Верблюжий клуб - Дэвид Балдаччи

Потомак выглядел очень тихим. Полицейский катер, регулярно патрулирующий реку, видимо, ушел вниз, к мосту Вудро Вильсона. И это очень хорошо, подумал Стоун. По счастью, и на суше он не встретил ни единого полицейского. Америка – свободная страна, но она менее свободна для человека, который обитает на кладбище, носит почти лохмотья и шляется в округе, где живут зажиточные люди.

Стоун прошел вдоль берега, обойдя стороной Парк имени Фрэнсиса Скотта Ки,[2] прошел под мостом Фрэнсиса Скотта Ки, затем миновал и монумент знаменитого композитора. Явный перебор, думал Оливер. Так увековечить парня, стихи которого невозможно запомнить! Небо над головой было похоже на чернильное море с мазками облаков и светлыми точками звезд. После введения запрета на ночные полеты в национальном аэропорту Рональда Рейгана выхлопные газы реактивных лайнеров уже не оскверняли волшебную красоту неба. Когда он подошел к безвкусно размалеванному зданию местного яхт-клуба, его окликнул знакомый голос:

– Это ты, Оливер?

– Да, Калеб. Все уже здесь?

В поле зрения Стоуна появился среднего роста человек с округлым брюшком. Калеб Шоу был облачен в костюм девятнадцатого века. Его короткие седеющие волосы прикрывал котелок. Суконный жилет украшала старомодная цепочка карманных часов. Калеб Шоу носил длинные бакенбарды и аккуратно подстриженные усы.

– Робин здесь, но он отошел… м-м… облегчиться. Милтона я пока не видел.

– Неудивительно. Милтон – яркая индивидуальность, но, как всегда, несколько рассеян, – вздохнул Стоун.

Вскоре к ним присоединился Робин. Выглядел он, надо сказать, скверно. Лет шестидесяти, шесть футов четыре дюйма ростом, он был крепко сложен, его буйную курчавую шевелюру и лохматую короткую бороду чуть тронула седина. Одет он был в грязные джинсы и фланелевую рубаху. На ногах Робина красовались поношенные мокасины. Одной рукой он держался за бок.

«Почки!» – сообразил Оливер.

– Тебе надо бы в клинику, Робин, – сказал Стоун.

– Еще чего! Чтобы кто-то ковырялся в моих потрохах? – скривился Робин. – Я был сыт этим по горло в армии. Поэтому позвольте мне страдать в молчаливом одиночестве.

Пока они чесали языками, подошел Милтон Фарб. Он три раза ковырнул землю одной ногой, два раза другой, свистнул, хрюкнул и выкрикнул несколько цифр, видимо, имевших для него какое-то исключительное значение.

Все терпеливо ждали, пока Милтон закончит, прекрасно зная, что если его прервать в ходе этого ритуала, то он начнет все сначала. А время уже было позднее.

– Привет, Милтон, – сказал Стоун, когда свист и хрюканье прекратились.

Милтон Фарб поднял глаза и ответил улыбкой. На плече у него висел кожаный рюкзак, а одет он был в цветастый свитер и хорошо отутюженные брюки цвета хаки. Очки в тонкой проволочной оправе и светлые седоватые волосы до плеч делали его похожим на стареющего хиппи. Живые глаза проказливо поблескивали, и он казался моложе, чем был на самом деле.

– Я принес кое-что ценное, Оливер, – похлопал он по рюкзаку.

– Пора идти, – подал голос Робин, по-прежнему держась за бок. – Мне надо с утра на работу. Погрузочный дебаркадер ждет!

Компания двинулась вперед. Робин подошел к Оливеру и сунул в нагрудный карман его рубашки немного денег.

– К чему это, Робин? – запротестовал Стоун. – Церковь выплачивает мне жалованье.

– Неужели?! Я знаю, какие гроши они тебе платят за то, что ты выпалываешь им сорняки и полируешь надгробья. Особенно учитывая то, что обеспечивают тебе крышу над головой.

– Верно. Но у тебя самого денег не так много, чтобы делиться со мной.

– А не ты ли делился со мной столько лет, пока я искал работу? – Он немного помолчал и угрюмо добавил: – Взгляни на нас. Команда оборванцев! Подонки общества. И как, черт побери, мы ухитрились превратиться в столь скорбных старцев?

Калеб залился веселым хохотом; Милтон, казалось, был потрясен, но быстро сообразил, что Робин шутит.

– Старость подкрадывается тайком, но когда она пришла, ее объятия вряд ли можно считать нежными, – довольно сухо заметил Стоун.

Пока они шагали, он внимательно изучал своих попутчиков – людей, которых он знал много-много лет и которые оставались рядом с ним как в злые, так и в добрые времена.

