Грань бездны - Роман Глушков

– В таком крайне маловероятном случае мы, как благородные люди, беспрекословно подчинимся последней воле покойного мсье Макферсона, – развел руками де Бодье, – и не возьмем себе ни толики чужого добра. Но в данный момент оно целиком и полностью принадлежит нам. И посему я предлагаю вернуться в Аркис-Сантьяго – город, где мы всегда найдем защиту, – и попробовать вскрыть контейнеры. Уверен, у достопочтенного алькальда Сесара найдутся клепальщики, которые справятся с этой задачей. И уже оттуда мы пошлем голубиной почтой весточку Сенегальцу Фаруху, чтобы он известил приятеля мсье Томаса о случившемся несчастье… Как вам мое предложение, мсье шкипер? По-моему, вполне справедливо, не находите?

– Спрафетлифо, херьмо! – опередил меня с ответом Физз. Но Гуго не счел должным поблагодарить за поддержку того, чье мнение на подобных совещаниях никогда не учитывалось.

– Справедливо, да не совсем, – ответил я, покачав головой. – Мсье Сенатор не учел двух существенных нюансов. Во-первых, то, что после присвоения чужого груза, каким бы честным оно ни было, мы как пить дать навлечем на себя подозрение в убийстве…

– Да кто посмеет нас обвинить! – возмутился до глубины души де Бодье. – У вас же, мсье Проныра, репутация безупречно честного человека!

– …Которая перестанет быть таковой, едва все вокруг прознают, чем закончился этот рейс, – огорченно закончил я. – Разбогатеем мы на сокровищах Макферсона или нет, еще неизвестно. Но вот отвратительную славу себе гарантированно наживем. Что случится дальше, догадайтесь сами.

– Тогда нам не то что товар – песок не доверят с места на место перевозить, – вставила Долорес.

– …И, во-вторых, – продолжал я, – вы, mon ami, запамятовали о том, что, вероятно, прямо сейчас в Аркис-Сантьяго гостит дон Риего-и-Ордас. И, что опять же не исключено, его также может заинтересовать богатство покойного Томаса. А то, на что положит глаз Владычица Льдов, она, как правило, получает. Для женщины, которая прибрала к рукам весь антарктический лед и закабалила всех шкиперов-водовозов, отнять наши тридцать ящиков – сущий пустяк. То есть тьфу ты – ящики пока, разумеется, не наши. И вообще советую вам, мсье де Бодье, не слишком обольщаться насчет них. Чую, хлебнем мы еще горя с этим проклятым грузом.

– А если взять и выбросить его от греха подальше в Пуэрто-Риканскую бездну? – внесла свое предложение Малабонита. И она не шутила. Кто из всех нас меньше всего стремился к обогащению, так это Долорес – любительница дальних странствий и вольного ветра. Чем она разительно отличалась от всех своих прагматичных сестер. Удивительное, ежели задуматься, качество для дочери богатого градоначальника. Вот уж и впрямь, как говорится, в семье не без… инакомыслящего.

– Какое чудовищное безрассудство, мадам Проныра! – всплеснув руками, ужаснулся Гуго. – Надеюсь, мсье шкипер с вами не согласится.

– Вы правы: я категорически против и такого выхода, – подтвердил я. – Но не потому, что имею виды на эти контейнеры. Просто сомневаюсь, что нам поверят, будто мы по доброй воле вышвырнули в пропасть восемьдесят тонн груза… Ладно, мадам и мсье, всем спасибо. Шкипер выслушал ваши мнения и благодарен вам за дельные советы. Однако придется мне все-таки поступить по-своему. Наш покойный наниматель, да поднесут ему райские повара самую большую ложку, оплатил рейс до Гексатурма. Значит, нам придется поступить не по справедливости, а по совести, уж извините, любезный мсье де Бодье. Мы – честные перевозчики и потому едем к Нэрскому Столпу на встречу с приятелем Макферсона. Это больше не обсуждается. Но сначала нам придется оказать покойному последние почести. Долорес, Радость Моя! Пошарь в трюме и найди кусок ткани, пригодный для савана. Мсье Сенатор! Извольте пройти в моторный отсек и приступить к своим обязанностям. Дружище Физз! Не мешайся под ногами, ползи на место! Вчера я пообещал Макферсону, что он увидит Пуэрто-Риканскую бездну. Я от своих слов не отказываюсь – сегодня он ее увидит. И, клянусь памятью моего дедушки, останется доволен… Вперед!..

