Приглашение на порку - Паул Путниньш

ЭММА (отмахивается). Да нет, нет — мы там были только во время богослужения! Упаси боже, как только барон велел, по быстрому бросились наутек! Только свекровь осталась!

ГЕРМИНА. Маргарита! Ей, ей, ей.

ЭММА. Ты, Гермина, теперь видишь, как мы влипли, в какой опасности наш дом… Ясли бы мне или Эрнесту идти, стиснули бы зубы, да пошли бы. Что надо — то надо. А теперь как! Как мне своей свекрови порку пожелать! А сама она молчит, да и только!

ГЕРМИНА. Нет, ну что-то надобно делать! Спина у тебя заживет раз и два. А дом так легко не поднимешь… (Не очень убедительно.) Да и опасности там слишком большой нету. Солдаты лишь посмеиваются, да легонько погладят прутиком… Если бы не стрельба… Когда подбитый Атис Залцманис вопя по грязи катался, тут уж было не до смеха…

ЭММА. Ой, ужасные времена…

ГЕРМИНА. Ой, хорошо, что мы всё это уже прошли… Отцу, правда, попалось покрепче. А как моя очередь, так началась та стрельба… Солдаты съежились, хотели дело совсем прекратить, велели уже приходить на следующий раз… Да я просила, просила, пока выпросила… (Пощупала бока, собирается уходить.) Ну, дорогая, что хотела сказать, сказала. Поеду домой. Самой бока намазать надо. (Смеётся.) Да и шутки при всем том деле тоже были! На порку приходит и старик Закитис (в переводе Зайчик). Писец ищет, ищет его имя в списках, да нету, не находит. Говорит, пускай идет домой с миром, ему тут ничто не светит А Закитис не отстает ни по чем — поднимает рубаху и требует чтобы задали ему, а то жаловаться будет… Солдаты ржут до чуть ли не по земле катятся… Наконец сжалились и врезали старику пару раз. Ну, с Богом, милая! Не хочется особо кого-то кроме тебя встретить — не самый лучший день все же. Но предупредить вас было надобно! Передай привет Карлу, Эрнесту! Ваша Лиина тоже вроде как по дому?

ЭММА. Дома, дома… Но что-то с этой девчонкой не хорошо. Была на молодежной сходке, ворвались немецкие зелбштуцеры (отряды дворянской самообороны). Там же, на глазах у всех, пристрелили одного ее классного товарища — вроде как социалистом посчитали… Лиина сразу гимназию бросила… мать ее домой привезла. Теперь девчонка такая странная — сидит, смотрит куда то, почти не говорит… Иногда плачет. Может эти душегубы тогда с девчонкой чего нехорошего сделали?…

ГЕРМИНА. Ох, мир, безумный этот мир… Бедная Маргарита — она уж так обо всех переживает!.. Передай Маргарите привет от меня, да от всей души! (По деловому.) Да только пусть не опоздает на будущее воскресение там, у церкви!

ЭММА. Как ты сказала, мазь ту делать? Свиной жир и…?

ГЕРМИНА. Жир. Только без соли! Да пыльца плауна. Ну так еще раз — с Богом! (С минуту Эмма одна.)

Входит Карлис Эзертевс.

КАРЛИС. С кем ты, Эмма, говорила? Я уже подумал, что мать вернулась!

ЭММА. Нет ее еще!

КАРЛИС. Мальчики заснули. Недождались бабушки. (Из соседней комнаты выходит Эдуард. Он хромает еще больше и, кажется нездоров.)

ЭДУАРД (пытается шутить). Может, сходила за поркой…

КАРЛИС. Этого уж не будет! Мать сегодня в гостях. Пока после приедешь с того конца волости!

ЭММА (про себя). Этого уж не будет. Легко сказать — этого уж не будет… А потом? Потом что? (Входит Эрнест.)

ЭРНЕСТ (он взволнован). Гермина только говорила — Залцманиса у церкви чуть не пристрелили…

ЭДУАРД. Что полез за поркой!

ЭРНЕСТ (кричит). Не за тем стреляли, что он лез, а за тем, что убегал от порки!

ЭММА. Так, да так! Он убегал!

КАРЛИС (Эрнесту и Эмме, стараясь говорить спокойно). Это вы это — мать нашу хотите променять на этот… дом. А я не меняю её на всё золото мира, это вы поняли?

ЭММА. Почему менять? Кто тут говорил, что мать надо погубить? Вот, Гермина, только из порки, что, загублена, да?

