Потусторонний. Пенталогия (СИ) - Муха Руслан

— Никита-а-а…

Территории клана Капи,

резиденция Вайно Сафида

Вайно возвращался домой поздней ночью. Очередное утомительное и выматывающее собрание, после которого он все никак не мог успокоиться. Он злился на отца, злился на совет и даже на мать, хотя на нее он редко позволял себе злиться. Видите ли, он должен извиниться перед Зунаром Халом и объяснить, что Капи не желают войны. А все те события — простое недоразумение. Нет, Вайно сам лично вешал людей клана Сорахашер на границе, но это допустимо в рамках их ультиматума. Если Сорахашеры запретили Капи находиться на их территории, то какого ракшаса люди Сорахашер должны спокойно разгуливать по территории Капи? Но Тафари, конечно, явно палку перегнул. Удивительно, как только он успел все это провернуть. Вайно никогда не замечал за Тафари Эду особой сообразительности или изворотливости. А теперь еще и извиняться за все это. Злость снова накатила, заставив Вайно сильнее стискивать зубы. Ему придется это сделать, как бы он ни противился. Умом он понимал, что и отец, и члены совета правы — война с кланом Сорахашер их уничтожит. Но все его естество противилось этому.

Вайно хотел скорее домой, к Йоланди. К своей маленькой кроткой судшанте. Только она могла утешить, только она могла унять бушующий в нем огонь.

Лимузин подъехал к особняку, в спальне Йоланди горел ночник. Она его ждала. Всегда ждет, даже если Вайно задерживается до утра. Младший хранитель — огромная черная обезьяна с горящими красным пламенем глазами — возникла возле окна. Хранитель с тоской взглянул на Вайно, погладил окно его спальни и, будто извиняясь, опустил голову и растворился в воздухе.

Вайно выскочил из лимузина на ходу. Он вбежал в дом, не помня себя от ужаса. Только не Йоланди, только не она.

Он бежал по ступеням на второй этаж, кричал, звал ее, распугивая рабов, но она не отзывалась.

Вайно распахнул дверь в ее спальню. Она лежала на кровати, темные волосы свисали вниз, а раскинутые в стороны руки казались крыльями. Странная бледность на смуглом лице, черные глаза распахнуты, глядят безжизненно в потолок.

Вайно отшатнулся, чувствуя, как слабеют ноги. Мир вздрогнул, закружилась голова, сердце провалилось в бездну отчаяния. Он медленно подошел к ней, заметил зажатый в руке пузырек с духами.

— Йоланди, — тихо позвал он ее, едва сдерживая крик.

Она не ответила, и Вайно больше не сдерживался, он кричал.

Глава девятнадцатая, или Солнечная колесница

Амали не могла уснуть. Она уже несколько часов сидела у окна, после того как ушла с приёма следом за Зунаром. Амали думала, что сегодня он придет к ней, к тому же он отослал Рейджи в «Хели-Била». Но Зунар спешно улетел с Латифой в ОРМ. Куда и зачем, Амали не спрашивала. Зунар не любил, когда она слишком интересовалась делами. Поэтому Амали предпочитала узнавать обо всем позже и от кого-нибудь другого, например от Рейджи.

В одной руке Амали держала широкий бокал и неторопливо пила из него гиргитское травяное вино со льдом, любовалась тонущими в рассвете спутниками — Чандрой и Фаттой. В другой руке крутила в пальцах черную холодную бусину и изредка на нее поглядывала.

Амали выполнила задание сестры Мариты, вот только не совсем так, как требовалось. Весь браслет забрать не удалось. Она все гадала: почему Азиз в него так вцепился? Обычная ведь безделушка. Но еще больше ее мысли занимало то, зачем этот браслет понадобился сестре Марите и зачем ордену вообще Азиз?

Амали снова прокручивала в голове вчерашнее посещение борделя Накта-Гулаад. Она всегда заглядывала к Марите, когда была в башне. Заходила через неприметную служебную дверь и шла прямиком в уютный кабинет сестры-настоятельницы. Для нее Марита была не просто сестрой-настоятельницей, не просто наставницей или куратором. Она была близкой подругой, перед которой Амали была такой, какая она на самом деле: без масок, притворства и прикрас. Да, она должна была отчитываться перед Маритой. Каждая проданная в клан наложница обязана выполнять поручения ордена и отчитываться. Ведь, прежде всего, она принадлежит ордену и только потом Зунару Халу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вчера сестра Марита как обычно угощала клубничным чаем с ароматом сливок, и в непринужденной обстановке Амали рассказывала обо всем, что видела и слышала. Иногда орден давал задания, обычно какую-нибудь мелочь. Выведать информацию или разузнать о каких-либо событиях. Но вчера Марита ее озадачила. Сестра расспрашивала только об Азизе: как он появился, что говорил, как себя вел, и даже спрашивала, во что он был одет. А когда Амали рассказала про браслет, зеленые глаза сестры заблестели.

«Ты должна принести мне этот браслет. Это очень важно, Амали. Расположи Азиза к себе, заслужи его доверие, выведай о нем все что сможешь. Он ведь одинок и напуган, насколько я поняла. Стань для него другом, Амали. Я знаю, у тебя все получится».

Только вот ничего не получилось. И вообще — странно это все было. А затем в борделе начался переполох из-за убитых имперских девушек. И Амали даже не успела обсудить и спросить, зачем сестре-настоятельнице был нужен этот дурацкий браслет… Возможно, орден пытается выяснить, где был все это время Азиз? Или они знают, где он был?

Амали все равно никто бы не дал ответа. Она судшанта, маленький винтик в огромном устройстве ордена со всеми его тайнами и интригами. И она не должна задавать вопросов, только исполнять приказы старших сестер.

Вот только Амали не могла удержаться от любопытства. Если бы это был любой другой мужчина, она бы, скорее всего, выполнила задание без лишних вопросов. Но Азиз…

Этот странный Азиз. Он был не похож на остальных. В нем не было той надменности, присущей всем ракта. Сначала он показался ей чудаком. Напуганным, растерянным — таким, каким и должен быть мальчишка, потерявший память. Но теперь она видела, что он совершенно другой. От былой робости не осталось и следа. Он вел себя раскованно, уверенно, напористо…

Нет, теперь она точно откажет Марите. Отнесет завтра эту бусину ей, а дальше пусть сами разбираются. К тому же у них есть Лейла, она близка с Азизом, вот пусть она и втирается в доверие к нему. Амали же только все испортит.

Слова матери-настоятельницы, засевшие глубоко в подсознании, которые повторяли в монастыре изо дня в день, теперь неистово хлестали сознание. Все неправильно, Амали. Ты из Накта-Гулаада. Ты не должна испытывать ни чувств, ни привязанностей. Но почему сегодня у нее не вышло? Почему она повела себя так непрофессионально, как какая-то глупая девчонка?

А теперь она и вовсе была уверена, что не сможет выполнить задание до конца. Хотя она и так об этом знала, если бы Марита не ушла, она бы ей сказала и все объяснила. Она видела, как Азиз смотрит на нее. Этот взгляд ни с чем не перепутать. Амали научилась различать их еще, будучи совсем юной. И сначала ей это казалось забавным, никто из окружения Зунара не позволил бы себе даже мысли о флирте с наложницей наследника клана. А Азиз позволил, и она подыгрывала ему — у наложниц не так уж много развлечений. Только теперь это, кажется, зашло слишком далеко.

От мысли о том мгновении в гардеробной сердце забилось сильнее и сладко заныло внизу живота.

Амали одернула себя от этих мыслей. Глупая! Она не должна была давать ему повода, даже намека, это нарушало все устои и правила Накта-Гулаад. Она не должна была играть и не должна была его целовать. Если кто-то об этом узнает, в лучшем случае прозябать Амали до конца своих дней сначала в борделе, затем в монастыре. А в худшем — Накта-Гулаад просто убьёт ее, чтобы сохранить репутацию ордена.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Амали зашипела, втягивая воздух сквозь зубы, сделала большой глоток холодного вина.

Она судшанта, ее с детства учили, что она не должна позволять испытывать эмоции даже к своему пати. Их учили искусно симулировать любовь, страсть, нежность. Учили, как соблазнить, расположить к себе, успокоить, довести до безумия и убить. Но главное правило — судшанта должна все делать с холодной головой и никогда не позволять себе настоящие чувства.