Робин окончил военную академию Вест-Пойнт и трижды с честью отслужил во Вьетнаме, заработав все мыслимые медали и благодарности. Затем он продолжал службу в Разведывательном управлении Министерства обороны – армейском аналоге Центрального разведывательного управления. Неожиданно оставив службу в разведке, он стал во всеуслышание выражать протест против всяких войн, и особенно войны во Вьетнаме. Когда страна стала забывать об этой «мелкой заварушке» в Юго-Восточной Азии, Робин оказался не у дел. Некоторое время он жил в Англии, но затем вернулся в Соединенные Штаты. Увлечение наркотиками и сожженные мосты не оставили ему почти никаких вариантов существования. По счастью, он встретил Оливера Стоуна, и тот помог ему радикальным образом изменить жизнь. В данный момент он подвизался грузчиком в складской фирме, уповая главным образом не на мозги, а на мускулы.

Калеб Шоу был доктором политических наук и доктором филологии и специализировался в области литературы восемнадцатого века, хотя его богемная натура искала отдохновение в моде девятнадцатого столетия. Калеб, как и Робин, активно протестовал против войны во Вьетнаме, на которой погиб его брат. Голос Калеба был слышен и во время «Уотергейта», когда страна окончательно прощалась со своим политическим целомудрием. Несмотря на бесспорные научные заслуги, он, благодаря своим эксцентричным выходкам, давно выпал из академического мейнстрима и теперь трудился в Отделе редких книг и специальных фондов Библиотеки конгресса. В своем резюме он ни словом не упомянул о членстве в организации, проводившей этой ночью сходку на берегах Потомака. Федеральные учреждения обычно не жалуют любителей заговоров, собирающихся глухой ночью где-то у черта на рогах.

Милтон Фарб обладал бо́льшими талантами, чем все остальные члены группы, вместе взятые, хотя вполне мог забыть элементарным образом перекусить. Он считал, что отель «Хилтон» в Париже – лучшее место во Франции, и искренне верил, что если у него есть банковская карта, то, значит, есть и деньги. Когда-то Фарб прославился как вундеркинд, обладавший даром складывать в уме огромные цифры и абсолютной, фотографической памятью. Прочитав что-то один раз, он этого уже никогда не забывал. Его родители путешествовали вместе с ярмарочным балаганом, и Милтон приобрел большую популярность, производя в уме арифметические действия быстрее, чем это делали зрители с помощью калькуляторов. Кроме того, он без единой ошибки воспроизводил только что показанный ему текст. Окончив в рекордно короткий срок школу, он поступил в Национальный институт здоровья. Единственным препятствием на его пути к успеху были прогрессирующее обсессивно-компульсивное нервное расстройство и сильный параноидальный комплекс. Оба синдрома были скорее всего следствием его, мягко говоря, не совсем обычного детства, проведенного в непрерывных путешествиях от ярмарки к ярмарке и от карнавала к карнавалу. Злые демоны его психики имели свойство вырываться на свободу в самое неподходящее время. Его многообещающая карьера в институте здоровья закончилась, после того как он направил угрожающее письмо президенту Соединенных Штатов. Это послание привлекло внимание секретной службы.

Они впервые встретились в психиатрической лечебнице, где Стоун был санитаром, а Милтон – пациентом. Пока Милтон пребывал в психушке, его родители скончались, оставив сына без единого пенни. Стоун, узнав о необыкновенных интеллектуальных способностях Милтона, убедил приятеля принять участие в телевизионной викторине «Риск». Милтон благополучно прошел отбор (его психические расстройства на время были подавлены лекарствами), а затем победил всех участников, выиграв целое состояние. Теперь Милтон Фарб занимался разработкой корпоративных интернет-сайтов, и его бизнес процветал.

Они пришли на место, к заброшенному кладбищу старых автомобилей у самой воды. Из тайника в подтопленных зарослях кустов четверка извлекла тронутую гнилью длинную гребную лодку. Судя по ее виду, она вряд ли могла держаться на воде. Однако, сняв обувь и носки и рассовав их по рюкзакам, они вывели лодку на глубину и по очереди забрались в нее. Лодка осела, но осталась на плаву. Гребли по очереди, дольше всех на веслах оставался Робин. Да и греб он мощнее, чем его товарищи.

Над водой пролетал легкий прохладный ветерок, в темноте маняще мерцали огни Джорджтауна, а чуть дальше к югу – Вашингтона. Впрочем, и их постепенно затягивала пелена тумана. Здесь есть то, что может нравиться, думал сидящий на носу лодчонки Стоун. Но гораздо больше здесь того, что вызывает омерзение.