Клич войны - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
‘Хорошо А теперь подумайте вот о чем ... мой сын, Леон Кортни, в данный момент находится менее чем в двухстах ярдах отсюда. Он исключительно порядочный, благородный джентльмен, но когда он услышит, что вы сказали его дочери, он, возможно, не сможет удержаться, чтобы не дать вам трепку, которую вы так заслужили.’
‘Ну, тогда, пожалуй, мне пора, - сказала Амелия, хотя на самом деле не двигалась с места.
‘Да, я думаю, что вы должны это сделать. И я бы на вашем месте далеко ушла. А теперь проваливай. И моли Бога, чтобы я больше никогда тебя не видела.’
- Спасибо, бабушка,- сказала Шафран, глядя, как Амелия Кори-Портер выбегает из магазина. ‘Но все эти ужасные вещи, которые она говорила ... я должна знать, правда ли это.’
Леон подождал, пока все благополучно вернутся к Лусиме, и поужинал, прежде чем отвести мать и дочь в свой кабинет, самый уединенный и интимный уголок дома. Его письменный стол красного дерева стоял у эркерного окна, обращенного внутрь комнаты. Одна стена была сплошь увешана книжными шкафами, над другой возвышался открытый камин. Над камином висел портрет Евы, написанный через год после рождения Шафран. Художник был белым русским по фамилии Васильев, бежавшим от революции, выброшенным на берег Кении и зарабатывавшим скромные деньги на комиссионные, которые он получал от эмигрантов и туристов. Васильев не претендовал на то, чтобы быть чем-то большим, чем простым художником, но в этой работе он превзошел самого себя, потому что прекрасно уловил красоту Евы и радость в ее сердце. Вот молодая женщина, блаженно вышедшая замуж, с обожаемым ребенком, живущая в раю и навеки сохраненная во всем своем совершенстве.
Леон позаботился о том, чтобы Шафран и его мать удобно устроились и получили напитки: хороший крепкий виски для бабушки и немного джина с большим количеством тоника и лимона для Шафран. Он налил себе бренди и уселся у камина. По какой-то причине он не чувствовал, что это была история, которую он мог бы рассказать, сидя. Он хотел иметь возможность двигаться и немного снять напряжение, которое вызовет рассказ об этом. Он медленно потягивал бренди, глядя на портрет Евы. Даже сейчас, спустя почти десять лет после ее смерти, его любовь к ней не угасла. - Пожалуйста, прости меня, моя дорогая, - прошептал он картине. Затем он повернулся лицом к аудитории.
‘Я всегда надеялся, возможно, наивно, что мне никогда не придется рассказывать тебе то, что ты хочешь знать сейчас, - начал Леон. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова и придавая им некоторую формальность. - Отчасти потому, что кое-что из того, что я должен сказать, касается вопросов, которые официально засекречены. Я собираюсь нарушить закон, говоря о них с вами, и вы оба нарушите закон, если будете обсуждать их с кем-то еще. И я действительно имею в виду кого-то другого вообще, когда-либо. Итак, во-первых, я должен попросить вас обоих дать честное слово никогда не повторять ни слова из того, что вы услышите сегодня вечером. Ты обещаешь мне это, Шафран?’
‘Да, отец, - ответила она с той же серьезностью.
‘А ты, мама?’
‘Да, конечно, дорогой, я все прекрасно понимаю.’
- Очень хорошо, тогда ... была еще одна причина, по которой я надеялся, что этот момент никогда не наступит, Шафран, и это потому, что я знаю, как сильно это расстроило бы твою мать. Она была любовью всей моей жизни. Она была так же храбра, как и красива. Она принесла мне больше счастья, чем я когда-либо мечтал. Она подарила мне тебя, моя дорогая, самую прекрасную дочь, о какой только может мечтать мужчина, и она любила тебя всем сердцем, как любила и меня.’
- Я знаю, папа, - сказала Шафран, и ее глаза наполнились слезами.
‘А еще она была истинной патриоткой. Вы уже знаете, что она служила Британской империи во время войны и была награждена за свою доблесть ...
‘Да.’
‘Но ты не знаешь, что она служила Империи и до войны.’
- Можно спросить, как? - Поинтересовалась бабушка.
Леон кивнул: "Да, в эту единственную ночь ты можешь.- Ева была шпионом, агентом Бюро Секретной службы, в его отделе внешней разведки, или Секретной разведывательной службе, как ее теперь называют. Так что теперь, я надеюсь, вы понимаете, почему все это совершенно секретно.’
‘Боже мой’ - сказала бабушка, когда Шафран спросила, - Что за шпион?’
‘Я как раз к этому и подхожу, но сначала тебе нужно кое-что узнать о прошлом Евы. Она родилась в Нортумберленде. Ее отец, Питер, был англичанином, а мать-немкой – ты должна помнить, Шафран, что в те дни связи между Англией и Германией были очень сильными, и наши две страны не были врагами. Ее родители не были богаты, но они любили друг друга и любили ее, поэтому она выросла в счастливом доме. Но потом, когда ей исполнилось двенадцать, ее родители оба заболели полиомиелитом. Мать Евы умерла ... - Леон посмотрел на Шафран. - Да, я знаю, мысль о том, что мама сама умрет молодой, почти невыносима. Ее отец выжил после болезни, но остался калекой. Его ноги отсохли, и он был прикован к инвалидному креслу.’
Леон сделал паузу, чтобы допить бренди. Он поставил пустой стакан на каминную полку над камином, взглянул на портрет Евы в поисках моральной поддержки и продолжил: ‘Твоя мать, как и ты, Саффи, была умной девушкой, и у нее была возможность поступить в Эдинбургский университет, но она отказалась, потому что хотела остаться дома и заботиться об отце.’
Леон помолчал и задумчиво улыбнулся.
- В чем дело, папа?- Спросила Шафран.
- Да ничего, я просто вспомнила, как мама говорила, что она называла своего отца кудрявым, потому что у него на голове не было ни волоска. Как бы то ни было, Керли был блестящим инженером и изобретателем, и он придумал блестящие идеи для мощных двигателей внутреннего сгорания. Он запатентовал свои разработки, но у него не было денег, чтобы разработать их и запустить в производство. Но у немецкого промышленника были деньги. Он предложил Керли партнерство и помахал у него перед носом контрактом. Керли, будучи ученым, ничего не смыслил в контрактах и не мог позволить себе нанять
