Милиция плачет - Александр Георгиевич Шишов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А как насчет неписаных законов? Слышим официально одно, отвечаем лозунгами второе, обсуждаем в узком кругу третье, думаем своими мыслями четвертое, а потом приходит такой Иван Иванович, и тебе стыдно за каждый твой шаг. Понимаешь, что верховодят те, у кого есть свои, особенные, пятое, шестое, седьмое и так далее, и плевать хотевшие на наши с первого по четвертое. Вот они как раз и попирают официальные, писаные законы силой реальной власти с неограниченными полномочиями.
А если это генетический страх? Откуда? От верблюда… Но не от того, который не пройдет через игольное ушко, это нам не грозит, а от верблюда-раба, с бессмысленными выпученными глазами тянущего хозяйскую поклажу по раскаленным пескам, получая в награду возможность обглодать куст саксаула и право на мечту в тупую голову — напиться чистой сладкой воды в недостижимом прозрачном озере призрачного миража».
Было тоскливо, неуютно, безысходно и противно. Медаль «За боевые заслуги» показала свой реверс. Два волшебных заклинания «партком» и «сын полковника КГБ», безусловно, сослужившие нам добрую службу, каким-то немыслимым образом материализовались, стали осязаемыми и конкретными. Каждый вариант их применения по отдельности решал наши проблемы, но, воссоединившись, они стали гремучей смесью — могучей силой, способной создать уже нам самим проблемы, о существовании которых никто из нас не имеет никакого представления.
«Дети, не играйте с огнем», «Прячьте спички от детей», «При пожаре звонить 01», «Не буди лихо…», «Don’t trouble trouble…»
Власть. Пришла тихо, корректно, уверенно и очень своевременно. Нет, не наказать. Подсказать. Указать на недостатки. Поставить на путь истинный. Казнить не нужно, Боже упаси, тем более, что официально Бога нет. У них другая цель — вырастить себе подобных членов общества, покорных и преданных. Да, преданных, и чтобы боялись — тогда у власти будет реальная сила.
«А кто это был? Заурядный, ординарный, серенький, средненький её представитель, тихонечко напомнивший заигравшимся детям, что есть игры, в которых после жёлтой карточки показывают красную и удаляют с поля. И это не футбол. Загадочный Иван Иванович даже карточку не вынимал, просто напомнил правила игры, и всё, ни упрёка, ни замечания. И, к сожалению, это не буйство перепуганной фантазии. Реальный член партийного комитета правящей Коммунистической партии Советского Союза предупредил нас о своём существовании.
Можно считать, что первый контакт с представителями власти произошел.
Обоюдное понимание достигнуто. Стороны удовлетворены двухсторонними переговорами, прошедшими в тёплой и дружественной обстановке. Но вот осадочек…»
К слову, а был ли у меня это первый контакт с краснокнижечными «слугами народа»? Прожил двадцать один год и нечего вспомнить? Думаю, что нет. В смысле, есть, что вспомнить. Оставлю-ка ненадолго 1976 год с его занимательными проблемами и обращусь к ранним детским впечатлениям о представителях власти, которые все как один почему-то носили милицейскую форму. Возникают схожие ассоциации. Только очень-очень детские, слабой концентрации и наивно естественные, как дневное летнее солнце сквозь осколок зелёного стекла, — посмотрел и чуть не ослеп. Больше не буду. Эх, милиция, милиция… Напоминаю, «Телефон милиции 02» — звоните, обращайтесь.
4. Веломания. 1963 год
4.1. Три копейки
Велосипеды стояли по росту. Самый маленький бежевый — «Школьник». Два повыше — зелёный «Орлёнок» для мальчиков и синий «Ласточка» для девочек. Последним возвышался большой, чёрный велосипед «Украина». Казалось, что магазин «Динамо» на Советской Армии был далековато от нашего дома. Однако, в пределах негласных временных рамок, минут двадцать, отведенных на покупку хлеба, пробежаться шустрому второкласснику по Дерибасовской до Советской Армии и обратно на Пушкинскую было плёвым делом, и занимало не более десяти минут. Тут главное не забыть хлеб купить.
Если повезет, можно подъехать на первом троллейбусе — остановка напротив дома. Зоркое детское зрение за три квартала выхватывало неторопливый, похожий на новые пузатые холодильники, синий с желтой закругленной крышей троллейбус, с тупым обрезанным носом и маленькими окнами, которые можно было поднимать, опускать и защелкивать на разной высоте. Пустой, малолюдный троллейбус я пропускал и быстро бежал по Дерибасовской вверх, принципиально пытаясь опередить его на пути до следующей остановки. Другое дело, когда троллейбус переполнен и плотно забит людьми. Тогда кондуктору, нетерпеливо ёрзающему на своем месте возле задней двери и нервно взывающему к пассажирам оплатить проезд, путь к передней площадке надежно перекрыт. Грозная надпись над далекой от кондуктора передней дверью «Входа нет» — это приглашение, чтобы в приятной толчее и сутолоке проехать «зайцем» одну остановку до «Синтетики», а еще лучше — две до Соборки.
Десять минут дорога туда и обратно, пять минут на покупку хлеба и целых пять минут на любование велосипедами. Не тратя попусту время, «Школьник» я пропускал — уже перерос, «Ласточка» — для девчонок, тоже мимо. А вот «Орлёнок» — это особенный велосипед. Мне обещали его купить, осталось совсем немного подождать до дня рождения, и тогда у меня появится надежный друг. Ещё издали разглядев его зелёную раму, я неторопливо подходил, пристально, по-хозяйски, рассматривал и, взявшись за руль, представлял себя в седле.
Я всегда представлял одну и ту же картину, особенно засыпая, завернувшись любимым «конвертиком» в одеяло: мчусь я ранним-ранним, ещё сиренево-серым утром по Приморскому бульвару и белую, почему-то именно белую, расстёгнутую на несколько верхних пуговиц рубашку огромным пузырем надувает встречный ветер. Я лечу по пустынной центральной аллее и громко пою, а наверное, всё-таки ору: «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер…». Развернувшись возле Дворца пионеров, быстро набираю скорость и, распевая «Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца…», качусь обратно и вижу, как над морем восходит солнце. Радугой расцвечиваются струи воды, бьющие то тут, то там из чёрных резиновых шлангов, зажатых в руках у неторопливых дворников. Делаю кружок вокруг Дюка и пулей лечу к Пушкину.
Следующим стоял взрослый велосипед «Украина». Он мне не нравился категорически. Массивный, тяжёлый, чёрного цвета, руль прямой, одна скорость, да ещё с багажником — велосипед для села, так я его окрестил, и, не теряя ни секунды на его разглядывание, переходил к другой группе велосипедов у противоположной стены.
Там стояли настоящие красавцы с гоночными изогнутыми рулями. Ярко-синий «Спутник» на рифленых чёрных шинах и красный «Чемпион» на тонких чёрно-жёлтых трубках. Это была мечта из разряда недосягаемых. Из пяти минут, отведённых
