Потусторонний. Пенталогия (СИ) - Муха Руслан

— Проклятие? Деформация? — заинтересованно взглянул я на Латифу.

— Ну да, — вздохнула она и нехотя, будто ее заставили выступать с докладом, продолжила: — Давным-давно, когда все люди на нашей планете были ракта, а миром правили асуры, асурендра Чидьета прогневалась на людей за то, что они используют шакти не во благо, как завещали боги, а ради собственной выгоды, ради войн и убийств. Она велела людям прекратить, но они не послушались. Тогда Чидьета решила отнять у людей возможность использовать дар богов, использовать шакти. Она испортила кровь людей, превратив их в тамас. Чидьета отравила воду, и проклятье начало расползаться по всему миру, а людская кровь становилась черной. Тогда царь людей великий Рахшитар со своими тринадцатью братьями бросился спасать людей ракта. Они попросили у богов сурираты, и боги им дали их. Великий Рахшитар и братья искали по всему миру тех, чья кровь еще была красной, забирали и увозили на остров хладных. Так им удалось спасти ракта.

Латифа повернулась ко мне, словно проверяя, слушаю ли я еще ее, а затем продолжила:

— Когда Чидьета об этом узнала, она так разозлилась, что объявила войну всем людям. И так началась война между асурами и людьми. Война длилась многие столетия, пока не вмешались боги. Боги прогнали Чидьету из Хемы в Нараку. Но до этого она успела проклясть людей. И так появились пожиратели.

— Угу, — кивнул я, мало что поняв. — Пожиратель?

— Да. Это люди тамас, в которых пробудилось проклятие. Их охватывает безумие и способность невероятно быстро поглощать шакти. Один такой пожиратель может проглотить источник целиком. Проклятие спит в каждом из тамас, и никто не знает, в ком именно оно пробудится и когда.

Мифы и легенды я не любил, потому что все они выглядят неправдоподобно и надуманно. Опять же из истории Латифы мне лично ничего не было ясно. А про Нараку, кстати, я уже где-то слышал в нашем мире. Осталось вспомнить, где именно.

— Но вообще, — добавила Латифа, — теперь-то мы знаем о вирусе тамас и о мутациях, которые он вызывает. Самая страшная стадия тамас — деформация. В древние времена деформированных тамас считали прислужниками Чидьеты и изгоняли из городов. А все потому, что первым пожирателем был деформированный.

— Гора Меру! — догадался я.

Латифа кивнула:

— Да, презренные. Это потомки деформированных тамас. Сейчас, конечно, непринято изгонять на Меру, но в маленьких городах и деревнях до сих пор практикуют. Может, однажды людям и вовсе удастся излечить человеческий род от проклятья. Хотя я бы всех подряд лечить не стала. Не каждый достоин владеть силой шакти.

Я снова почувствовал, как на меня кто-то смотрит, и снова наткнулся на озорной взгляд Энни. Латифа тоже это заметила и, не скрывая сарказма, начала рассказывать:

— А это Энни из рода Люмб. Ее семья не очень богата, и поэтому четыре года назад они выдали ее замуж за старого Назара Гарда. Вскоре ее муженек умер, а наследство оказалось не так уж и велико, потому что его пришлось делить еще и с многочисленными детьми покойного Назара. И теперь несчастная Энни живет здесь, на родовом этаже мужа и едва сводит концы с концами, пытаясь пристроить свой зад хоть куда-нибудь. Как по мне, это выглядит жалко. Надеется, что кто-нибудь женится на ней, но самое большее, что ей теперь светит, это роль наложницы. А ты, братик, лучше держись от нее подальше, — пригрозила Латифа пальцем.

Наш разговор прервали. В зал вошли двое, народ при их появлении заметно притих, и все взгляды устремились в их сторону. Знакомые лица. Джамир и его одноглазый кудрявый толстяк отец. Как его там звали? Михо? Мишо? Нет, я так и не вспомнил. Одно только помнил, они из рода Ракш. Джамир, проходя мимо и заметив меня, подмигнул. На его скуле красовался черно-фиолетовый синяк, но его, кажется, это нисколько не смущало, выглядел он бодро и весело.

Зунар и Симар, стоявшие в центре зала, повернулись к ним. Отец Джамира нес конверт с золотым тиснением. Подобный я уже видел у Вайно у источника Игал. Ракш решительно направлялись к главе клана. Зунар же заметно напрягся. Я видел, как он ищет взглядом кого-то в зале.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А это наш дядя по матери Михан Ракш, глава рода Ракш, и его сын Джамир, — шепнула мне на ухо Латифа. — Оба сильные ракта. Дядя обладает пиромантией, может сжигать предметы и даже людей взглядом. Когда-то очень давно один из клана Нага вырвал ему глаз, в надежде лишить дара. Но дядя и с одним глазом неплохо справляется.

