Изнанка мира - Тимофей Калашников

Из пятерых прибывших с Сомовым телохранителей перед входом дежурило только двое. Они никого не пускали внутрь, бесцеремонно разворачивая несвоевременных посетителей еще на дальних подходах. Один из караульных периодически косился на нищего старика, дремлющего невдалеке, и даже пару раз порывался согнать того с насиженного места. Останавливал его лишь более сердобольный напарник.

«Нищий старик» Лыков уговаривал себя потерпеть, ну хотя бы еще полчасика, а потом… Что «потом», он не знал. Все тело ныло и болело, мышцы затекли от неудобной позы, а зад, который от холодного гранитного пола отделяла лишь тонкая картонка, вот-вот грозил превратиться в ледышку. Про реальную угрозу застудить почки бывший начстанции старался даже не думать.

На его счастье, молодожены уложились в отведенные полчаса, появившись за пять минут до установленного срока, и избавили Лыкова от тяжелых дум «что же делать дальше?». Сомовых сопровождал Лукич и, судя по громогласному хохоту обычно тихого руководителя Таганской, тот пребывал в крайне возбужденном состоянии. А ничто не возбуждало Лукича сильнее, чем лошадиная доза местной самогонки. Его гости пребывали в столь же приподнятом настроении, разве что Ирина держалась чуть в стороне от разгоряченных алкоголем мужиков. Она поддерживала общее веселье, но Анатолию не составило труда понять, что дочка порядком устала от этого общества.

«Доча, милая, иди домой! — Лыков принялся мысленно, но горячо и убедительно уговаривать Ирину. — Твой алконавт пусть свинячит дальше, а ты ступай, пожалуйста!».

Как ни странно, Ирина «послушалась»: церемонно распрощалась с Лукичом, целомудренно чмокнула мужа в щеку и двинулась вдоль по платформе, в сторону ожидающего ее отца. Наконец-то! Однако Федор, будь он неладен, окриком остановил молодую супругу и отправил ей вслед одного из бойцов. Лыков заскрипел зубами от ярости, проклиная заботливость проклятого Сомова. Вот ведь урод! Задача неимоверно усложнялась — нужно было срочно избавляться от мешающего охранника. Но как?!

Когда Ирина поравнялась с тем местом, где сидел отец, тот глухо поприветствовал ее:

— Здравствуй, красавица! Не подашь старику патрончик на пропитание?

Ирина вздрогнула, не ожидав встретить на пути живую преграду, но тут же пришла в себя. Окинув презрительным взглядом попрошайку, она процедила сквозь плотно сжатые губы:

— Жри бетон, он бесплатный!

Свои слова секретарская супруга попыталась сопроводить пинком по коробке для мелочи, видимо для пущей убедительности, но промахнулась и едва не рухнула наземь — ноги совсем не держали пьяную в дым хозяйку. Вовремя подоспевший телохранитель помог хозяйке удержать равновесие и оттащил ее подальше от «грязного ублюдка».

— Виктория Сергеевна, пойдемте! Не стоит обращать внимания на всякий сброд.

«Ага! Значит, ты тут под прикрытием левого паспорта шлындаешь, жадная сучка?» Лыков еще долго смотрел на удаляющиеся спины и изо всех сил пытался остановить рвущийся наружу поток брани. Но был тут и свой плюс: маскировка вышла убедительной, если даже родная дочь его не узнала.

Наутро Лыков с трудом поднялся с убогой лежанки. Вчерашнее моржевание на холодном полу не прошло для него даром: спину ломило, а поясницу словно бы протыкала насквозь целая сотня раскаленных игл. Хотелось лечь обратно и спать до самой смерти.

Анатолий некоторое время приводил себя в порядок при помощи проверенных временем ругательств, склоняя собственную беспомощность на все самые нецензурные лады. Словесная процедура не облегчила боль, зато немного прочистила мозги. Сила воли — несгибаемая, лыковская! — помогла одолеть апатию, заставила непослушное тело шевелиться и действовать. Впереди, судя по всему, ждал трудный и долгий день, и тратить понапрасну драгоценное время осторожный Лыков позволить себе не мог.

Перед тем как выйти в свет, Анатолий привел свою внешность в надлежащий, вернее ненадлежащий вид.

«Вот же, черт, чем приходится заниматься… — думал он с грустью, совершая ставшие уже обыденными жесты. — Макияж начинает входить в привычку. А не пропал ли во мне даровитый актер или художник? — А когда натянул на себя драную одежду, горестно добавил: — И шоу с переодеваниями тоже освоил… Хоть сейчас в „Мулен Руж“!»

Оценив получившееся убожество с помощью небольшого зеркала, Лыков презрительно сплюнул на пол и решительно двинулся на платформу.

