Угроза вторжения - Олег Маркеев

— Ты что-то сказал? — Она встала совсем близко, замерзшее плечо обожгло прикосновение ее горячего тела.

Кротов закрыл глаза, давая себе возможность прийти в себя и не поддаться манящему теплу.

«Если сказать ей, что эти стихи для нее, она обрадуется и глаза вспыхнут, как у девушки-лимитчицы в будке у эскалатора метро, когда незнакомый человек сует ей в кабинку букет, предназначавшийся для не пришедшей на свидание подруги. Мы так хотим быть счастливыми, что радуемся любой возможности. Пусть даже украденной у других. Все мы такие, жаждущие любви эгоисты». — Он намеренно думал об Инге зло, набираясь решимости оттолкнуть, навсегда лишить себя ее ласкового тепла.

— Это арабский поэт. Впрочем, мало кому известный даже в свое время. — Он поймал ее пальцы, сжал в ладони. Не удержался и поцеловал. — А хотел я сказать вот что, Инга. Ты не приходи больше. Я так решил.

Пальцы, сжатые в его ладони, напряглись, как готовая вырваться птица.

— Я что-то не так сделала?

— Нет, ты тут ни при чем. — Кротов опять прижался губами к ее руке. — Дело во мне. — Он вздохнул отпустил ее руку. — Старость, Инга, она, как смерть, приходит внезапно.

Он еле дождался, когда за ней мягко прикроется дверь, и бросился лицом на подушки.

«Дай мне силы, господи, дай мне силы! Эти сволочи приказали все забыть и работать. За все годы работы с ними за последнюю операцию они расплатись со мной забвением. „Консервация“, будь она проклята! Жизнь без жизни, на островке среди убогих и проклятых. В вечном ожидании последнего укола шприца как награды за старые заслуги, и безумной надежды, что вспомнят, как обещали, позовут, бросят в работу.

Я дошел до точки, и ты, Марго, уже стала приходить каждую ночь. Звала к себе, шептала что-то. Но я знал, стоит расслышать твои слова, и дальше полное, настоящее забвение там, где уже ничего нет. Я был готов пойти за тобой, Марго. Но сам господь послал ко мне Журавлева. Нелепый, несчастный человек, он спас меня. Нельзя уходить, не доделав дел, не заплатив свои долги и не потребовав этого от должников. Гога, пусть будет проклят весь его род, мне должен. Четырежды должен! Твою жизнь, Маргарита, жизни детей. И мою, превращенную в ад. Так что не приходи больше, прошу тебя, Марго. Дай мне добить эту тварь! И мы будем вместе. На следующий же день, я клянусь. Но не раньше, не дай бог!»

Он заставил себя разжать зубы, еще немного — и наволочка не выдержала бы. Представил, как сквозь прокушенный шелк выстрелит липкий пух, забьется в рот, облепит сведенное судорогой горло. И как разбуженные его надсадным, задыхающимся кашлем набьются в комнату люди. Будут ворочать, как куклу, уже беспомощно хрипящего… Сразу же стало легче. Словно кто-то невидимый разжал железную хватку, стиснувшую грудь, и слезы хлынули горячим потоком.

Плакалось по-стариковски легко, без звериного стона и сдавленных рыданий. Это было хорошо, правильно. Слез бессилия не должен видеть никто.

Глава двадцатая. Знания обязывают к действию

Искусство ближнего боя

Максимов встрепенулся, когда тихо заскрипели половицы напротив его двери. Кто-то постоял, взявшись за ручку, потом опять тихо скрипнули половицы под легкими ногами.

«Инга, — понял Максимов. Под грузными шагами Журавлева пол ходил ходуном, скользящий шаг Костика он хорошо запомнил. Кротов был у себя в комнате: Максимов не слышал, но знал, что там. — Странно, обычно от Кротова она уходит только утром. Блюдут приличия, идиоты!»

Инги он опасался больше всех. Во-первых, потому что женщина. Существо непостижимое, и для мужчины, таящего в себе слабинку, а кто из нас без нее, — смертельно опасное. Для таких, как Инга, мужчина может существовать лишь в двух ипостасях: повелителя или раба. Она готовила и убирала за четырьмя мужиками, Стас был не в счет, существовал наравне с Конвоем. Внешне покорная и предупредительная, она ни разу не дала понять, что это лишь забота Повелительницы над сбродом безалаберных и бестолковых подданных. Без нее дача за считанные дни превратилась бы в портовую ночлежку или казарму. Других форм порядка в быту мужской ум не приемлет. Без ауры умиротворения и покоя, которой она наполнила дом, гложущая всех изнутри нервозность и затаенный страх давно бы выплеснулись наружу, превратив тихое убежище в сущий ад.

