Поединок. Выпуск 2 - Николай Агаянц

Шкипер поднялся и, пригнувшись, стал подбираться к нему, скрываясь за валунами.

— Черт его принес, этого фрица, — сердился Ратников. — Топал бы своей дорогой. Жить, что ли, расхотелось?

— Выудим что-нибудь, — произнес Быков.

— Палка о двух концах: можно выудить, а могут и нас из-за него выудить.

В шалаше вдруг громко застонал Апполонов. Немец мгновенно обернулся, потянулся за автоматом.

— Все! — с досадой шепнул Ратников. — Придется стрелять.

Но в тот же миг из-за камня выпрыгнул шкипер, почти из-под руки у немца выхватил автомат, ударил его в грудь ногой. Немец опрокинулся, раскинув руки, с криком упал в воду.

Ратников и Быков кинулись к нему.

— Не ори, зараза! — ругался шкипер, вытаскивая немца из воды. — Не хочешь подыхать — не ори!

Немец удивленно таращил глаза на полуоборванных людей, каким-то чудом очутившихся на берегу. Его усадили в кустах, возле шалаша, успокоили, что, дескать, убивать его не собираются, если он честно ответит на все вопросы. Он согласно кивал, приходя в себя, на лице его даже улыбка появилась, и он все в растерянности поглядывал то на шкипера, то на свой автомат у него за спиной.

— Было ваше, стало наше! — пояснил шкипер и перевел ему это или что-то подобное.

Оказалось, шкипер довольно сносно владеет немецким. Он почти свободно объяснялся с пленным, то грозил ему пальцем, то подносил к носу увесистый кулачище. Но на лице у немца не было уже страха: видно, понял, что убивать его действительно не собираются. Он даже попросил закурить.

— Ах, сволота! — сказал Ратников. — Ну-ка, спроси: откуда шел?

— С хутора Гнилого шел, говорит, — переводил шкипер. — Послали в село с устным донесением к коменданту: нынешней ночью на хуторе убит староста.

— Кто же это его?

— Спрашивает, не мы ли? Значит, говорит, партизаны. На хуторе их, немцев, всего четверо, и его послали в село просить помощи у господина коменданта.

— Сколько отсюда до хутора?

— Три с небольшим километра. Берегом, потом лесом.

— Связь с селом есть? Какой там гарнизон?

— Нет, а то зачем бы его послали туда... Гарнизон около пятидесяти человек.

— Партизаны есть в этих местах?

— Раз старосту убили, значит, есть. Он лично не знает.

— Что будет с хутором?

— Господин комендант строгий человек. Но он, — шкипер кивнул на пленного, — самый мирный из всех немцев. Так он уверяет. Воевать заставили, дома у него жена и двое малышей.

— Спроси-ка: где теперь советские войска?

— Фронт ушел далеко на восток — на сто пятьдесят и больше километров. Ближе нет.

Ратников с Быковым тревожно переглянулись.

— Где еще расположены немецкие гарнизоны?

— В основном вдоль побережья. Но они значительно дальше.

— Как наше население к немцам относится?

— Кто же будет любить завоевателей?..

— Не хитрит, как думаешь?

— Хрен его знает. Вроде бы нет. Спрашивает: кто мы?

— Еще чего захотел! Узнай: почему так открыто шел по берегу? Разве не боится партизан?

— Партизаны если есть, то в лесах. На побережье не выходят — здесь иногда патрулирует дозорный катер.

— Где он базируется?

— Причал около водохранилища... Этот фриц толкует, что сам простой рабочий человек и готов нам помочь, потому что питает симпатию к русским. Не русские начинали войну.

Странное, двоякое чувство испытывал Ратников, внимательно наблюдая за пленным. Лицо открытое, даже вроде бы симпатичное. Спокоен. Судя по всему, говорит правду. Даже если сопоставить то, что было известно о селе Быкову и что знал сам Ратников, — все полностью совпадало. Конечно, просто повезло, что попался такой сговорчивый немец, показания его значат немало. Но, с другой стороны, Ратников никак не мог взять в толк, почему с такой легкостью, даже без малейшего нажима этот человек выдает им все сведения. Ведь фактически он выдает военную тайну, нарушает присягу, которую наверняка давал, предает то, что клялся не предавать. Как это сопоставить? Ратников с первого дня на фронте, слыхал, как держатся на допросах наши ребята, оказавшиеся в плену. Да. и самого его допрашивали, и он знал, как надо вести себя, понимал, что нет ничего ниже, пошлее предательства... А этот как кухонные сплетни разбазаривает. Он был доволен показаниями пленного, но внутренняя логика, выработанная всей жизнью, воинскими законами, не позволяла ему уважать его, заставляла скорее презирать. Нельзя же выкупать себе жизнь такой ценой. Есть, в конце концов, понятия более высокие, которые не позволяют человеку вставать на колени, а, напротив, помогают ему гордо поднять голову, даже когда он обречен. Ратников понимал, что это совсем другое, что нельзя, конечно, сравнить нашего солдата с фашистским — они и живут, и воюют, и умирают по совершенно разным законам и понятиям. И на свободе, и в плену... И все-таки этого он презирал. Презирал, как ни странно, за то, что тот... давал ценные, так необходимые ему, Ратникову, и его товарищам, показания. И еще он ни на минуту не мог не чувствовать, что перед ним враг, один из тех, кто вольно или невольно пришел на русскую землю завоевателем.

— Когда он должен вернуться на хутор?

— Во второй половине дня. Господин комендант должен послать с ним помощь.

— Карателей? Хутор поджечь, жителей расстреливать?! — вскипел вдруг Ратников. — И он с ними?

— Нет, нет, нет! — немец взмолился, вскидывая руки. Шкипер переводил: — Я не убил ни одного человека. Верьте мне.

— Что станет делать, спроси, если мы его отпустим?

Шкипер недоуменно взглянул на Ратникова:

— Шутишь, старшой?

— Нет, не шучу.

— Говорит, что немедленно позабудет об этой встрече.

— Как же он вернется без автомата?

— Пожалуй, скажет: уронил в море, когда лез через скалы. Такое местечко тут есть. Ему поверят.

Немец заинтересованно, преданно смотрел на Ратникова: видно, такой разговор ему нравился.

— Опять воевать будет против нас, когда вернется?

— Если заставят, отказаться невозможно: он — солдат. За нарушение присяги — расстрел. Но все же постарается не воевать.

— А разве он не нарушил присягу сейчас? — не утерпел Ратников. Ему хотелось знать, что ответит на это пленный. — Он же выдал нам секретные сведения.

Немец помолчал, несколько смутившись от такого поворота в допросе. Он явно недопонимал, чего же от него еще хочет этот странный русский командир. Что-то забормотал, растерянно пожимая плечами.

— Говорит, что у него жена и двое малышей, — перевел шкипер. — Он должен жить ради них. Это выше присяги.