Капля воды - крупица золота - Берды Кербабаев

Бостан напустила на себя торжественность, словно готовясь сообщить сыну радостную весть:

— Помнишь, нас навещал Аннамурад-ага, твой дядя?

— Ну, помню.

— А дочку его, Дженнет, знаешь?

— Ну, знаю.

— Красавица ведь, правда?

— Ну, и что с того?

— Сынок, лучшей жены ты не сыщешь во всем мире. Я уж обо всем договорилась с Аннамурадом-ага.

Аннам оторопело смотрел на мать, не замечая даже, что льет чай мимо пиалы. Спохватившись, он поставил пиалу на сачак, невесело покачал головой:

— Мама, мама, ты, видно, забыла, в какое время, в какой стране живешь. Нынче вроде не принято, чтобы родители устраивали свадьбу детей без их ведома и согласия. Прошлые-то обычаи не след тащить в нынешний день.

Бостан нахмурилась:

— Я знаю, сынок, что живу в новое время. Но из прошлого к нему тянутся крепкие корни. Мы прокляли многие старые обычаи. Ну, а иные не грех забрать в золотую оправу.

— Какие, к примеру?

— Дети должны чтить своих родителей. И во всем следовать за ними!

Аннам добродушно рассмеялся:

— Ах, мама, разве я следом за тобой приехал на строительство, а не ты за мной?

Бостан не нашлась что ответить сыну и только упрямо повторила:

— Все одно, где ты видел, чтобы верблюдица плелась за верблюжонком?

— Верблюжата, мама, незаметно подрастают, тогда на них навьючивают груз потяжелей, чем на верблюдиц, и, бывает, ставят во главу каравана.

Бостан с трудом удалось сдержать раздражение:

— И все-таки, Аннам, будет по-моему. Мы сыграем свадьбу, и в самом скором времени.

— Ладно, мама, — согласился Аннам. — Сыграем. Но ведь с женой жить мне, а не тебе, так?

— Ну… так.

— Тогда позволь мне жениться на той, которую я люблю и которая меня любит.

Аннам был настроен миролюбиво и разговаривал с матерью мягко, но она видела, что он не намерен уступать и ей не удастся навязать ему свою волю. Это сердило Бостан, она насупилась еще больше:

— На ком же ты собрался жениться?

Аннам замялся:

— Мама… Ты ведь, по-моему, подружилась с Мариной. Она тебе нравится?

Бостан вздрогнула, хоть и ждала, что сын назовет это имя. Не умея кривить душой, она неохотно промолвила:

— Марал-джан девушка хорошая.

— Тогда… может, ты замолвишь перед ней словечко за меня?

— Ты хочешь, чтобы я посватала тебе Марал-джан? — Глаза Бостан налились кровью, шея раздулась, как у разъяренной черепахи. — Так вот, что я тебе скажу: пока я жива — не бывать этому!..

— Мама!..

— Ты совсем лишился разума!.. Но я не дам тебе топтать обычаи, дошедшие до нас от предков. Я не допущу, чтобы по твоей ослиной глупости прекратился род Гандыма-ага!

— Мама!.. Что ты говоришь! Почему же наш род должен прекратиться?

— Потому что ты хочешь взять жену из русского племени!

Аннам смотрел на мать с сожалением:

— Мы все, мама, принадлежим к одному племени: советских людей. Ленин говорил, что вое наши народы — единая семья.

— Ленин — великий мудрец, да буду я его жертвой. Но верно ли ты толкуешь его слова, сынок? Ведь каждый народ остался жить на своей земле, есть у нас туркменская республика, узбекская, русская…

Аннам подивился познаниям матери в национальном вопросе: ведь она была совсем неграмотная, с трудом могла читать по слогам. Видно, набралась кое-чего от заезжих лекторов…

Вступать с ней в спор он, однако, не стал и вернулся к прежней, более узкой и конкретной теме:

— Но чем Марина хуже туркменских девушек?

— Разве я сказала, что она хуже? Да если бы ты спросил, можешь ли ты доверить ей свою жизнь, я бы ответила: можешь, сынок, можешь. Я и сама во всем бы ей доверилась. Но видеть ее твоей женой — нет, сынок, не жди на то моего согласия!

— Но почему, мама? Ведь Марина тебя очень любит.

— И я ее люблю. Ох, если бы она была туркменка, я бы и слова тебе не сказала, с радостью приняла бы ее в наш дом!..

Аннам начал горячиться:

— Не пойму я тебя, мама. И ты любишь Марину, и она тебя любит, и мы с ней друг друга любим. Сама говоришь, она хорошая, ей можно жизнь доверить. Почему же ты не хочешь, чтобы она стала моей женой, а тебе — невесткой?

— Сынок!.. Хоть у туркмен и русских дома по соседству стоят, но порядки в них равные. Как я пойду по жизненному пути с невесткой, которая не верит в нашего бога, не знает нашего языка?..