Во-вторых, она работала, качественно и добросовестно работала, как определил Максимов. Роль «хозяйки дома» позволяла ей появляться в самые неожиданные минуты и становиться свидетельницей сцен, во время которых обитатели дома высвечивали свое нутро до последнего уголка. Не надо было подглядывать из-за угла, подслушивать, притаившись под дверью. Достаточно было войти в комнату Журавлева, чтобы в очередной раз опорожнить пепельницу, заваленную окурками, и предложить чай. Или принести кофе Кротову, когда тот неподвижно стоял у окна, полностью отдавшись своим мыслям. Выражение лица, вспугнутая мысль в глазах, очевидно, говорили ей больше, чем весь «слуховой контроль» аппаратуры Гаврилова, понатыканной в каждом углу. Максимов не сомневался, что от ее внимательных и спокойных глаз не укрылась ни одна деталь, и всякий раз при приближении Инги собирался, как перед схваткой.

Он облегченно откинулся на подушки, когда тихо щелкнул замок на двери Ингиной комнаты. И вернулся к работе.

В доме каждый работал, как привык. Кротов обычно мерил комнату шагами, ходил по диагонали час-другой, потом что-то быстро черкал на бумажке, клал ее в карман, надолго останавливался у окна и опять принимался мерить комнату шагами. Изредка брал с полки нужную книгу, перелистывал несколько страниц и, удовлетворенно хмыкнув, ставил на место.

Журавлев сиднем сидел в кабинете на первом этаже, отгороженном от гостиной книжными полками. Перебирал папки, делал какие-то выписки, подолгу шуршал распечатками данных, выуженных для него через «Интернет» Костиком. Чем-то напоминал бухгалтера, особенно когда поднимал на лоб очки, печатая на ноутбуке.

Для себя их стиль работы Максимов объяснил просто: Кротов знает и, выстраивая комбинацию, лишь изредка перепроверяет себя. А Журавлев ищет, продираясь сквозь бурелом бросовой информации. Как вывод следовало, что в этой операции Кротов ясностью мышления и владением фундаментальными знаниями напоминает генерального конструктора, для которого запустить спутник на Марс — вопрос времени и финансирования. А Журавлев походил на трудолюбивого ученого, крошащего зубами гранит науки, в муках рожая первую в жизни диссертацию.

Максимов работал по-своему. День был отдан наблюдениям, а ночью, когда все разбредались по комнатам и контроль был минимальным, шла интенсивная работа. Вспоминал все, произошедшее за день.

Тренированная память рисовала четкие, как кадры фильма, образы. Он разглядывал эти «снимки», тщательно подмечая детали. Его учили, что человек воспринимает и запоминает все, но не все умеют воспроизводить это в полном объеме. Он умел раз за разом «перематывать пленку» нужного эпизода, тщательно воссоздавая малейшие нюансы.

Сейчас перед ним опять отчетливо предстал Кротов, протянувший руку к книжной полке. Рука замерла на полпути. На секунду на лице проступило разочарование, а потом вдруг глаза Кротова сделались затаившимися, словно лис услышал похрустывание валежника под сапогами охотника. Хотя Максимов видел это лишь мельком, поднимаясь по лестнице к себе в комнату, он не сомневался — в глазах Кротова на долю секунды мелькнула паника.

Максимов постарался как можно четче представить себе эту полку. Раз за разом скользил «внутренним взглядом» по корешкам книг. Образ вышел настолько живым и ясным, что он даже уловил легкий запах пыли, исходящий от пожелтевших страниц. Да, па полке не хватало книги. Тонкой, в истрепанном бумажном переплете. Он видел эту книгу в руках Кротова неделю назад, а два дня назад она перекочевала на стол Журавлева.

Юлиус Мадер «Сокровища Черного Ордена», — сами собой всплыли в памяти автор и название. Он сел на постели, тряхнул головой.

«Каким боком Кротов причастен к деньгам СС? Он тогда еще пацаном был. И почему эта тема вдруг заинтересовала Журавлева? Если судить по книгам и справкам, которые он запрашивает через „Интернет“, его интересуют международные финансовые группировки, имевшие и имеющие выходы на серьезные политические инициативы. Хм, знал бы Гаврилов, чем тут народ занимается в свободное от работы время!»

Он выровнял дыхание и осторожно, стараясь не сбить покой, охвативший сознание, откинулся на подушку.

«Прямой связи нет и не может быть. Ищи пересечения. Журавлеву вдруг потребовался аналог какой-то операции, это ясно. А Кротов дернулся, потому что знает о ней. И знает, что Журавлев уже на верном пути. Отсюда и страх. Странно. В книге описана технология эвакуации казны СС из осажденного рейха. Какая связь между этими старыми делами и тем, что происходит сейчас?» — Он закрыл глаза и прошептал одними губами: