О чем молчат мужчины… когда ты рядом - Армандо Перес

– Я ничего не сделала! – заявляет она.

– А тогда почему убегаешь?

– Потому что ты гнался за мной!

Дикарская логика.

– Если я тебя отпущу, обещаешь не убегать? – спрашиваю я.

Она с явным сомнением оценивает мое предложение.

– Не убегай, я только хочу немного поболтать с тобой, – настаиваю я.

– Ну ладно.

Иногда мне удается убедить себя в том, что она привиделась мне во сне, но потом боль возвращается, подтверждая, что нет, что все было на самом деле.

Я ее встретил, я ее желал, и я ее потерял.

Я отпускаю ее, и она остается стоять, потирая одну руку другой.

– Я сделал тебе больно?

– Да ты что! – фыркает она с презрением. – Мне никто не может сделать мне больно.

– Одно «мне» в этом предложении лишнее, – поправляю я ее механически.

– Значит, правда, что ты учитель?

– Учитель? – удивляюсь я. – Кто тебе это сказал?

– Эрнесто. И другие тоже.

Имя мне ничего не говорит. Я появился в этом богом забытом городке Южной Сицилии всего четыре дня назад и еще не успел обзавестись знакомыми и приятелями. Надеюсь, и врагами тоже. Кто такой этот Эрнесто, который утверждает, что я учитель?

– Он говорит, что ты учитель, который учит с помощью кукол, – добавляет малышка.

До меня доходит. Ну конечно, имеется в виду мой кукольный театр.

Я ночевал в гостиницах, заставляя себя не испытывать одиночества, преследуемый безжалостной мыслью, что худший вид одиночества – отсутствие не всех, а всего лишь одного. Одной.

Я приехал сюда из Милана сразу же после той ночи с Евой. Иногда мне удается убедить себя в том, что она привиделась мне во сне, но потом боль возвращается, подтверждая, что нет, что все было на самом деле. Я ее встретил, я ее желал, и я ее потерял. Абсолютно тривиальная история. Думать, что она желала не меня, что я служил всего лишь заменой ее жениху или чему-то, чему она сама не знала названия… Наверняка она не имела никаких серьезных намерений на мой счет. К сожалению. На миг мне показалось, что так все и было.

Уезжая, я взял с собой только самое необходимое: кое-что из одежды и туалетных принадлежностей и, конечно же, такие же необходимые «Орфические песни».

Нужно всегда носить с собой фетиш близкой тебе по духу персоны. Дино Кампана написал эту единственную книгу, но его издатель потерял рукопись, существовавшую в единственном экземпляре, и Дино, запертый в сумасшедшем доме, кропотливо восстановил весь текст. Его книга – амулет, защищающий меня в этом дурдоме под открытым небом. Мне этого достаточно. И еще – моего театра кукол, который я сделал несколько лет назад. В нем всего три персонажа: Он, Она и Другой, который при необходимости превращается в Другую с добавлением парика из длинных белокурых волос.

Я начал спускаться по «сапогу» всеми видами транспорта: поездом, автобусом, несколько перегонов автостопом. И пешком.

Я ночевал в гостиницах, заставляя себя не испытывать одиночества, преследуемый безжалостной мыслью, что худший вид одиночества – отсутствие не всех, а всего лишь одного. Одной. Это означало, что при всех условиях я остаюсь один, и от этого не спастись. Наконец, очередь дошла до парома, и я сошел на сицилийский берег. На острове я уже больше двух недель. Это много? Просто Африка слишком далеко, чтобы добраться до нее с моим нервным истощением. Хотя еще пара недель, и, кто знает, может быть, я и решусь уехать туда. Я представляю себе плывущие мне навстречу баржи, переполненные североафриканскими беженцами, с изумлением пялящимися на меня. Откуда бежит этот тип? И куда его несет?

– Ты что, следила за мной? – спрашиваю я девочку.

– Нет, искала. Мы устроили соревнование, кто первым найдет тебя, – объясняет она серьезно. – На мое счастье, первая нашла тебя я.

«Не все считают счастьем найти меня», – думаю я с горечью, но не произношу этого вслух.

– Почему ты спишь здесь, а не в гостинице? – Она, сморщившись, оглядывает поляну.

– Я сбежал, – отвечаю я искренне.

– Ты тоже? От чего?

– От одной женщины, которой нет. – Даже одна только эта фраза, произнесенная вслух, доставляет мне боль, будто от моего сердца отрывают живую плоть. Ева, Ева… Между нами тысячи километров. – А теперь что будем делать? – спрашиваю я. У девочки. Господи, какая патетика!

– Теперь мы пойдем искать Эрнесто и остальных, чтобы все увидели, что я первая тебя нашла и победила в соревновании. А потом, – добавляет она, – ты нам покажешь свой кукольный спектакль.

Такая малышка, а уже имеет ответы на все вопросы.

– Больше ничего? – спрашиваю я с сарказмом.

Она задумывается, потом отрицательно качает головой:

– Больше ничего.

– Если тебе в голову придет еще что-то, чем я могу услужить тебе, ты только прикажи, – делаю я ей подношение. – Взамен тебе достаточно сказать мне, как тебя зовут.

– Меня зовут Венера.

И пока я тупо размышляю над этим странным именем, она берет меня за руку и ведет на поиски Эрнесто и остальных ее друзей.

Кукольный спектакль – моя единственная терапия от печали с тех пор, как я поспешно сбежал из Милана. Он один и тот же, меняется лишь сюжет. В его основе – слово. В первый вечер я вырезал десять больших карточек размером с книжную страницу. На каждой я написал по одному слову: «храбрость», «месть», «фантазия», «грусть», «удивление», «разочарование», «обида», «возбуждение», «любовь», «тоска». По ходу моей поездки я каждый вечер добавлял новую карточку, навеянную впечатлениями прожитого дня. Так к моей колоде карт добавились такие слова, как «потеря» и «одиночество», а также: «пробуждение» и «приключение».

Даже одна только эта фраза, произнесенная вслух, доставляет мне боль, будто от моего сердца отрывают живую плоть. Ева, Ева…

На каждой остановке я устанавливал свой театрик и просил у первого встречного помочь мне выбрать карту. Чаще всего это были женщины или дети, они более общительные и раскрепощенные, но порой меня удивляли и мужчины, даже те из них, что носят галстуки, эти – самые непредсказуемые. И, отталкиваясь от слова, написанного на карте, ими выбранной, я импровизировал историю с участием трех моих персонажей.

Я называю свой спектакль «Воспитание чувств». Он посвящен всем людям с сангвинистическим темпераментом, которые противятся Просветительству, Эмпиризму, Авангардизму и прочим измам, что докучают человечеству. Когда я делаю такое вступление перед публикой, она смотрит на меня растерянно, но я все равно это делаю. Как и сегодня утром, с детьми. Кто знает, может, что-нибудь да западет им в голову.

Через полчаса после знакомства с Венерой я окружен дюжиной весьма чумазых ребятишек. Все, кроме нее, – мальчишки. Они настаивают, чтобы я достал свой театрик и устроил представление только для них. Я не имею ничего против. И, может быть, если спектакль пройдет хорошо, я смогу чуть позже повторить его на площади для взрослых.