Вакуум - Тася Кокемами

Помню, как настроение Мишки передалось и мне, поэтому я начала крутиться и выкручиваться. Пуповина крутилась и выкручивалась вместе со мной, постепенно обматываясь вокруг шеи. В итоге мои первые ощущения от вступления в этот мир оказались удушающего характера.

Семья приняла меня с выражением скорби на лицах. Ультразвук в те времена ещё не делали, поэтому до последнего все надеялись, что это Мишка передумал и решил вернуться. А тут – я.

Дед даже сплюнул. У него были большие надежды на мальчика. Во-первых, отец его уже подвёл – не смог повторить его военную карьеру, ему здоровье не позволило. Во-вторых, с мальчиками родителям намного проще.

“Парню никаких платьев и юбок не надо, ему купил одни штаны, и всё! Парню волосы расчёсывать не надо, его налысо побрил, и всё! За парня не надо волноваться, его отправил одного гулять, и всё! Парня дорастил до восьми лет, а потом отдал в Суворовское училище, и всё!” – постоянно выговаривал мне дед.

Позже я поняла, что мальчики не только доставляют меньше хлопот родителям, но, а возможно как раз и поэтому – в качестве божественной награды, являются доминирующим видом.

Мои мысли возвращаются туда, где я лежу, прижатая к холодной земле. Был ли у меня шанс этого избежать? Наверное, я могла уйти от бабушки… Да, у меня была ещё и бабушка – по материнской линии. Она жила отдельно, на другом конце города, и была чрезвычайно независимой. Но тогда она приболела, мать напекла куриных котлет и отправила меня с этими котлетами к ней в гости. Я могла уйти от неё пораньше, могла отправиться к метро не через парк, а по улицам, освещённым фонарями, могла надеть юбку подлиннее, хотя та была совсем не короткая – по колено, могла дать отпор, закричать, наконец… Говорят, что жертвы таких нападений всегда испытывают чувство вины. Нам кажется, что исход событий во многом зависел от нас…

Когда я была совсем девочкой – мне было лет двенадцать, следом за мной в подъезд ворвался мужчина. У него тоже был нож. Его руки дрожали. Дрожал и его голос. “Стой, а то зарежу!” – проблеял он. И начал расстёгивать ширинку. У меня в руках была книжка – том Джека Лондона с повестью “Зов предков”, я одолжила его у девочки из соседнего дома. Замахнувшись на него этим оружием, я пошла в атаку. Я кричала что-то невообразимое и обещала сама его зарезать, если он сейчас же не уберётся вон. Сражённый моим натиском, мужчина ретировался. Окрылённая победой, я выбежала за ним на улицу: “Только попробуй сюда вернуться!” И сопроводила свои угрозы набором матерных слов – живя в одной квартире с дедом, я знала их в изобилии.

Минут десять я сидела в подъезде на корточках, пытаясь унять крупную дрожь, но, в общем и целом, была очень собой горда. Родителям об этом происшествии я не сказала, но две моих близких подруги смотрели на меня потом с восхищением.

Что-то в этом мужчине с ножом подсказало мне, что сопротивление возможно и даже необходимо. Но мужчина в парке был другим. Он нёс в себе такое, что заставило меня молча лечь на землю и покориться его воле. В обмен мне подарили жизнь. До этого она и так казалась моей, но тут стало понятно – это иллюзия – всегда есть кто-то ещё, кто решает, быть ей или не быть.

“Ты его уже любишь?” – слышу я чей-то голос и чувствую руку, которая аккуратно гладит булькающую темноту, в которой я лежу.

“Не знаю… – отвечает моя мать. – Почему-то мне кажется, это не он, а она…”

“Ты её уже любишь?” – поправляется голос.

“Не знаю… Все так ждут мальчика”, – вздыхает мать.

Голос тоже вздыхает. Видимо, и ему про это хорошо известно. Я начинаю яростно крутиться – мне хочется вырваться и уйти туда, где ждут именно меня. Мать начинает охать, видимо, ей это неприятно, и через какое-то время я затихаю. Вдруг к привычному бульканью примешивается новый звук. Я чувствую, что в моей темноте появился кто-то ещё.

– Мишка?.. – радостно кричу я.

– Привет! – говорит он. – Не крутись, это может плохо кончиться!

– Мишка, почему? – задаю я ему вопрос, который хотела задать всю жизнь. – Ведь тебя ждали!

– Ждали, – соглашается он. – Но в другом месте!

– В каком? – удивляюсь я.

– Какая разница, меня уже и там нет, – смеётся он.

Мне немного жутковато, но и очень хорошо от его смеха.

– Мишка, я по тебе скучаю… – говорю я и очень хочу его обнять, но понимаю, что это невозможно.

– Это не я решил, как всё будет… – говорит он, будто оправдываясь.

Я начинаю опять крутиться – всё-таки очень хочется отсюда вырваться и спрашиваю:

– Мишка, а есть место, где ждут меня?

– А как ты сама думаешь? – хитрит он с ответом.

– Не знаю, но хочу думать, что есть, – говорю я.

Мишка опять смеётся. Он мне ужасно нравится и сейчас вдруг становится ясно, как мне его не хватало.

– Мишка, а я найду выход? – спрашиваю я, с замиранием сердца.

– Куда ты денешься! – тепло говорит он и добавляет:

– Прощай, мне пора, меня ждут.

Брат у меня, кажется, нарасхват.

– Прощай, Мишка, спасибо, что ты есть! – говорю я и перестаю крутиться.

Но только затем, чтобы набраться сил – они нужны для того, чтобы выйти на свободу. И я это обязательно сделаю!

В мой оптимизм врывается тупая боль внизу живота. Я чувствую, что больше не живу в булькающей темноте, а прошло много лет и это она теперь живёт во мне. Совсем недолго живёт и ещё есть время всё решить. Очень сложное решение, но его необходимо принять. Быть или не быть?

От всех этих воспоминаний и переживаний становится тревожно и одиноко. Я хочу домой!

– Аааа!.. – кричу я, потому что очень хочется кричать. – Ааааа!

С этим криком я вываливаюсь сначала в белое облако, а уже из него в комнату. Опять?! Приглядевшись, понимаю, что это не музей, а совсем другое пространство. Во-первых, в музее красные стены, а здесь – синие. Во-вторых, это не комната, а целый дом! Нормальный дом с мебелью и окнами. Значит, где-то есть и дверь. Вот она! Я распахиваю её и еле успеваю замереть на пороге. Передо мной расстилается бескрайнее звёздное небо. А дом парит в нём, как космический корабль. Всё ясно… То есть, ничего не ясно, но из этого дома мне просто так не уйти.

– Что вам от меня надо? – кричу я в пустоту космоса.

На полке в прихожей стоит ваза, та самая, эпохи Мейдзи. Я хватаю её и злобно бросаю за порог.

И зачем я только пошла в этот музей? Мне хочется схватить и выбросить