О чем молчат мужчины… когда ты рядом - Армандо Перес

– Мне это известно, потому что я такая же, как ты, Луис. Потому что такие люди, как мы, не влюбляются, – повышает она голос тоже.

Я глубоко вдыхаю запах сигары и наслаждаюсь горьким крепким вкусом табака.

– Откровенно говоря, Мануэла, – выпускаю я струйку дыма в вечернее небо, – даже если дело обстоит именно так, как представляешь ты, что это меняет? Мы с Евой встретились, понравились друг другу, занимались любовью. Уверяю тебя, я ее к этому не принуждал.

– Я прекрасно знаю, что ты ее не принуждал! – взрывается она. – Ты ее так не принуждал, что она влюбилась в тебя.

Фраза звучит, словно пощечина.

– А ты в нее нисколько не влюблен, – продолжает Мануэла. – И не спрашивай меня, откуда я это знаю. Я знаю, потому что это так.

– Какого хрена ты можешь об этом знать? – взрываюсь я, в свою очередь.

Ой, ради бога, не говори мне о любви, не лицемерь, ладно? Мы из тех, кто развлекается, мой дорогой. Это такие, как Ева, страдают.

Меня достала ее претензия знать все обо всем: как у меня дела, что думают люди. И особенно эта абсурдная фальшивая фраза: «потому что это так».

Любая диктатура основана прежде всего на том, что у нас внутри. Даже я сам толком не знаю, как обстоят мои дела! А может, я и вовсе не хочу этого знать.

– Мне это известно, потому что я такая же, как ты, Луис. Потому что такие люди, как мы, не влюбляются, – повышает она голос тоже.

Вот тебе на! Нашего с Аделой полку прибыло. Но от Аделы я готов это принять, а от этой чужой мне женщины, неожиданно демонстрирующей мне свою враждебность, – нет.

– Может быть, я способен на настоящую любовь, – цежу я сквозь зубы.

– Ой, ради бога, не говори мне о любви, не лицемерь, ладно? Мы из тех, кто развлекается, мой дорогой. Это такие, как Ева, страдают.

– Ах так, мы из тех, кто развлекается?

Хорошо узнать что-то новенькое о себе. До сих пор я что-то не очень-то развлекался.

– Знаешь, это первые разумные слова, которые ты произнесла сегодня вечером! – Я поворачиваюсь к ней и прижимаю ее своим телом к стене. – Почему бы нам в таком случае не поразвлечься? – шепчу я ей в ухо и чувствую, как в ответ она вздрагивает.

Я втягиваю дым сигары и прилипаю губами к ее губам, дым струится между нашими лицами, по приоткрытым губам, по жадно ищущим друг друга языкам. Я рву на ней блузку, отчего несколько пуговиц падает на землю, беру ее груди в ладони и сильно сжимаю их. Ее губы яростно впиваются в мои, а руки уже на «молнии» моих джинсов, распираемых мощной эрекцией.

Я трусь о ее нетерпеливое тело, задираю ей юбку на талию, сдергиваю слипы, проникаю пальцами в ее открытую влажную щель, развожу ей ноги, намереваясь поднять ее и трахнуть, прижав к твердой стене. И вдруг откуда-то над нами с другой стороны стены доносится хрустальный смех. Так похожий на Евин.

Мое желание мгновенно испаряется.

Я одной рукой сжимаю запястья Мануэлы, смотрю ей прямо в глаза и, дав желанию окончательно утихнуть и переведя дыхание, твердо говорю:

– Нет, я не уступлю так легко.

Ее обнаженная грудь тяжело вздымается, едва касаясь моей, губы ее распухли.

– Оставь ее в покое, – говорит она, такая же пленница войны нервов и желания, как и я.

– Почему я должен это сделать? – Я почти выплевываю слова.

– Потому что он женится на ней и сделает ее счастливой, – хрипит она, злая, расстроенная, но неукротимая. – А ты ее все равно бросишь и разобьешь ей сердце.

Глава 24

Я тихо открываю дверь, звякает колокольчик, предупреждающий о приходе покупателя. Впервые в его звоне мне слышится предвестие беды.

Из парка Порта Венеция я послал эсэмэску Еве, написав, что прямо сейчас хочу встретиться с ней в ее магазине. Время было позднее, но на то, как она объяснит Альберто свою отлучку из дома, мне было наплевать. Меня достала эта история, я должен был разрубить этот узел раз и навсегда. К тому же короткая встреча с Мануэлой распалила меня, и я был намерен удовлетворить свое эротическое желание.

Магазин погружен в темноту. Проникающий с улицы свет фонаря скользит по обложкам пластинок, оживляя молодые лица уже давно постаревших музыкантов и заставляя посверкивать камни в украшениях. Дверь с легким дуновением закрывается за моей спиной, и меня обволакивает тишина.

Эта проклятая карта управляет мной много лет. Каждый раз, когда я гадал себе на картах Таро, всегда выпадала она, Луна. Луна.

Я останавливаюсь посреди маленького зальчика. Все прошлое, собранное на полках, кажется, вибрирует от накопленной за жизнь энергии. Я воображаю, как эти пластинки звучали в комнатах, на пляжах, в различных заведениях, по будням и праздникам. Я так и вижу, как иглы проигрывателей бегут по бороздкам дисков, ходят по кругу, по кругу постоянно повторяя ту же музыку для разных во времени ушей. Так же, как жизнь, которая тоже ходит по кругу, по кругу и одно и то же все время случается со всегда разными людьми.

«Карта, которая представляет твои трудности, – возникает в ушах голос Адели, – это Луна…»

Уверенность и напор, управлявшие мной, пока я не ступил в этот зальчик, начинают покидать меня. В атмосфере – что-то странное. Я чувствую себя здесь посторонним. Пытаюсь зафиксировать внимание на портативном кассетном магнитофоне, будто он может мне чем-то помочь. Но колдовская сила, заключенная в этих четырех стенах, переполненных прошлым, слишком велика. Мне мнится, что каждая пластинка тихо наигрывает свое. Я окружен звуками.

«Эта карта символизирует круги судьбы, которой ты не можешь управлять…» – вновь звучит в ушах монотонный голос, и это больше не моя сестра, а вердикт самой судьбы.

Эта проклятая карта управляет мной много лет. Каждый раз, когда я гадал себе на картах Таро, всегда выпадала она, Луна. Луна.

И вдруг, не знаю почему, я ощущаю себя лежащей на волне куклой, которую то приносит, то уносит морским прибоем.

Я оглядываюсь и замечаю дверцу в арке.

Она приоткрыта.

Первое, что меня поражает, это одуряющий запах жасмина, который его цветущие кусты, угнетаемые дневной жарой, обильно выделяют ночью. Второе – серебристый свет, которым залит крохотный потайной садик. И третье – Ева в облачении лунного света.

Ничего больше на ней нет.

И только полная луна смотрит на нас, высоко вися над крышами.

– Долго же ты добирался, – улыбается Ева, идя мне навстречу.

Я смотрю, как она медленно приближается, на ее кожу, особенно белую на фоне темного плюща изгороди, на расправленные плечи, на груди с торчащими сосками, на тонкую талию, переходящую в крутые бедра, на тщательно выбритый лобок, словно его встреча с моей бритвой приучила ее к этому ритуалу. Скольжу взглядом по ногам до самых ногтей, покрытых темно-красным лаком, который блестит в ночи, будто кровь.