Обычно многолюдная и шумная, Таганская еще спала после вчерашних возлияний; лишь пара караульных уныло слонялась между палаток, не очень тщательно изображая, что охраняют покой храпящих граждан. Попадаться на глаза скучающим, откровенно клюющим носом стражам правопорядка никакого резона не было. Анатолий дождался, пока «сомнамбулы» пройдут мимо, и, прошмыгнув за их спинами, отправился к южному краю станции, где отдыхали после ночного загула дорогие гости.

Перед так называемыми вип-хоромами в гордом одиночестве дежурил телохранитель. По инструкции полагалось заступать на пост по двое, однако, похоже, расслабившийся накануне Сомов дал отдохнуть и своей свите.

«Вольготно чувствуешь себя на Таганке? — Лыков усмехнулся в старательно перепачканную бороду. — Настоящий коммунист никогда не теряет бдительности, запомни это, Федор Иваныч!»

Анатолий прикинул, какие дивиденды может извлечь из этого нарушения. В отличие от станционных «полуобмороков», с трудом переставляющих ноги, охранник Сомова выглядел до отвращения бодро и сосредоточенно. Но будь у Лыкова напарник, отвлечь телохранителя не составило бы особых проблем.

«Кирюшка, Кирюшка! Сейчас бы ты мне совсем не помешал…»

Но что толку сокрушаться? Приходилось исходить из численного равенства тех, кто «внутрь не пущает», и тех, кому «попасть внутрь жизненно необходимо».

У Анатолия было единственное преимущество перед охранником: отчаянное желание проникнуть в царственные опочивальни, где безмятежно дремлет его ненаглядная сучка-дочь, не признающая собственного отца. А отчаянные желания, как он понимал, всегда перевешивают чувство долга: Лыков борется за выживание, солдафон же просто несет службу — нудную и беспросветную. Так кто должен победить?

Только вот очевидный ответ на простой вопрос никак не желал воплощаться в жизнь. Даже плана не было. Анатолий собирался весь день следовать по пятам за Ириной, выжидая удобного момента, чтобы привлечь ее внимание. Но не воспользоваться халатностью врага, сократившего караул вдвое, — преступление перед здравым смыслом. Такие шансы Лыков транжирить не привык.

«Думай, голова, думай!» — бормотал он. Голова послушно думала, отметая дикие, изначально провальные варианты: подкуп, убийство, отравленный дротик, эфир и прочая тупая безнадега.

Анатолий чуть не подпрыгнул до потолка, увидев выходящую из хором, заспанную и помятую Ирину.

«Умница, дочка! Что ж, физиология играет на моей стороне…»

Караульный что-то сказал хозяйке. Предлагал проводить до отхожего места? Это вряд ли, покинуть пост — последнее дело. За такое Сомов может и к стенке поставить…

Ирина, судя по всему, так и не приходя в сознание, отмахнулась от солдата, как от надоедливой мухи, и неровной походкой направилась к заветной кабинке безо всякого сопровождения.

«Буржуи буржуями, а удобства во дворе!» — Лыков с нескрываемым удовольствием процитировал злорадную присказку всех люмпенов. Голодранцы в кои-то веки были правы — ни один нормальный хозяин не поставит вонючий нужник в жилом помещении. Таковы весьма дискомфортные реалии новой подземной жизни.

Туалет находился с задней стороны вип-пристанища и со стороны бдительного охранника не просматривался, чем Анатолий немедленно и воспользовался. Пригибаясь, он короткими перебежками быстро обогнул «хоромы» и вышел прямо к зловонной цели. Тонкие пластиковые стены кабинки не ведали о звукоизоляции, и потому отец мгновенно оказался в курсе дочкиных проблем: перебравшую накануне кровиночку нещадно полоскало.

«Ну вот, иногда бухать полезно», — прыснул Лыков, уже не скрывая своего присутствия.

— Идите на хрен! Занято! — утробный голос с той стороны двери мало походил на дочкин, но, учитывая обстоятельства…

— Здравствуй, родная. Это твой любимый папа решил навестить блудную дочу.

— Что… что вам надо? Что вы вообще тут делаете? — радости от нее Анатолий и не ждал, самообман практикуют только юнцы типа младшего Зорина, но грубый тон все равно неприятно резанул по ушам.

— Да вот, принес тебе весть. Благую, наверное. Хотя это с какой стороны посмотреть… Для Сомова — новости поганей некуда. А вот тебе, милая, самое время выбрать правильную сторону.

— Папа, идите к чертям, пожалуйста! Мне и без вас тошно!

— Я слышу. Это ничего, блюй на здоровье, — Лыков засмеялся, так как плачевное состояние Ирины никакой жалости в нем не вызывало.