ЭДУАРД. Загублена, да, загублена, да, дорогая моя свояченица. Погублена! Скотом вьючным теперь вечно ходить будет, скотиной, которую можно да сечь да миловать по настрою хозяина! (Старается сдержаться.) Да, мы должны быть готовы, что барон свою угрозу приведет в исполнение. Это пустяк для богатого барона спалить насколько десятков жилищ людей второго сорта. Запросто. Шутки ради. Так что будьте готовы, Эрнест и Эмма — еще есть неделя, чтобы подготовится, так как мать за поркой не пойдет. (Входит Маргарита. По одежде видно, что она только что от барона.) Тут нам уже начало мерещится, что ты выстаиваешь в длинной очереди за поркой, коль так долго домой не едешь…

КАРЛИС (в тон сыну). Может на дружескую беседу к самой светлости, барону Хабихту, пожаловала?

Мать испугалась, но старается это не показать.

МАРГАРИТА (старается спокойно). Эмма, малыши уже спят? Привезла им гостинцев! (Достает сверток.)

ЭММА. Спят они, спят. (С тяжелым вздохом.) Пусть все святые будут с нами, даст Бог, и через неделю они смогут спасть так же спокойно и сладко…

МАРГАРИТА (деятельно). Да, да… (Гладит Эрнеста.) Эрнест, сынок, конь в сенях остался запряженный — весь день под дугой…

ЭРНЕСТ. Хорошо, мать… (Хмуро покидает комнату.)

ЭММА. Поесть хочешь, мать, Сейчас ужин накрою.

МАРГАРИТА. Спасибо!

ЭММА (идет к двери, вздыхает). Что будет, чего не будет… Что будет, чего не будет… (Ушла.)

КАРЛИС (Маргарите, старается говорить бодро). Ну и как в гостях?

МАРГАРИТА (по деловому, раздеваясь). Как же может быть — везде одно и то же — страх да неведение…

ЭДУАРД. Страх — это именно то, чего они добивались!

МАРГАРИТА. Да сынок, да! А где Лиина?

КАРЛИС. Спит. Тоже, весь день тебя дожидается. Видишь, как ты всем нам нужна, мать! Такой, какой ты есть!

МАРГАРИТА. Всякие у каждого есть необходимости. Да и Богу мы сами, самые что ни на есть разные, нужны.

ЭДУАРД. Мать, ты сегодня так странно говоришь. Время наше от нас требует не всякими такими разными быть, а только такими — достойными нашей справедливой борьбы!

МАРГАРИТА. Требует, требует… Время требует… Мне все равно кажется, что теперешнее время от людей требует как раз быть разными — то есть поумней. Семьсот лет латышский крестьянин выживал благодаря своей крестьянской хитрости — это умом! Это и есть доля малых народов. Так нам придется выживать перед сильными всегда. Да и на этот раз ничто не изменилось к лучшему, если не к худшему. (Прямо Эдуарду.) Так какими нам все же быть?

ЭДУАРД (выпрямившись). Чтоб только выжить, говоришь… На это ты метишь, мама! Чтоб выжить — как скот выживает… как стадо овец! Коим господин может и шкуру содрать и кровь спустить, да и погладить, всё по своему соизволению… Теперь, когда в своих идеалах, своих устремлениях, в осознании себя, своей силы мы сделали так много уже… (С лихорадочной, внезапной убежденностью.) И хоть бы мы и теперь как бы проиграли, так свои идеалы, свои убеждения мы не предали, да и не посмеем это сделать никогда! Иначе не стоит нам и жить! Мы верили и верим, что самое противное самое что ни есть, самое подлое, что только может быть между людьми — эта власть человека над человеком — грубая, необтесанная, жестокая власть, уничтожающее неравноправие, что оно должно быть изжито!! Эгоизм этот! Мать, ведь, хоть только в мыслях, но ты всегда была с нами!

МАРГАРИТА. Сынок, ты умен, да! И в душе своей ты не раб… А ты подумал, что человек, хоть и угнетенный человек, тем не мене никогда не стоит на самой низкой ступеньке в этом действительно несправедливом мире. Если даже люди бы во всем мире стали бы как братья, превеликая несправедливость мира была бы этим изничтожена? Человек есть да и будет эгоистом. Эгоистом, хотя бы к другой живности. А эта живность будет эгоистична по отношению к кому-то другому, и так без конца. За что же ты борешься? По сути, ты только желаешь закрепить свои позиции эгоиста — человека! Может быть лучше и быть жертвой несправедливости другого человека иногда, как хоть чуточку искупив свою вину пред большой, нескончаемой несправедливостью всего мира!

ЭДУАРД. Мать, что ты сейчас мелешь! Куда это ты дофилософствовалась! Теперь, когда человек унижает, убивает другого человека только потому, что этот другой такой же, как он сам, может быть даже лучше — умнее работящее, честнее, справедливее… И когда таким мерзавцем оказывается другой человек, рядом, — то мы с ним с той минуты враги, враги не на жизнь, а на смерть! Почему мне сегодня задумываться об эгоизме вселенной, если передо мной торжествует эта сознательная и поэтому самая противная часть эгоизма — подлость и мерзость между людьми?