О чем молчат мужчины… когда ты рядом - Армандо Перес

– Я люблю тебя, – говорит она наконец.

Эти три слова пронзают меня, будто электрический разряд.

Я стою, словно окаменев, и окаменевшим себя ощущаю. Как будто луна, покинув свое местопребывание над крышами, спустилась в этот сад и сковала меня.

Ева останавливается передо мной, расстегивает мою рубашку и медленно стягивает ее с меня. Прикасается губами к моей шее, к ключице и дальше, к груди. Сжимает губами мой сосок и нежно кусает его, тогда как ее уверенные руки заканчивают раздевать меня. Теперь мы, полностью обнаженные, стоим друг перед другом. Она обнимает меня, ее руки погружаются в волосы на моем затылке. Она целует меня, и я чувствую, как возбуждается мое тело. Но это не просто возбуждение. Мое объятие, мои ласки, мое тело, прильнувшее к ее телу, – это как возвращение домой. Я соображаю, что с того мгновения, как закончился наш последний поцелуй, я только и ждал, чтобы поцеловать ее снова. Она отрывается от меня и долго серьезно смотрит мне в глаза.

– Я люблю тебя, – говорит она наконец.

Эти три слова пронзают меня, будто электрический разряд.

– Я сказала Альберто, что не выйду за него замуж, – продолжает она. – Я хочу жить с тобой.

Мне слышится какая-то диссонирующая нота в этой фразе.

– Ты хочешь жить со мной или быть со мной? – спрашиваю я.

– Не понимаю разницы, – поднимает брови она.

– Что ты имеешь в виду, Ева? Оставить прежнюю жизнь вместе с мужчиной, который был в ней, или просто поменять одного мужчину на другого, как меняют марку автомобиля?

Она отступает на несколько шагов. И ночь опять становится всего лишь ночью, а сад – обыкновенным садом.

– Я думала, ты будешь рад.

– Ты хочешь сказать, что тебе все равно? То, что ради тебя я бросила человека, с которым прожила семь лет? Ради тебя! – Последние слова она почти кричит.

– Радоваться должен не я, радоваться должна ты, – отвечаю я. – Со мной ли, без меня ли.

– Ты хочешь сказать, что тебе все равно? То, что ради тебя я бросила человека, с которым прожила семь лет? Ради тебя! – Последние слова она почти кричит.

– Я говорю, что ты не должна делать это ради меня. Я не рыцарь на белом коне, прискакавший утолить твои печали. И я не торговец альтернативными жизнями и сам, черт побери, не альтернатива!

– Значит, тебя интересовал только секс? – отшатывается она, словно ошпаренная. – Ты хочешь сказать, что я нужна была тебе только для того, чтобы поиграться? Чтобы занести в список своих побед еще одну наивную фантазерку?

– Это не было игрой! – протестую я. – Все было по-настоящему… и остается таким.

– Стало быть, это правда, что, как дело доходит до принятия решения, ты спешишь отступить! – восклицает она. – Ты боишься быть связанным с кем-то? Боишься взять на себя ответственность?

– На самом деле я только и делаю, что каждый раз беру на себя ответственность, – качаю я головой.

– Каждый раз? И что это означает в моем случае?

– Означает каждый вечер, каждую минуту. Каждую ласку. И я могу сказать тебе, что я выбираю тебя каждый день, Ева. Но я не могу сказать тебе, что выберу тебя завтра.

– Не морочь мне голову этой галиматьей!.. Я выбираю тебя каждый день! – с гримасой отвращения передразнивает она меня противным голосом. – Правда в том, что ты трус, эгоист и человек, на которого нельзя положиться. Как я этого до сих пор не замечала?

– Что значит на меня нельзя положиться? Разве я не помогал тебе всегда, когда ты во мне нуждалась? Когда это я тебя подводил?

– О чем ты говоришь? О фотосессии? Или о том, что взял к себе хорька? Конечно, когда тебе это выгодно, ты надежный! Но когда речь заходит о проекте жизни, о том, чтобы гарантировать…

Мне не нужна рабыня, меняющая рабовладельца, переходящая от одного мужчины к другому на тех же условиях, от одной степени зависимости к другой, но в тех же формах, от одной неудовлетворенности к другой, еще более глубокой.

– Ты хоть сама себя слышишь? – На этот раз я тоже повышаю голос. – Проект… Гарантировать. Ты говоришь как бухгалтер, твою мать!

– Я говорю как нормальный человек, который испытывает искренние чувства!

– Э нет, моя дорогая, чувства – это совсем другое. Не цепляться за любовную историю, которая пошла на дно, как цепляется потерпевший кораблекрушение за что попало. И не менять мужиков только потому, что один обидел, а другой разочаровал. Это не называется чувством. Это называется – расчет!

– Расчет?

– Да, он самый. Оставить одну любовную историю ради другой, построенной по одной и той же схеме, изменив лишь внешние условия. Естественно, я называю это расчетом. Или блядством. Посмотри на себя…

Она замахивается, чтобы ударить меня, но я успеваю перехватить ее за запястье.

– В чем дело, правда глаза колет? – наступаю я.

– Отпусти меня! Дай мне уйти! – бешеной кошкой вырывается она.

– Нет уж, сейчас ты выслушаешь всю правду, – говорю я с горечью, еще сильнее сжимая ее руку. Мне хочется причинить ей боль, заставить ее узнать, какова она, настоящая жизнь, обжечь ее огнем, от которого она всегда бежала. – Ты со своим провинциальным благополучным детством, с твоей великой щенячьей любовью к человеку старше тебя, с твоим женихом, протирающим штаны в банке, что ты можешь знать о настоящих чувствах? Что ты можешь знать об одиночестве? Ощущать себя чужим? – Я вижу по ее глазам, что она не понимает, а точнее, не хочет понимать того, что я говорю, и это приводит меня в ярость. – Что ты на самом деле можешь знать об отчаянии? Ты когда-нибудь оказывалась одна на чужой земле без крыши над головой, без документов, без надежды на помощь? Была вынуждена рассчитывать только на себя? Тебе приходилось достигать дна своих страхов, чтобы подняться над своими предубеждениями?

– Отпусти, ты делаешь мне больно! – Она не слышит, вся сосредоточенная на переживании моего отречения от нее.

Но я не отрекаюсь от нее. Она не нужна мне такая. Мне не нужна рабыня, меняющая рабовладельца, переходящая от одного мужчины к другому на тех же условиях, от одной степени зависимости к другой, но в тех же формах, от одной неудовлетворенности к другой, еще более глубокой.

Нет, я не отрекаюсь от нее, но это не та Ева, свободная женщина, которую я хочу.

– Но ты знаешь, что такое настоящее чувство, – продолжаю я, притягивая ее к себе. – Ты только должна его слушаться. Сделай это сейчас. – Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее страстно и нежно.

Поначалу она бьется в моих объятьях, словно птица, и мне требуется вся моя сила, чтобы удержать ее. Ее губы деревенеют под моими губами, она отворачивает голову, пытаясь избежать моего поцелуя, потом кусает мне нижнюю губу. Я чувствую вкус крови, но не отпускаю ее. Она тоже чувствует ее и на мгновение замирает. Потом начинает слизывать кровь, медленно разжимает губы, впуская мой язык, отвечает на поцелуй с той же силой, с какой только что сопротивлялась мне.