Перегруженный ковчег - Джеральд Даррелл

Примерно в двух милях от лагеря мы вышли к берегу очередного ручейка, который пенился и бурлил между большими камнями, заросшими густыми пучками ярко-зеленого моха и перистого папоротника. В каждой расселине росли дикие бегонии с раскинутыми по скале темно-зелеными листьями и склонившимися к воде тонкими веточками бледно-желтых цветов. Около часа бродили мы между камнями, собирая всякую мелюзгу: нам попадались испещренные пятнами жабы, большие серые лягушки с нелепыми остекленевшими глазами и длинными, узкими лапками, крупные жуки, звонко стрекотавшие, когда мы брали их в руки. В пышной растительности по берегам ручья встречалось множество больших улиток величиной и весом с крупное яблоко, старательно откладывавших в грудах влажных мертвых листьев крошечные перламутровые яички. Под маленьким камнем я обнаружил красивую зеленую и светло-желтую лягушку; это навело нас на мысль передвигать каждый камешек. Элиас, находившийся впереди, приподнял большой камень и испуганно подпрыгнул:

– Маса, змея… плохое животное…

Я подбежал к Элиасу. В сырой впадине, оставленной камнем, лежала странная змея. С первого взгляда мне показалось, что у нее нет головы, толщина змеи была совершенно одинаковой на протяжении всех двух футов ее длины. Глянцево-черная окраска ее была беспорядочно испещрена ярко-красными и желтыми полосами. Пристально вглядываясь, я постепенно различал на одном конце туловища голову змеи. В нескольких дюймах от этой головы находилось круглое отверстие, глубоко уходившее в землю. Не желая упускать столь любопытное пополнение моей коллекции пресмыкающихся, я осторожно подкатил палкой небольшой камень и прикрыл им вход в нору. Элиас благоразумно стоял сзади и стонал:

– Маса, оно вас укусит! Осторожнее, маса, это дурное животное!

Змея не двигалась и только часто высовывала и убирала язык. Преградив ей путь к бегству, я почувствовал себя увереннее.

– Маса, это очень ядовитое животное.

– Замолчи, Элиас, и принеси мне быстренько большой мешок и еще одну палку.

– Хорошо, сэр, – хмуро ответил Элиас и пошел выполнять мое поручение.

Змея по-прежнему лежала совершенно неподвижно и только внимательно следила за мной; я держал палку наготове, опасаясь внезапного ее броска. Я был уверен, что передо мной не ядовитая змея, но не хотел, чтобы пострадала ее роскошная расцветка. Элиас принес холщовый мешок и длинную папку. Осторожно подвел я горловину мешка к голове змеи и слегка дотронулся палкой до ее хвоста. Я ждал, что змея будет сопротивляться моим попыткам загнать ее в мешок, но все случившееся явилось для меня полной неожиданностью. Почувствовав прикосновение палки, змея собралась в клубок, развернулась, как пружина, и оказалась в мешке. Я никогда еще не встречал такое сговорчивое пресмыкающееся. Очутившись в мешке, оно успокоилось, и нам осталось только завязать мешок.

Элиас ахнул от удивления и сказал:

– Эта змея ничего не боится. Мне кажется, что она полюбила вас. – И в дальнейшем, когда мы продолжали переворачивать камни, он часто вспоминал и смеялся своей шутке.

Эта змея – Calabaria reinhardti – оказалась мелким родственником семейства крупных змей-удавов. Голова и хвост ее оканчиваются одинаково, и, поскольку все туловище покрыто небольшими круглыми ровными чешуйками, трудно определить, где у змеи начало и где конец. Маленькие глаза змеи почти не различимы, так как они такого же размера, цвета и формы, как и окружающие их чешуйки. Цветные полосы и пятна на черном туловище разбросаны без всякой системы, и с первого взгляда трудно понять, каким концом змея обращена к зрителю. Змея эта совершенно безобидное существо, которое значительную часть времени проводит, зарывшись в сырую землю; питается она мелкой добычей, пригодной для ее слабых челюстей. Если взять ее в руки – она свертывается в клубок и прыгает. Она никогда не пыталась кусать, сжимать или давить протянутую ей руку, что обязательно делают даже детеныши более крупных представителей удавов.

Calabaria reinhardti была первым нашим трофеем в этот день, и мы продолжали путь в приподнятом настроении. Но хотя мы и ворочали каждый камень, который в силах были повернуть, мы не нашли другой такой экземпляр. В конце концов, собрав мешки и банки, мы пошли дальше, оставив берега ручья в таком состоянии, в каком они были бы после нашествия большого стада дрилов или лесных кабанов. Нашей конечной целью была небольшая поляна милях в пяти от деревни; Элиас нашел ее несколько дней назад и сказал мне, что, по его мнению, там должны быть животные… какие животные, он не стал уточнять. Оказалось, что Элиас обозначил путь не так хорошо, как он обычно это делал; вскоре мы остановились, и Элиас нехотя признался, что не знает точно, где мы сейчас находимся, в каком направлении от нас деревня и в каком – поляна. Я сел на большую колоду и отказался идти дальше до тех пор, пока Элиас меня не уверит, что нашел правильный путь.

