Императрица всех сезонов (ЛП) - Джин Эмико

— Стойте! крикнула Мари, почти задыхаясь.

Ютака был в корзинке, почти погрузился в воду, но его еще держала рука Тами. Мари пробилась сквозь группу жен-зверей, чуть не упав на камнях, покрытых мхом. Ее грудь вздымалась, она поймала взгляд матери.

— Хисса хотела, чтобы с ним было это, — она подняла одеяльце.

Тами опустила голову. Позволение.

Мари встала на колени у корзинки. Лицо ребенка было красным, он морщился, напоминал сушеный фрукт.

«Если бы я родила мальчика — Мари покачала головой. Жутко о таком думать», — жена-зверь всхлипывала. Наверное, Норико. Она до этого родила сына. Через день после церемонии его корзинку заметили на другой стороне реки, истерзанную и промокшую. Белое одеяльце, что было на нем, повисло на ветках у берега.

Мари укутала Ютаку в розовое одеяло. Она закрыла глаза и тихо помолилась богам и богиням за мальчика.

«Пусть река сохранит тебя. Пусть река согреет тебя. Пусть река приведет тебя к любящему дому».

Слезы мешали видеть. Вес дня давил на нее. Почти всю жизнь Мари держалась в стороне, подавляла печаль, строила стены вокруг своей боли. Вся защита подвела ее теперь. Мари не могла смотреть, как жены-звери толкали корзинку в реку и отправили фонари за ним. Она подняла голову, посмотрела на бесконечное небо за горами. Крик застрял в горле, душил ее.

«Для чего все это?» — она повернулась и пошла к краю леса, а потом замерла, ощущая спиной взгляд матери, как заявление:

«Ты не посмеешь».

Мятеж кипел снова в венах Мари, катился в крови, как камень по холму, набирая скорость и вес. Мари побежала, и деревья скрыли ее.

* * *

Сбежать было бы глупо.

Мари заплатит за наглость. Может, мать ударит ее, может, отречется от нее, выгонит Мари из горной деревни. Мари знала, что последнее не произойдет. Ее мать хотела богатство императора. Сильно. Тами нравилась жизнь с удобствами, может, даже больше, чем она переживала за свое дитя.

Резкая боль в боку Мари мешала дышать, сбивала с мыслей. Она замедлилась, потирая шов над бедром. Ветер притих, лес стал мирным. У ее ног открылись белые цветы, будто ладошки под луной.

Она прислонилась к кривому дубу с большим стволом. Злые слезы выступили на ее глазах. Она смахнула их яростно, сжала губы, заставляя себя вернуться в Цуму.

Перед ней дрожали деревья. Мари замерла. Ветра не было. Паника поднималась по ее спине, мурашки побежали по рукам.

«Я не одна».

Она дышала быстро и судорожно, пока слушала. Все чувства обострились. Зверь внутри шевелился, щекотал ее кожу. Она моргнула, глаза стали черными. Ее ногти превратились в когти. Чешуя побежала по рукам. Изменение остановилось. Зверь давал ей лишь частичное превращение еще один изъян Мари и стыд ее матери: дочь, что была наполовину зверем. Простая и бессильная.

Деревья зашуршали снова.

Мари сжала кулаки, жалела, что не взяла нагинату. Она была безоружная, но не беззащитная. Ее когти были острыми, как ножи. Она пригнулась, скалясь.

«Тогда рукопашный бой, — она ждала. Пусть враг сначала покажется», — ее кожу покалывало, как бывало, когда воздух гор менялся перед бурей.

Заросли разделились. Появилась фигура.

Мари бросилась, рука обвила шею нарушителя, и они рухнули на землю. Она оказалась над врагом, не изящно кряхтя. Она сжала ладонью его шею, когти почти пронзили его тонкую кожу. Она ощущала его пульс под кончиками ее пальцев. Мари отодвинулась, чтобы понять, что поймала. Мальчика.

Он был в простой черной уваги, перевязанной бечевкой. Его кожа была светлее, чем у нее, а волосы были темными и длинными, заплетенными в косички, чтобы пряди не попадали в глаза. Черная ткань скрывала нижнюю половину его лица. Она сорвала маску.

Она тихо выдохнула. Лицо мальчика было в ужасных шрамах. Порез тянулся от уголка рта неровной дугой по щеке. Ее взгляд задержался на этой «улыбке». Больше порезов было на той половине лица на глазу, на лбу. Другая сторона его лица была красивой, ровной, с высокой скулой и прямым носом. Ее ладонь дрогнула. Она держала его, а он улыбался, показывая белые прямые зубы и сияющие глаза. Он знал ее. А она знала его. Сына кошмаров.

ГЛАВА 6

Акира

Сын кошмаров улыбался, словно выиграл приз.

Он смотрел на девушку, отчасти озаренную осколком лунного света, отчасти скрытую занавесом ее густых волос. Деревья вокруг них замерли, словно лес затаил дыхание.

— Девочка-зверь, — прошептал он.

— Акира, — ее когти пропали с его горла. Ее черные глаза стали карими. Она со звуком отвращения слезла с него. Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда ты так меня зовешь.

Сын кошмаров улыбнулся шире. Он мог посчитать на пальцах одной ладони количество тех, кто знал его настоящее имя, и оно мило звучало с губ Мари. Он сел и прижал ладони к ее щекам. Она прильнула к его рукам, последние чешуйки пропали на ее руках. Он привык видеть ее угольную чешую, когти и черные глаза. Он нежно погладил дорожки высохших слез и грязь.

— Ужасно выглядишь.

Она посмотрела в его глаза. Его сердце вздрагивало всякий раз, когда она смотрела на него, когда ее карие глаза оживали от узнавания и света.

Акира помнил, как впервые увидел ее десять лет назад. Он был тощим мальчиком на краю леса, а Мари ребенком в вычурном кимоно. Они были удивлены, застыли от вида друг друга. Сначала он подумал, что она была мстительным призраком, как его мать. А потом понял, кем она была. Он слышал о ее клане жен-зверей, деревне девушек, что охотились на мужчин. Были те слухи правдой или нет, но она была другой. Чем-то большим.

— Мне не нравится, когда ты так на меня смотришь.

— Как? спросил он, губы в шрамах изогнулись в улыбке.

— Будто думаешь, как лучше подавить меня.

— Я так не делаю, — хотя отчасти так и было. Годы дружбы, а Мари осталась тайной, в глазах вспыхивали то гнев, то страх, она часто поджимала губы, ее ладони могли убивать, но нежно держали его.

Мари встала. Акира убрал пальцы с ее щек. Он скучал по теплу ее кожи.

— Тогда что ты делал? спросила она, отвернув от него голову, упрямо стиснув зубы. Акира хотел, чтобы Мари видела себя, как видел ее он красивой, желанной, любимой.

— Почему ты плачешь? Ты никогда не плачешь, — его улыбка увяла. Хисса родила. Мальчика?

Мари скрестила руки на груди. Она все еще не смотрела на него.

— Моя мама опустила ребенка в воду. Я не могла смотреть, — ее голос был тонким.

Акира встал, отряхнул землю с рукавов.

— Он будет жить, — убедил он ее. И я тебе говорил, что на душах жен-зверей нет пятен, — у всех существ ёкаев, людей, зверей была аура особого цвета, которую видел только Сын кошмаров. У Мари она была голубой, цвета ледника. И когда душа убивала другую, кусочку пропадал, появлялась дыра.

Мари фыркнула.

— Но как долго он будет жить? Хорошо ли?

При всех его талантах Акира не знал.

— Я знаю лишь, что река не убьет его. Может, его найдут монахи, — сказал он, пытаясь утешить ее. Монахи-тайджи принимали детей. Они жили в монастыре с такими низкими дверями, что туда нужно было заползать. Монахи не бросят ребенка. Но монастырь был на севере, и поток реки нес корзинку на юг.

— Возможно, — сухо сказала Мари.

— Печальная девочка, — проворковал Акира. Я могу тебя осчастливить.

Она расслабилась, посмотрела на него. Его сердце снова дрогнуло. Она шмыгнула носом.

— Я не могу долго отсутствовать.

Акира кивнул с пониманием. Скрытая дружба. Украденные моменты. Так всегда было между ними. И всегда будет.

— Идем, — он поймал ее за пальцы, переплел со своими. Ее ладонь была теплой и нежной. Они идеально сочетались.

Они прошли глубже в лес. Свет луны играл в прятки среди листьев. Большие мотыльки и пятнистые жуки проносились мимо.

Акира закрыл глаза и дышал, впитывая сладость земли. Он знал каждый дюйм этого леса, каждую травинку, кору каждого дерева. Он почти все дни проводил среди зелени, качался на ветках, как обезьяна. Хоть его мать была ёкаем, призраком, он не унаследовал ее способность проходить сквозь стены. Он унаследовал другое. Силу двигаться как ветер, не оставляя следы на земле, вести себя как тень. И шрамы. Глубокие серебристые шрамы на его теле напоминали о болезненной истории смерти его матери.