— Мама, да мы оба вообще ни в какого бога не верим. А язык… Марина научится говорить по-туркменски. Я-то ведь знаю русский. — Аннам улыбнулся. — По-моему, вы с Мариной пока и так хорошо друг друга понимаете.

— А наши обычаи?

— Хорошие она будет уважать, а дурные мы вместе отбросим, как черные камушки, засоряющие рис. И прекратим этот спор, мама. Я не из тех, кто отказывается от своих намерений и своих слов.

Бостан в растерянности уставилась на сына;

— Так ты уже перевязал веник веревкой?.. Ты сказал Марал-джан, что хочешь на ней жениться?

— Ну… вроде того,

Всплеснув руками, Бостан чуть не со слезами запричитала:

— Вай, я несчастная! Я жила только тобой, кровинкой моей! Себя не жалела — чтобы только ты встал на ноги, человеком сделался. Но, знать, недаром молвит пословица: если сирота до еды дорвется, так из носу у него кровь пойдет. Я-то, дура старая, думала, что вырастила сына послушного, разумного, благодарного, а он нанес мне удар отравленным кинжалом в самое сердце! Аллах великий, за что ты обрек мою душу на земные мучения, лучше бы забрал ее к себе!

— Мама, зачем ты так?

— Молчи!.. Я тебе больше не мать, а ты мне не сын. Уеду я отсюда! Видно, доля моя такая: закончить свои дни в одиноком нашем доме.

Аннам расставил руки:

— Никуда я тебя не отпущу!

— Нет такой силы, какая удержала бы меня здесь! — Бостан поднялась с места, слезы горя и гнева текли у нее по щекам. — Спасибо тебе, сынок, хорошо же отблагодарил меня за молоко, которым я тебя вспоила!

— Мама!..

Аннам схватил Бостан-эдже за руки, но она вырвалась и скрылась в вагончике.

Глава тридцать первая

ВЕРТОЛЕТ ВЯЖЕТ КРУЖЕВА

осле одной из поездок по трассе канала Бабалы и Зотов заперлись в кабинете начальника участка и чуть не всю ночь просидели, изучая карты Рахмета: географическую, топографическую, почвенную… Они производили различные выкладки, спорили, меряли что-то на картах линейками, исчертили ворох бумаги, — и уже на следующее утро Бабалы вылетел самолетом в Мары и явился в управление строительства к Новченко с предварительным проектом спрямления трассы на участке от Кумме-Кума до Ак-Чаге.

Новченко, вернувшийся из Москвы в хорошем расположении духа, встретил Бабалы добродушным хохотком:

— Ха, жених пожаловал!.. Ну, как, невеста доставлена в Рахмет в целости и сохранности?

Бабалы, начавший уже привыкать к его грубоватой манере обращения, решил не обижаться, а принять его тон:

— Спасибо вам за хлопоты, Сергей Герасимович. Только Мергенову я до сих пор так и не видел.

— Как, разве ее не перевели в Рахмет?

— Перевели. Но мы с ней как на качелях качаемся: она в Рахмет — я в Ашхабад, я в Рахмет — она в Ашхабад, Боюсь, когда она из Ашхабада вернется — меня опять туда вызовут.

— Да, нашего дорогого Алексея Геннадиевича хлебом не корми — только дай посовещаться. Говорильня — это его стихия… Ладно, Бабалы Артыкович, не будем ему уподобляться. Что там у тебя? Ты ведь наверняка приехал не с пустыми руками.

Бабалы за минуту изложил идею, над которой они корпели с Зотовым всю ночь, протянул Сергею Герасимовичу папку с проектом.

Тот углубился в их расчеты. Подняв голову, усмехнулся:

— Значит, и Зотов твой на что-то способен. Или он здесь так, для поднятия его же авторитета?

— Зотов тут первая скрипка.

— Ага, значит, ты примазался. Шучу, шучу! Не всякий отважился бы поставить свою подпись под таким предложением… Министерство-то наверняка встретит его в штыки.

— Если вы поддержите — как-нибудь отобьёмся.

Новченко засмеялся:

— Ишь прыткий! В этом его поддержи, в том — помоги. А все шишки потом на голову Новченко, покровителя опасных экспериментаторов!

Бабалы прижал руку к сердцу:

— Сергей Герасимович, аллах свидетель, — я не просил вас защищать меня ка коллегии.

— А я сам знаю — когда и что мне делать. — Новченко в упор посмотрел на Бабалы. — Ты, верно, ждешь, что я тут же соглашусь с вашим предложением?

— Оно сулит нам явные выгоды. И сокращение трассы на семь километров. Но нам не только согласие ваше нужно, а и поддержка!

— А это видел? — Новченко сложил из трех пальцев известную комбинацию. — По-твоему, всякий раз, когда меня шарахнут по голове очередной новаторской идеей, я должен «ура» кричать? Нет, братец. В основной проект, утвержденный, — Новченко ткнул пальцем в потолок, — где? в верхах! — и так уже внесено слишком много поправок. И по каждой приходится выдерживать целое сражение. Я что, железный?