– Я подожду здесь, а ты ищи пока тропу. Когда найдешь ее, вернешься за мной.

– Хорошо, сэр, – радостно отозвался Элиас и скрылся между деревьями.

В течение нескольких минут слышал я стук тесака, которым он делал зарубки, отмечая путь; постепенно стук этот становился слабее и наконец совсем затих. Я закурил сигарету и осмотрелся по сторонам. Неожиданно из-под колоды, на которой я сидел, послышался звон цикады. Стараясь не шелохнуться, я пристально всматривался в направлении звука. Цикады стали для меня в последнее время каким-то наваждением; обитают они во всех уголках леса, день и ночь слышны их звонкие трели, но до сих пор мне не удалось увидеть хотя бы одну из них. Теперь, очевидно, цикада пела на расстоянии фута от меня, и я очень хотел ее найти. Я тщательно исследовал ствол колоды, зеленый губчатый мох на нем, мелкие кучки темно-красных и желтых поганок, выросших в трещинах и щелях, мертвые лианы, врезавшиеся в кору дерева и продолжающие обвивать труп поверженного великана. Отчетливо виднелась проложенная муравьями извилистая дорожка, у небольшого отверстия неподвижно притаился черный паук, но цикады я так и не видел. Слегка повернув голову, я заметил в глубине моха что-то блестящее. Всмотревшись, я увидел насекомое: туловище его, длиной около двух дюймов, покрыто было сложным серебристо-зеленым красивым узором и совершенно сливалось с зеленым мохом и серой корой дерева. Обнаружил я цикаду только потому, что случайный солнечный луч заискрился на ее больших крыльях; этот отблеск, подобный солнечному зайчику, и привлек мое внимание. Я осторожно поднес руку к насекомому и схватил его. Цикада захлопала крыльями, которые, как бумага, шуршали по моим пальцам, затем в отчаянии издала долгий пронзительный крик. Я внимательно рассматривал цикаду, осторожно держа ее в руке. У нее были большие выпуклые глаза, серебристо-зеленое тело было твердо, как орех. Крылья ее напоминали лист слюды, если рассматривать их на свет, видна была частая сетка жилок, сложных и красивых, как самые искусные витражи. Между лапками в специальном желобке находился длинный и тонкий хоботок цикады. Этим хрупким инструментом цикада прокалывает кору деревьев и добывает древесный сок. Закончив осмотр, я развернул ладонь руки. С минуту цикада беспомощно размахивала своими красивыми крылышками, затем она вспорхнула и улетела. Я не пытался сохранить цикаду, так как знал, что это хрупкое насекомое не доживет в маленькой сетчатой клетке на диете из воды и меда до нашего возвращения в Англию. Скоро вернулся Элиас, заявивший, что теперь он установил наше местонахождение и знает хорошо дорогу.

Мы снова вышли на тропинку и продолжали путь к намеченной поляне. Такие поляны образуются на отдельных участках леса, где слой почвы слишком тонок и не удерживает могучие корни больших деревьев. Эти поляны заросли низкими вьющимися растениями, для тонких корней которых достаточно нескольких дюймов почвы, покрывающей выходящую здесь к поверхности скальную основу африканских лесов. Подобные поляны густо поросли травой; в трещинах скал, на нанесенном дождями тонком слое земли растут крошечные, чахлые деревца. Со всех сторон поляны окружены густыми лесами; если почвенный слой немного утолщается – семена крупных деревьев развиваются в нем и деревья отбирают эти участки у своих низкорослых соперников.

Деревья постепенно начали редеть, стало значительно светлее, и мы оказались в густых, низких зарослях на опушке леса. Мы проложили себе путь сквозь покрытую цветами плотную завесу и, шагая по колено в траве, вышли на поляну. Она расстилалась перед нами, подобно большому лугу, золотисто-зеленая под лучами солнца, тихая и пустынная, резко очерченная в своих границах величественной стеной леса.

Мы прилегли на теплую траву и закурили, купаясь в ласковых солнечных лучах. Постепенно до нас стали доходить признаки жизни обитателей поляны: звонкое стрекотание больших яркокрылых кузнечиков; пронзительные призывы древесных лягушек с берегов крохотного ручейка, извивающегося в траве; то мягкое, то сиплое воркованье маленького голубя, сидевшего над нами в кустах. С дальнего конца поляны донеслись и эхо отразило чьи-то громкие и беспечные крики: «Карроу… карро-о-у… ко-оу-у…»