Женщина без прошлого - Светлана Успенская

Стадион «Лужники»:

Продюсер Оганезов с придыханием произносит в микрофон: «Весь этот год мы мысленно были вместе с Викой, вместе с ней страдали и надеялись на встречу. И вот знаменитая Шторм наконец вернулась к нам. Поприветствуем ее и популярнейшего певца Севу Юркого!»

На сцену выходит влюбленная пара. Звучит фонограмма песни «Меня спасет любимый мой». Певица и ее возлюбленный ритмично открывают рот, обнявшись в свете прожекторов. Их лица светятся одухотворенной страстью. Финальный поцелуй. Гомон стадиона. Шторм рукоплесканий.

Вика Шторм

Что-о? Ты не знаешь, кто тебе звонит? И голоса моего не узнаешь?! И даже не знаешь, по какому поводу я тебя беспокою?!

Сволочь! Паскуда! Дрянь! Гнида!

Да я, Оганезов, вырву тебе не только кишки, а все, что смогу вырвать из твоего тела, включая неустойку за использование своего творческого псевдонима! Я тебя разорю! По миру пущу! Станешь просить милостыню у трех вокзалов, но только после того, как на зоне тебя сделают машкой, поганец ты эдакий!

Что-о-о, мне не кричать?! После того, после того, как ты запустил под моим именем на сцену какую-то безголосую дуру с повадками вокзальной шлюхи, после того, как ты за целый год даже пальцем не шевельнул, чтобы вызволить меня… После того, как…

Я вовсе не кричу, я совершенно спокойна…

Что значит «не мог меня освободить»! Если захотел бы, то смог, при твоих деньгах невозможного не бывает! Я почти год проторчала взаперти, на лесном хуторе, где этот ненормальный требовал, чтобы я развлекала его песнями и плясками!

А ты в это время вещал с экрана, будто я грею свои косточки на Багамах! Сволочь! Паскуда! Дрянь!

А теперь несешь какой-то бред про оленевода, младенца и Севу Юркого! И зачем рассказал репортерам, будто я давно не мылась, забыла, что такое запах духов, и что у меня расческа из рыбьего скелета! А вместо туалетной бумаги — сухой мох! И что питалась я исключительно сырым мясом и мороженой рыбой! Разводила огонь в очаге и зашивала единственные колготки костяными иглами!

И после этого ты хочешь, чтобы я не орала!

Интересуешься, как я освободилась?

Этот тип сам меня выбросил из дома, после того как увидел по телевизору освобождение псевдопевицы Вики Шторм. Хотя он всем твердил, что это вранье, что настоящая певица у него под замком, но его подняли на смех, сказав, что настоящая — вот она, в телевизоре, по сцене скачет со своим юным любовником и дитятей наперевес. Тем более, что за год мои белокурые кудри предательски почернели, и я сейчас сама на себя не похожа — какая-то чернявая крыса без косметики и накладной груди.

Ну, пришлось, конечно, тоже наврать со своей стороны про клонов, дублеров и прочий голливудский бред… Слава богу, он поверил. Снял охрану, и я, воспользовавшись случаем, сбежала.

Три дня я пробиралась к людям, пока меня, пребывающую на последнем издыхании от голода и усталости, не подобрали местные жители.

И что я вижу, попав наконец в условия цивилизации? Под моим именем по сцене скачет какая-то безголосая особа с манерами базарной торговки! В платиновом парике и с тигриным оскалом пластиковых зубов!

Все, тебе не жить, сволочь Оганезов! Считай, ты разорен, а Севу Юркого я вместе с придуманным тобой младенцем отправлю в тундру.

Какая подруга? Какая домработница? У меня нет никаких подруг, кроме…

Ах да… Ну да…

Ну, говорила… Ну ладно, я погорячилась, прости… Мы же с тобой всегда понимали друг друга. Предлагаю все забыть. Оганезов, ты — милашка, хоть и сволочь…

И что, зрители на нее ходят?..

Да, здорово вы все организовали. А иначе я бы скончалась в лесной глуши, а мои косточки сгрызли бы волки.

Ладно, все прощено и забыто. Завтра я возвращаюсь в Москву. К моему приезду приготовь ванну и легкий ужин из шестнадцати блюд (ты знаешь каких), с напитками и фруктами. После ванны закажи мне косметичку, массажистку, тренера по йоге, стилиста, костюмершу и парикмахершу… И не забудь полтонны краски для волос «Платиновая богиня» — мне нужно срочно подкрасить корни!

Что, ехать с предвыборным концертом? Немедленно?

Ты пакость, Оганезов! Ты — гнида керосинная, гадина, капиталист проклятый! Рабовладелец! Сатрап!

Дай мне хотя бы прийти в себя! Ну, если это мой долг, то долги я привыкла отдавать…

Хорошо, я поеду, но только без Севы Юркого, я тебя умоляю… Откуда ты откопал этого безголосого поросенка? Сколько тебе за него заплатили?

И знаешь ли, младенца тоже себе забери, пожалуйста…

Откуда я знаю, куда ты его денешь? Вскорми собственной грудью, воспитай собственным примером. С младенцем, надо признаться, ты переборщил… Репортерам скажи, что ошибка вышла, мол, младенца случайно прихватили из тундры, а потом вернули по месту проживания.

Все, еду! Пока!

Видя терзания внука, в последнее время опавшего лицом от переживаний, дедушка напомнил ему то, о чем Веня не очень-то хотел вспоминать.

— Розовая кроссовка, — изрек легендарный борец с тамбовской бандой. — Про газовый баллон мы все уже выяснили, осталась одна кроссовка.

— Нет, дед, и не уговаривай, — воспротивился Веня. И даже замахал руками для вящей убедительности. — Я на это не пойду!

— Сифоныч, — сказал дед. — Сифоныч честный человек, не то что Кузька. Он нам поможет!

— Сифоныч? — удивился Веня, вспомнив жуликоватого могильщика на кладбище. — Ах, Сифоныч…

Сифоныч и Кузька были честные граждане, занимавшиеся не слишком честным трудом. Они были воры. Но не те неинтеллектуальные грабители, которые подкарауливают жертву в темном переулке и, обрушив на нее град ударов, дают деру вместе с тощим кошельком, — нет, это были граждане интеллигентного склада ума — квартирные воры.

Сифоныч был постарше и занимался домушничеством давно, Кузька был помоложе и на стезю стяжания чужих ценностей вступил совсем недавно. Стезя эта нравилась ему. А еще ему нравилось работать с Сифонычем — тот был мужик честный, работящий и не манерничал, когда надо было стукнуть по темечку не вовремя вернувшегося хозяина квартиры.

При этом насколько Кузька был алчен, настолько Сифоныч — честолюбив. Он и Кузьку-то взял в подручные, чтоб было перед кем выказать свою удаль и кому передать свое мастерство. Ведь он не мыслил себя без аплодисментов и восхищения, он был как зазнавшийся тенор, работающий не за хлеб насущный, а за одну только голую славу. И даже если тенору не станут платить за его искусство, он все равно не перестанет надевать белую рубашку, черную бабочку и ежевечерне колесом выпячивать грудь.