Угроза вторжения - Олег Маркеев

— Да, — кивнул Кротов, закинув ногу на ногу. — Простите мое любопытство, но откуда у вас такие часы? Я же видел, работа старинная, не соцреализм в подарочном варианте.

Впервые в глазах сопровождающего мелькнула неуверенность. Он выпрямился, одернув полы пиджака.

— В нашей семье они переходят по мужской линии, — коротко сказал человек-доберман.

— М-м! — поднял бровь Кротов, по-новому взглянув на безликого. «Прадед с полным рядом Георгиевских крестов во всю грудь. Дедушка, голову на отсечение даю, где-нибудь в контрразведке у Колчака подвязался, папа семейной традиции не предал, с естественной поправкой на победивший социализм, и сыну вместе с часами должность завещал. Ай да господа коммунисты, ай да ниспровергатели устоев! А к себе-то приближаете вот таких, с костяком внутри, от дедов и прадедов идущим». — Похвально, — кивнул он, провел рукой по чуть влажным волосам, приглаживая прядку над ухом. — Традиции — это очень серьезно.

В прихожей трижды тренькнул звонок. Сопровождающий быстро вышел, обменялся с кем-то несколькими фразами и открыл дверь.

«Началось!» — Кротов опустил ногу, чтобы встать, когда войдут те, кого он ждал. Встать легко и непринужденно, чтобы разом отмести прошлое: въедливый затхлый запах, фирменную Лефортовскую, давящую и днем и ночью тишину, боль в груди, от которой начинаешь молить о смерти, сначала шепотом, а потом в крик. Оставить в себе только дело. Таким они хотят его видеть, только таким, знал, он им нужен.

Вошедшие напомнили Кротову старых, отяжелевших от тысяч удачных охот львов. Оба грузные, как говорят в народе — «мужики в теле», но за вальяжностью и замедленностью движений крылись подтянутость и готовность к молниеносному броску. Власть, это сразу чувствовалось, была для них привычной, ставшей чем-то естественным, неотделимым от личности. Им не надо было играть во власть, принятые решения воплощались в жизнь без крика, насупленных бровей и ударов кулака по столу — этих приемчиков из репертуара директоров в плохих «производственных» фильмах. Кротов, всегда чутко улавливающий мелочи, а из них и состоит человек, сразу же определил, что эти двое давно и удачно работают в паре. Вошли, пожали руку, уселись в кресла, ни разу не помешав, не перейдя дорогу друг другу.

«Два брата-акробата, — подумал Кротов, пряча улыбку. — Травить будут парой, как лайки кабана».

Севший напротив, старший по роли и, очевидно, по должности, поправил очки в толстой роговой оправе и сказал:

— Вот и свиделись, Савелий Игнатович.

Кротов попытался разглядеть его глаза за дымчатыми стеклами, по лицу было невозможно понять, что вложил в эту фразу тот, кого представили как Салина.

— Рад знакомству, Виктор Николаевич, — кивнул Кротов. — С товарищем Решетниковым мы хорошо побеседовали в Лефоротове. А с вами, к моей радости, общаемся в более приличных условиях.

Салин ответил понимающей улыбкой. И больше ничего, словно Кротов прибыл из дальней командировки, а не сидел еще три часа назад в камере.

— Меня давно интересовала ваша деятельность. Кое-что мне известно по документам, кое-что от ветеранов нашей организации. Занятная вы личность, Сaвелий Игнатович! — Салин опять растянул в улыбке тонкие жесткие губы.

Кротов прекрасно понял намек: его дело вел Салин, Решетников, явно ниже по должности, действовал на подхвате. На финальный разговор, как на апофеоз! операции, Салин вышел лично.

— Могли бы проявить нетерпение и организовать встречу пораньше, — осторожно забросил затравку Кротов. Прощупать Салина, заявившего о себе как о Хозяине, было жизненно необходимо.

— К сожалению, удалось только сейчас, — развел руками Салин.

— Четыре года! — нажал Кротов.

— Вы были вне нашей сферы влияния. — Губы Салина дрогнули, он хотел что-то добавить, но вместо этого принялся аккуратно подергивать манжеты белоснежной рубашки.

— Разве такое может быть?

Салин на секунду прервал свое занятие, посмотрел на Кротова, потом медленно повернул голову к Решетникову:

— Павел Степанович, будь добр, поясни. Решетников поставил на стол чашку с кофе, развернул папку в кожаном переплете:

— Следствие по вашему делу вело КГБ. Некто Журавлев, заместитель начальника отделения Московского управления, разрабатывая организованную преступную группу, получил сведения о существовании хорошо законспирированного консультанта «теневой экономики». — Решетников сделал паузу, поднял глаза па Кротова, потом так же монотонно продолжил: — Предположив существование единого центра управления, к которому мог бы иметь отношение данный объект (в деле фигурирует под обозначением «Мамонт»), Журавлев развернул бурную деятельность по поиску этого центра. Надо отдать ему должное, на след «Мамонта» Журавлев вышел довольно быстро. К сожалению, свой оперативный интерес Журавлев довольно умело скрывал. До вашего ареста мы практически не имели никакой информации. А после ареста уже было поздно вмешиваться.

