Про Герку и чудных - Валентина Чаплина

И тут Герка услышал, как булькает в аптечной бутылке лекарство. Жёлтая жидкость, которой было не очень много, теперь вспенилась и заполнила всю бутылку. Пробка и ладонь были мокрыми и пахучими. И от этого запаха сейчас же вспомнилось то разлитое лекарство, которое жёлтыми каплями падало с подоконника так спокойно и медленно, будто в комнате ничего не случилось и все здоровы.

Башмака не видно, можно и не бежать. Буль-буль-буль. И чего оно разбулькалось? Он же тихо идёт, тем же шагом, каким шёл из аптеки домой. А тогда оно не булькало. Буль-буль-буль. Всё громче и громче. Чего она так орёт, эта проклятая аптечная бутылка? Прямо оглушает. Да замолчи ты! Хотелось размахнуться и зашвырнуть её неизвестно куда.

Герка не сразу понял, что не так уж громко разговаривает лекарство, как разговаривает совесть. Тогда из аптеки он шёл домой! Нёс бутылочку и не думал о ней. Она молчала в руке. А сейчас кричит: «Ты куда идёшь? Ты что делаешь? Ты уже за сто километров от дома! Там дядя Петя, может быть, умирает без меня!»

Буль-буль-буль. А Башмак, наверно, будет ждать Герку у того места, где встретились. Спрячется в чей-нибудь подъезд и станет наблюдать.

Буль-буль-буль. А если сесть в автобус, то раньше Башмака к своему дому подъедешь. Отдать лекарство и… бегом, куда глаза глядят. А Башмак пускай ждёт, мается целый день.

Автобус уже тронулся. Герка впрыгнул на ходу и сразу же нарвался на кондукторшу. Как назло, мало народу, и от неё не за кого спрятаться. А кондукторша сверлит глазами и сверлит. Ну не глаза, а два бурава. И насквозь пробуравленный Герка продвигается по пустому проходу к передней площадке.

— Кто не уплатил, товарищи, возьмём билетики!

Пришлось отдать пятак. Ах, как жалко пятака. И главное, обидно: скоро вылезать. Ведь с билетом-то можно хоть до самой последней остановки спокойно ехать. Жалко пятака. Ведь это целые пятьдесят копеек в старых деньгах. Внутри что-то заныло, стало противно и муторно. И зачем он едет? И зачем ему этот дядя Петя? Не умрёт он без лекарства. Дурак, что поехал.

А бутылочка успокоилась, притихла. Всю дорогу молчит, будто пригрелась в его руке и уснула. И от этого постепенно становится хорошо на сердце. И вот уже, кажется, не очень жалко пятака.

— Его, как человека, попросили, чтоб скорей принёс, а он на целый час провалился, — заворчал Ероша, взяв лекарство.

— Готово не было, — соврал Герка и убежал. Куда? А куда глаза глядят. А глядели они… Герка и сам не знал, куда глядели его глаза.

Зачем свидетели

Поздний вечер. Почти ночь, а на проспекте Ленина светло. По обеим сторонам асфальтовой дороги — фонари. Никуда от них не спрячешься.

Герка юркнул во двор, там, наверно, темно. Но оказалось светло. И над каждым подъездом по фонарю. А в их доме почему-то особенно яркие. Или так кажется? Белые матовые полукруглые с широким металлическим ободком, эти фонари днём ужасно похожи на клипсы Валерии Константиновны, которые она на ушах носит. Только эти раз в сто или тысячу больше. Сидит такая огромная клипсина над подъездом, и днём будто нет её. А вечером как вспыхнет, так, наверно, на луне видна.

А на старой квартире, бывало, как наступает ночь, и на улице темнотища, будто в закрытой бочке.

Как только Герман открыл дверь домой, его сейчас же потянул к себе Алёша.

— У тебя есть кто чужой? — встревожились чёрные глаза.

— Все свои.

И правда, были только Весна и Ероша. С дядей Петей уже сидели тётя Наша и Виктор Ильич.

— Ты куда провалился? Мы тебя давно ждем.

Герке ужасно хотелось есть, но было интересно и беспокойно, зачем его давно ждали.

— Понимаешь, какая штука. Башмак сегодня Кубыша видел. Прямо в двух шагах от нашего дома. Не догнал. Этот Кубыш — мировой бегун. Рекорды может ставить. Башмак говорит, что он где-нибудь тут на проспекте живёт.

Герка похолодел. Сердце опять стало белым снежком, каким ребята швыряются зимой, когда играют в войну, или просто так.

— Башмак уже в адресный стол ходил, ничего не узнал. Они ещё на новой квартире не прописаны.

— А на кой вам этот Кубыш сдался? — сухим шершавым языком еле выговорил Герка.

— Как на кой? Он деньги у Башмака взял! Много! Казённые!

«Заливает Башмак, — мелькнуло в Геркиной голове, — не казённые, а его, Башмаковы. И немного. Боится, что теперь не отдам, потому что переехал».

— Мы, знаешь, что решили? Башмак завтра принесёт фотокарточку, там мальчишки с Дальней улицы и Кубыш есть. Мы запомним, какой он, и по проспекту будем смотреть.

Герку будто стукнули по голове чем-то тяжёлым. Сидел и не шевелился. Уже совсем не хотелость есть. Хотелось поскорее убежать куда-нибудь на край света, подальше от этих чудных. А ноги опять не двигались, как тогда в коридоре, когда услышал Башмаков голос.

И вдруг надежда яркая, как спутник в небе, сверкнула Герке:

— А Кубыш без свидетелей деньги брал?

— Без свидетелей.

— И ни к чему тогда искать. Ну найдёте вы Кубыша, то есть… мы, в общем, найдём, а ничем всё равно не докажем, что он брал, раз без свидетелей.

Ребята дружно расхохотались.

— При чём тут свидетели?

— Как при чём? Всегда нужны свидетели. На всех судах выступают. Вы что, не знаете?

— А зачем нам суды? Зачем свидетели? Ты что с луны свалился или ненормальный?

Герка действительно ничего не понимал. Самым главным он считал свидетелей. Раз никто не видел, то ничем не докажешь. Это закон. А чудные уверяют, что не закон.

— Когда мало народу, не докажешь. Один на один не докажешь, — кипятился Ероша. — А если нас много ребят соберётся, и все мы знаем Башмака, и все мы скажем, что он честный, никогда не врал, а про Кубыша тоже ребята знают, что враль, что копит, обманывает, так зачем тогда свидетели? Кому больше поверят? Эх ты, голова! Ты что сидишь как ненормальный? Устал, что ли?

— Ага… Устал…

— Ну, иди, спи, только завтра дома будь, не проваливайся на целый день. Башмак карточку принесёт.

Герка поднялся и увидел… глаза. Опять те же самые глаза из-за стеллажа с папа-мамиными книгами. Ох, уж эти синющие глазищи! Ох, уж эти девчонки. И зачем они умеют так пристально смотреть?

И опять Герка не мог оторвать взгляда от голубого лунного пятна на потолке. «Что же это такое? Собачья жизнь! Всё время бегаешь, прячешься, волнуешься. Завтра утром разменяю десятку и отдам долг Башмаку. И всё кончится, и наступит нормальная жизнь».

Но ржавый гвоздь покалывал и говорил: «Нет, не кончится. Не потому ты бегаешь от Башмака, что должен ему. Ты не хочешь, чтобы чудные узнали, кто такой Кубыш».

Что делать?

Ура-а-а!!!

Утром Герка побежал домой к Башмаку расплатиться и, главное, поговорить по-человечески. Но Башмака не было. Ждал, ждал — нет. Ждал, ждал — нет. Решил идти потихоньку домой, авось перехватит его по дороге. Нет, не перехватил. Дорога показалась коротенькой, куцей, как обрубленный хвост у пса Шарика. Вот и дом уже. И двор. Над их подъездом сидит огромная клипсина, раз в сто или тысячу больше, чем мамина. А вдруг Башмак уже принёс карточку чудным? Вот сейчас Герка войдёт в квартиру, а там…

— Герк! — стрельнул Ерошкин голос с балкона.

Вздрогнул, глянул вверх. Ерошка улыбается.

— Опять провалился, как вчера? Не смей уходить, сейчас Башмак карточку принесёт.

«Значит, ещё не приходил, — отлегло от Геркиного сердца. — Надо на улице перехватить Башмака».

— Не уйду! Я тут, близко, — и Герка метнулся со двора.

Сейчас проспект казался длинным-предлинным. Герка остро буравил его глазами то в одну, то в другую сторону. Откуда придёт Башмак?

Липы весело потряхивали зелёными ветками. Солнце подмигивало из космоса. Шёл обыкновенный августовский день.

И вдруг! И вдруг!! И вдруг!!! Вдруг день стал необыкновенным! Таким необыкновенным, что и люди, и липы, и солнце сначала притихли, а потом ахнули. Ахнули от восторга. Все ахнули, все-все-все, люди, что шли по проспекту! И по другим улицам! И что сидели в чебоксарских домах! И не только в чебоксарских, а во всей Чувашии! И во всём Советском Союзе! И во всём мире!

Левитан своим бархатным голосом начал говорить такие замечательные слова, что хотелось прыгать на одной ножке. Прыгать выше домов! Выше телевизионной вышки! Выше самого синего неба! Прыгать до космоса! От радости и счастья!

Кто в это время был в квартире один, тот после этих слов уже не мог быть один. Он выходил, нет, выбегал, нет, вылетал на балкон или к соседям или вовсе на улицу, чтобы говорить с людьми и радоваться с ними вместе. Каждому сейчас хотелось, чтобы вокруг были люди, много людей. И если кому-то было немало лет, то он уже не помнил про это. Он кричал «Ура!» вместе со всеми девчонками и мальчишками.

Такое творилось у нас уже третий раз в жизни. Но оттого, что не первый, оно не стало тусклее и меньше.

В космосе «Восток-3»!!! Урра-а-а!!! Майору Николаеву урра-а-а!!! Кажется, что в каждом дворе кричат «ура», на каждом балконе, из каждого окна. И «ура» такое громкое, что, наверно, слышно в космосе.