Неоконченные споры - Борис Слуцкий

Какой полковник!

Какой полковник! Четыре шпалы!В любой петлице по две пары!В любой петлице частокол!Какой полковник к нам пришел!

А мы построились по росту.Мы рассчитаемся сейчас.Его веселье и геройстволегко выравнивает нас.

Его звезда на гимнастеркев меня вперяет острый луч.Как он прекрасен и могуч!Ему — души моей восторги.

Мне кажется: уже тогдамы в нашей полной средней школе,его   вверяясь     мощной воле,провидели тебя, беда,провидели тебя, война,провидели тебя, победа!

Полковник нам слова приветапромолвил.Речь была ясна.

Поигрывая мощью плеч,сияя светом глаз спокойных,полковник произнес нам речь:грядущее предрек полковник.

Стирка гимнастерки

Медленный, словно лужа, ручей.Тихий и сонный ручей без речей.Времени не теряя,в нем гимнастерку стираю.

Выстираю, на себя натяну,нá небо неторопливо взгляну,на в головах стоящеесолнышко настоящее.

Долго болталось оно подо мнойв мыльной и грязной воде ледяной.Надо ошибку исправитьи восвояси отправить.

Солнышко, выскочивши из воды,без промедления взялось за труды:в жарком приливе восторгасушит мою гимнастерку.

Веет медлительный ветерок,стелется еле заметный парок,в небо уходит, отважный,с ткани хлопчатобумажной.

Собака с миной на ошейнике

Хмурая военная собачкас миной на ошейнике идет.Собачей в расстегнутой рубашкеза собой ее ведет.

Жарко. До войны не далекои не близко. Километров десять.Цепку дернул собачей легко:надо псу немедля что-то взвесить.

Все живые существа войны —лошади, и люди, и собаки —взвешивать немедленно должны,ни к чему им тары-бары.

По своим каналам информации —ветер, что ли, сведенья нанес —перспективы для собачьей нациизнает этот хмурый, хмурый пес.

Ведро вишни

Пробирается солдат ползкоми ведро перестоявшей вишни,на передовой отнюдь не лишней,волочит простреленным лужком.

Солнце жжет, а пули жжик да жжик.Вишня брызнула горячим соком.Но в самозабвении высокомговорит он: — Потерпи, мужик!

Перестаивает война.К ней уже привыкли.Притерпелось.А расчету вишни захотелось,пусть перестоявшей,Вот она:

черная, багровая, а соктак и норовит оставить пятна.До чего же жизнь приятна!До чего же небосвод высок!

Самая военная птица

Горожане,   только воробьевзнавшие   из всей орнитологии,слышали внезапно соловьевтрели,   то крутые, то отлогие.Потому — война была.   Дрожаньепесни,   пере-пере-переливслышали внезапно горожане,полземли под щели перерыв.

И военной птицей стал не соколи не черный ворон,   не орел —соловей,   который трели цокали колена вел.

Вел,   и слушали его живые,и к погибшим   залетал во сны.Заглушив оркестры духовые,стал он   главной музыкой     войны.

Новое выраженье земли

Кое-что перестроили,что-то снесли —архитекторы, любят лихие решенья,и теперь не узнать выраженья земли,как, бывало, лица не узнать выраженья.

Как сжимала тяжелые зубы война!Так, что лопались губы от крови соленой.А теперь веселее пошли времена,и земля улыбнулась улыбкой зеленой.

Горе горечью наливало глазаи мотало хмельною с тоски головою.А теперь пролетает легко стрекозанад легчайшей и шелковистой травою.

Этот пункт был на карте.На мушке он был.Был он в прорези неумолимой прицела.А теперь его юношей дерзостный пылвосхищает и тешит меня то и дело.

Не узнать эту местностьна местности той,где дымокиз единственной печки струился,бело-серый стремился дымок извитой,прямо в небоиз печки торжественно вился.

Новое пальто для родителей

Мне приснились родители в новых пальто,в тех, что я им купить не успел,и был руган за то,и осмеян за то, и прощен,и все это терпел.

Был доволен, серьезен и важен отец —все пылинки с себя обдувал,потому что построил себе наконец,что при жизни бюджет не давал.

Охорашивалась, как молоденькая,все поглядывала в зеркаладобродушная, милая мама моя,красовалась, как только могла.

Покупавший собственноручно ратин,самый лучший в Москве матерьял,словно авторы средневековых картин,где-то сбокуя тоже стоял.

Я заплакал во сне,засмеялся во сне,и проснулся,и снова прилег,чтобы все это снова привиделось мнеи родителей видеть я смог.

Отцы и сыновья

Сыновья стояли на земле,но земля стояла на отцах,на их углях, тлеющих в золе,на их верных стареньких сердцах.

Унаследовали сыновья,между прочихв том числеи я,выработанные и семьей, и школоюруки хваткиеи ноги скорые,быструю реакцию на жизньи еще слова:«Даешь! Держись!»

Как держались мыи как давали,выдержали как в конце концов,выдержит сравнение едва ликто-нибудь,кроме отцов, —

тех, кто поднимал нас, отрываявсе, что можно,от самих себя,тех, кто понимал нас,понимаявместе с намии самих себя.

Черта меж датами

Черта меж датами двумя —река, ревущая ревмя,а миг рожденья — только миг,как и мгновенье смерти,и между ними целый мир.Попробуйте измерьте.

Как море меряет моряк,как поле меряет солдат,сквозь счастье меряем и мракчертумеж двух враждебных дат.

Черта меж датами —черта меж дотами,с ее закатами,с ее высотами,с косоприцельнымее огнеми в ночь переходящим днем.

Третья память

Сначала она означалаобычные воспоминания, —как в кинозале, мчалакадры, кадры, кадры.

Но кадры сместились, сгустились,сплотились, перевоплотилисьв густые и горькие чувстваи в легкие, светлые мысли.

Сейчас, по третьему разу,память — половодье,но в центре водоворотамоя небольшая щепка,

ухваченная цепкожестокосердой волною.Делает все, что хочет,третья память со мною.

Тяжелая легкость

За тяжелую легкость — истребителя или эсминца, —с поворотами, схожими с оборотом Земли,полюбились мне велосипедные спицы,в раннем детстве еще за собой увлекли.

А за легкую тяжесть — луча или ветра —полюбил, когда стал выходить постепенно в тираж,скорость автопробега, мотающего километры,словно мерную ленту, выбрасывающего   километраж.

И тяжелая легкость, и легкая тяжестьдля началапункт Ас пунктом Бдля вас свяжет.

А потом, как привыкнешь,так и не отвыкнешь,и, исполненный молодого огня,сядешь даже в таксии воинственно гикнешь,словно сел на коня.

Старый спутник