— Короче говоря. — Салин сделал глоток, пожевал губами. — Кто-то, прикрывший инициативу Журавлева, — а действовать без прикрытия тот просто не рискнул бы, — решил поиграть краплеными картами и попробовать себя в политической борьбе. Гласность, благословленная нашим генсеком-реформатором, требует нового компромата, не во всех же грехах винить одного Сталина. — Салин кисло улыбнулся и поправил очки. — Пока вам упорно пытались навесить какой-то мелкий цех, мы вмешиваться не могли. Как только дело приняло политическую окраску, а инициатор вашего дела добивался именно этого, мы получили повод вмешаться. Копать на южных окраинах, откуда родом наш Генеральный, с момента его воцарения можно только с визы нашей организации. Но, к сожалению, все зашло слишком далеко. Ребята с Лубянки иногда в пылу борьбы со всем на свете начинают забывать о чувстве меры.

— Дед Андрей[6] этого бы не допустил, — сочувственно покачав головой, выложил главный козырь Кротов.

Салин с Решетниковым незаметно обменялись взглядами. Салин осторожно поставил чашку на блюдце, пристроенное на колене. Всем видом демонстрировал крайнюю заинтересованность, выманивая подробности.

— Помнится, на полу его кабинета лежала шкура белого медведя. — Кротов непринужденно забросил ногу на ногу. — Однажды кто-то пошутил, что в этой комнате и проходит земная ось.

Салин покачал головой, паузой давая понять, что информация принята, проверена и признана ценной, потом все же спросил;

— Вы бывали у него дома?

— И не раз. Но уже после того, как безумный Никита сплавил его в председатели общества советско-китайской дружбы. А какая у нас была с Мао дружба после смерти Иосифа Виссарионовича, вы сами знаете.

— Что ж, вы достаточно ясно дали понять, что здесь собрались люди, допущенные к высшим тайнам режима. — Салин поджал губы. Кротов виртуозно выбил инициативу, но Салин по опыту знал, что лучше такие моменты отступить, дать собеседнику снять нервное напряжение в последней отчаянной попытке отстоять себя. Размазать прижатого к стенке труда не составляет, а переиграть интереснее, да и на перспективу — гораздо полезнее.

— Именно, — кивнул Кротов. — Поверьте, язык так и чесался объяснить любопытным следователям, почему в стране, производящей миллионы тонн хлопка и имеющей развитую текстильную промышленность, до сих пор не налажен выпуск обыкновенных штанов, именуемых джинсами. И откуда они берутся в таком количестве, что заставляет предположить отлаженную систему теневого импорта, способную удовлетворить спрос в масштабах такой огромной страны. И почему при среднестатистической зарплате в сто двадцать рублей их цена на «черном рынке» доходит до двухсот рублей. И берут же! С руками, можно сказать, отрывают. А главное, — Кротов чуть понизил голос, — где актируется прибыль и что финансируется на эти деньги?

— Может, не будем о штанах, Савелий Игнатович? — поморщась, предложил Решетников.

— Можно. — Кротов сел вполоборота, чтобы держать в поле зрения включившегося в разговор Решетникова. — Могу поговорить о шкурках соболя, неучтенном лесе, якобы погибшем во время сплава, стройматериалах, не доехавших до ударных строек пятилетки, о золотишке, в конце концов. Я занимался практически всем, что отбраковывала, списывала и позволяла расхищать расхлябанная система производства. Отцы-основатели СССР были отнюдь не мечтателями, а реалистами и знатоками человеческих душ. Они знали, что воровать будут всегда, даже в светлом будущем. Человек просто не может не прихватить бесхозно и без дела лежащее, такова его природа. И как ни организуй систему учета и контроля, он не прекратит хищений. Система лишь позволит засекать, где, кто, как и сколько ворует. Но в государстве государственного капитализма, — а в СССР социализма не больше, чем в Америке, — нельзя допускать накопление частного, то есть — не имеющего государственного интереса капитала. Вот ваш покорный слуга и летал, как пчелка, собирая с цветов зла терпкий мед «теневого» капитала. Поговорим об этом? Мне всегда казалось, что услуги, оказанные режиму, не имеют срока давности, а заключенные с режимом договоры пересмотру не подлежат.