Быть похороненным в Пуэрто-Риканской бездне – честь, которой удостаивались далеко не многие из умерших с тех пор, как на Земле по воле Вседержителей высохли океаны. Вряд ли Томас Макферсон – самый щедрый, но и самый невезучий из моих нанимателей – подозревал, что он будет упокоенным в лучшем могильнике Атлантики. Сталкивая в пропасть завернутое в саван тело, я, честное слово, искренне позавидовал старику. Сколько бы грехов ни скопилось на его совести, теперь он окончательно и бесповоротно угодит в рай. А вот попаду ли туда я – большой вопрос. Мои отец и дед оба скончались на борту «Гольфстрима» во время обычных рейсов и покоились ныне в бескрайней хамаде. Первый – у плоскогорья Рио-Гранде, второй – на севере, возле Исландского плато. Высока вероятность, что подобная судьба ожидает и меня. Неглубокая могилка, над ней – курганчик камней, а в вместо надгробия – железный штырь с прикрепленной к нему шкиперской фуражкой… И куда я отправлюсь – в рай или ад, – не будет знать никто.

Сбрасывают мертвеца непосредственно с края Бездны лишь те, у кого нет возможности добраться до Антильского полумоста. Только оттуда мертвец имел все шансы достичь глубин желоба, а не зацепиться за склон и досадно застрять на полпути к раю. Мы – благородные люди, – естественно, не могли проявить подобное неуважение к покойному. Решив, что соблюдать сроки рейса для нас теперь не актуально, мы отклонились от запланированного маршрута еще на сотню километров и к обеду достигли нужного места.

Антильский полумост…

И не счесть, сколько еще разнообразного хлама кроме него Вседержители разбросали по миру при установке Столпов. Лежащий на краю Пуэрто-Риканского желоба иностальной артефакт весил не один миллиард тонн. Но по сравнению с прочими подобными ему артефактами он выглядел просто ничтожным.

Представляю, какой грандиозный всплеск учинила эта «болванка», когда упала в океан три сотни лет назад. По форме она походила на гигантский нож длиной около трех десятков километров. Его рукоять целиком зарылась при падении в океаническое дно, а двухсотметровой толщины лезвие нависло над разломом, будто собираясь перерезать тот пополам. Если смотреть с берега, неровный, обломанный конец этой жуткой хреновины маячил у самого горизонта и указывал на лежащий по ту сторону желоба Антильский хребет. Отчего полумост и получил некогда свое нынешнее название.

Раньше, бывая в этих краях, я нередко встречал паломников со всех концов света. Все они привозили сюда на лошадях умерших родственников, дабы спровадить их прямиком в рай. Сегодня здесь не наблюдалось ни души. Хотя отпечатки копыт у въезда на полумост говорили, что совсем недавно на нем кто-то побывал. Не останавливаясь, мы въехали по укатанной рукотворной насыпи на занесенное песком основание иностального гиганта, а затем и на него самого. Доселе он выдерживал и не таких тяжеловесов, как мы, так что вряд ли именно нам выпадет честь обрушить его в Пуэрто-Риканскую бездну. В сравнении с ним «Гольфстрим» казался сущей пылинкой, слишком мизерной и легкой для того, чтобы, угодив на нож, уронить его с края стола.

Иностальной путь под нами не был ровным, а мало-помалу уходил вверх. И когда мы доехали до края полумоста, то уже взирали на наш берег свысока. А на заметно расширившемся горизонте можно было даже рассмотреть вершину Нэрского Столпа. Однако противоположный склон желоба и его дно так и оставались вне досягаемости наших взоров. Первый был слишком далек и окутан туманной дымкой, а второе терялось в непроглядном зловещем мраке. И почему, скажите на милость, дорога в рай должна быть обязательно такой жуткой? Неужели это – финальное испытание для праведников перед тем, как они будут окончательно избавлены от земных мук?

Стараясь не глядеть лишний раз вниз, дабы не закружилась голова, я и Гуго стащили завернутое в саван тело Макферсона с буксира и положили его на край полумоста. Долорес спустилась следом за нами, держа в руке составленные ей в дороге списки для райских поваров. Родни у Малабониты было много, и потому ей пришлось исписать целый лист бумаги. Де Бодье, в отличие от нее, ограничился лишь маленьким клочком, и кого он помимо себя еще туда вписал, я понятия не имел. Механик не любил распространяться насчет своих родственников, а если и поминал их, то исключительно в неприглядном свете. Они, надо полагать, питали к Гуго ответную неприязнь, поскольку иначе давно помогли бы ему вылезти из залоговой кабалы.

– Произнесите речь, Сенатор, – попросил я подкованного в этом вопросе бывшего участника парламентских прений. – Будьте другом, окажите последнее почтение нашему несчастному нанимателю.

Де Бодье наморщил лоб, собрался с мыслями, покряхтел, прочищая горло, после чего состроил трагическую мину и молвил: