Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов

Даже Ревель не радовал, даже он, этот милый, тихий, опрятный городок его детства.[1] Пусть себе гордо взирают башни Вышгорода и шпиль Олай-кирки вонзается в небо; пусть красиво и торжественно звучит органный хорал в старой церкви, окруженной каштанами; пусть белесое море сто-то ласково шепчет прибрежным камням и, отбегая, дарит им дрожащую, сверкающую пену. Что ему до того?

Вот уже несколько месяцев, как Коцебу на Балтике. Уже свиделся он и с Крузенштерном и с Румянцевым. Глухой старик пытливо всматривался в него, точно в душу проникал своими умными глазами, а на переносье у него лежала складка. Свидание было непродолжительным. Румянцев сказал, что решение свое он сообщит письмом.

Крузенштерн передал потом, что Николай Петрович остался доволен молодым моряком и очень хвалил рвение, с которым тот стремился к делу. Но хвалить-то он хвалил, а письма все еще не было. На беду и самого Ивана Федоровича не было ни в Петербурге, ни в Кронштадте: в мае командировали его в Лондон. И вновь, как в прошлую архангельскую зиму, томительная вереница дней.

Но всему же на свете, как говорится, бывает конец — худой или добрый. Пришел конец и ожиданию. Счастливый конец! Лейтенант схватил перо.

«Письмо вашего сиятельства, — писал он Румянцеву, — принесло мне неописанную радость. С получением его мне казалось, что я уже плаваю на «Рюрике», борюсь с морями, открываю новые острова и даже самый северный проход; но, опомнясь, нашел, что еще далеко от сей цели. Главная моя забота есть та, чтобы корабль сооружен был прочным образом; медная обшивка есть один из важнейших пунктов и потому приступаю к ней прежде всех. «Рюрик» будет обшиваться медью в Абове…»

Письмо из Ревеля помечено 6 июня 1814 года. С этого дня лейтенант Коцебу с головой уходит в подготовку к дальнему, рассчитанному на несколько лет, плаванию.

Он уехал в Або. Небольшой финский город, расположенный в Замковом фьорде, по берегам светлой речки Аура, был очень хорош. Быть может, он казался таким оттого, что Коцебу приехал туда в прекрасном расположении духа, полный энергии и жажды деятельности. Впрочем, Або действительно был хорош со своими гранитными берегами, с корабельными мачтами в гавани Бокгольм, с шестивековым замком, где кочевали тени жестоких рыцарей и белокурых коварных дам.

Но самым привлекательным местом в Або была, конечно, верфь. Когда лейтенант приблизился к ней, его взволновал смешанный запах дерева и смоленой пеньки, канифоли, красок, серы. Он вдохнул этот запах, и в памяти его встал Архангельск, краснолицый Курочкин, ладная работа бородатых плотников.

Коцебу познакомился с мастером Разумовым, с которым Крузенштерн, выполняя поручение Румянцева, столковался о постройке брига. Одним своим видом мастер внушил доверие лейтенанту: большой, плечистый, неторопливый; да и народ на верфи был под стать Разумову: честные финны, неутомимые и молчаливые.

Весь вечер просидел Коцебу на квартире мастера. Чертежи будущего корабля лежали перед ними на столе. За окном плыл белесый свет; в палисаднике благоухали табаки.

Договорившись о внутреннем расположении судна и о том, чтоб завтра ж приступить к изготовлению такелажа, блоков и бочек, Коцебу ушел. На дворе была белая балтийская ночь. В каменистом русле вызванивала светлая речная вода. Коцебу глубоко вздохнул и вслух сказал:

— Хорошо!

Он опять ждал. Но теперь уже спокойно. Главное свершилось: Румянцев согласился, морской министр без возражений отпустил его в плавание на «Рюрике».

Он ждал теперь окончания кампании, чтобы выбрать на эскадре лучших матросов для «Рюрика»; набор был разрешен правительством, но лейтенант предполагал проводить его лишь по добровольному согласию.

Балтийская эскадра вот-вот должна была вернуться из плавания в Англию и во Францию. Англию русские корабли посетили в дни празднеств по случаю окончательного разгрома Наполеона; после торжеств они вышли из Темзы, отсалютовав военно-морской базе Ширнесс, и взяли курс на французский порт Шербур, где приняли на борт гвардейские части, бравшие Париж.

Теперь эскадра была на пути домой. Возвращался, стало быть, и бриг «Гонец», которым командовал старый приятель Коцебу Глеб Семенович Шишмарев; лейтенанту очень хотелось уговорить Шишмарева перейти на «Рюрик», хотя он и немножко боялся, что тот не согласится быть вторым «после бога»: Шишмарев получил производство в лейтенантский чин годом раньше «Коцебу», да и вообще дольше его служил во флоте, а с этим в те времена очень и очень считались. Впрочем, зная покладистый, веселый нрав Глеба, Коцебу был почти уверен, что он примет его предложение. Ведь пошел же Юрий Федорович Лисянский под начальством Крузенштерна, а Юрий Федорович тоже был старше, да и нрав у него порывистый, крутой.

Эскадра пришла и встала на зимовку в Ревеле и в Кронштадте. Коцебу приступил к набору добровольцев. Их оказалось больше чем достаточно.

Начался восемьсот пятнадцатый год. Разумов сообщал из Або, что такелаж и блоки уже изготовлены и он с артелью приступил к закладке киля.

Прошли веселые святки, ударили крещенские морозы.

В ревельских домах трещали печи, и над высокими крышами столбом поднимались дымы. Час был послеобеденный; горожане благодушествовали у очагов, кто посасывая трубку, кто прихлебывая черный кофе; и разговоры были послеобеденные — ленивые, с зевотой: о том, сколь еще продержатся морозы да как было об эту пору в прошлый и позапрошлый годы…

Вдруг на улице послышался высокий заливистый озорной голос:

Ветер во-оет, рвутся сна-а-сти, Прощай, люба моя На-астя…

И грянул басовитый хор с двухпалым присвистом:

Ай, калинка, ай, малинка, В море не нужна нам жинка.

В окнах домов показались головы в вязаных колпаках и чепцах.

За-атрещала па-арусина, Прощай, милая Арина-а. Ай, калинка, ай, малинка,