Я по-другому взглянул на Михана, а еще подумал, что у местных, видимо, обычай такой — лишать противников органов зрения.

— Джамир? — спросил я.

— Разрушитель, — бросила Латифа, как будто это могло мне о чем-то говорить.

Но объяснять она не соизволила, вместо этого с интересом наблюдала, как и все в зале, за происходящим.

— А Симар? — не унимался я, потому что вдруг понял, что не знаю, какой силой обладает глава клана.

— Наш дядя самый сильный человек в империи, — сверкнув глазами, сказала Латифа, а потом, подумав, добавила: — Ну, после Амара Самрата конечно же.

Тем временем Симар принял конверт из рук Михана, мельком взглянул на меня, прежде чем его открыть. Я уже догадался — письмо от императора, и речь в нем явно обо мне. Симар быстро пробежался взглядом по письму, улыбнулся и поманил меня пальцем.

— Император назначил экспертизу на завтра, — сказал он, когда я подошел. — К пяти часам Азиз должен явиться в Акшаядезу, там он в сопровождении имперского стража поедет в клинику.

— То есть? Нам нельзя его сопровождать? — Зунар пытался заглянуть в письмо через плечо брата. Судя по тому, как он задергался, что-то пошло не так.

— Можно, почему нет? — удивился Симар. — Об этом в письме ничего нет. Азиз несовершеннолетний, к тому же у нас проблемы с Капи, плохая идея отправлять его одного.

— Вот и я о том же, — на выдохе сказал Зунар. — Завтра? Это очень скоро. Мы успеем?

— Возьмете сурират, — сказал Симар, а затем, нахмурившись, повернулся к Зунару: — Мне кажется, или ты нервничаешь?

— Нет, почему ты так решил? — возмутился Зунар. — Просто думаю, что значит, нам сегодня не до веселья. Нужно отдохнуть перед завтрашним днем.

— Не вижу повода для беспокойства. Времени достаточно, — нахмурился Симар.

— И все же много дел, и я, кажется, кое-что забыл, — задумчиво сказал Зунар, широко улыбнувшись и кивнув в сторону Латифы. — Да и Латифе пора спать. Все же слишком долго находиться на таких мероприятиях ей еще рановато.

И поклонившись, он резко зашагал прочь, на ходу хватая Латифу и утягивая возмущающуюся и упирающуюся дочь прочь.

— Что ж, — сказал Симар, проводив Зунара пристальным взглядом, — Благодарю, Михан, Джамир. Больше Амар Самрат ничего не велел передать?

— Нет, только письмо, — ответил Михан.

— Хорошо, — кивнул Симар, убирая письмо во внутренний карман камзола. — А сейчас отложим дела и будем веселиться. Всё-таки сегодня у нас удивительный день! Азиз Игал вернулся к нам! — Симар поднял бокал: — За Азиза! — громко воскликнул он.

И присутствующие подхватили:

— За Азиза Игала!

Остаток вечера понесся стремительной каруселью, а от выпитого меня изрядно развезло.

Помню, как болтал с Джамиром и еще какой-то девушкой, имя которой я решительно не мог запомнить. Уже хуже я помню, как появилась Энни и стала откровенно вешаться на меня. Как мы улизнули с вечеринки, стащив пару бутылок приторно сладкой шипучки. Как бегали по коридорам башни, распугивая своим хохотом охранников. А затем мы с Энни очень долго целовались, я шарил в вырезе ее платья, пока она не потащила меня наверх. Кажется, на прощание Джамир, подмигнув, подбросил мне что-то в карман. Уже в лифте я засунул руку и нащупал, сомнений не было, презерватив. В голове пронеслась мысль о том, что все же не стоит спать с Энни, учитывая слова Латифы и мотивы самой Энни, но она тут же растворилась в поцелуях и нахлынувшей похоти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мы занимались сексом с Энни неистово. Будто взбесившиеся животные. Она царапала мне спину и зад, а я, кажется, сломал ей пару ногтей. Энни несколько раз меняла позу, вскакивая, ложась, поворачиваясь и подставляя упругий зад. Под нами трещали и рвались шелковые простыни. Энни рычала, стонала, впивалась в меня, прогибалась. Сколько длилось это безумие, я не помню. Так же как и не помню, было ли у него логическое завершение, или мы просто совершенно выдохлись и уснули. Последнее, что я помнил, это зовущий сквозь сон звенящий тоской голос: