Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть - Питер Хизер

Временами франки начинали масштабные войны против равных по силам противников, но в конце VI в. вторжения франков на юг Альп и Пиренеев стали более ограниченной формой набегов, и больше не было серьезных попыток расширить бывшую римскую территорию, находившуюся теперь под властью Меровингов. В результате ни один представитель этой династии никогда не обладал властью – даже при сочетании прямого и руководящего правления – над такой большой частью римского Запада, как Теодорих во всем своем великолепии. И вообще имперским полномочиям франков не хватало чего-то существенного, чтобы заглушить притязания других государств-правопреемников, да и самого Восточного Рима.

Если сыновья и внуки Хлодвига были сильными, но не тянули на императоров, то традиционные рассказы о его потомках в VII и начале VIII в. – звери меньшего размера из сна Базины – были в большинстве своем сформированы историческими трудами, написанными во время династии Каролингов, к которой принадлежал Карл Великий. В частности, Эйнхард, который писал в начале правления сына Карла Великого, оставил нам неотразимый литературный портрет последних Меровингов.

«Королю ничего не оставалось делать, кроме как сидеть на троне, распустив длинные волосы, с нестриженой бородой, довольствуясь тем, что он только носит королевский титул и делает вид, что правит… Он выслушивал представителей различных земель, и, когда они уходили, он, казалось, давал им свои собственные решения, которые его научили – или скорее приказали – озвучивать. За исключением ничего не значащего титула короля и скудного содержания, которое [мажордом дворца] выдавал ему, как ему было удобно, он не имел ничего своего, кроме одного поместья с очень небольшим доходом. В том поместье у него были дом и слуги, которые откликались на его потребности и повиновались ему, но их было мало. Он ездил в повозке, в которую была запряжена пара быков, которых вел… скотник… Таким образом он ездил во дворец, а также на ассамблею своего народа, которая ежегодно проводилась для блага королевства, и тем же манером он возвращался домой. Но именно [мажордом дворца] занимался всеми делами – и внутренними, и иностранными, которые нужно было выполнять и заниматься управлением королевства».

Как только необычная история, написанная Григорием Турским, заканчивается в середине 590-х гг., не остается никакого повествования, содержащего сколько-нибудь такой же масштаб обстоятельных подробностей, пока не наступит эпоха Каролингов, так что практически ничто не может бросить вызов яркой характеристике Эйнхарда. Поэтому вообще-то историки часто рады видеть в последних королях Меровингов зверей меньших размеров. Отсутствие у них власти обрекает мир франков на отсутствие порядка; они позволяют власти постепенно переходить в руки второстепенных фигур – мажордома дворца. Эту роль играли предки Карла Великого в северо-восточной части королевства – Австразии (карта 11, с. 278) до тех пор, пока его отец Пипин Короткий не решил в 751 г. положить этому конец и не стал королем франков[197].

Но Эйнхард писал, принадлежа к третьему поколению, появившемуся после того, как Пипин стал королем, и будучи верным подданным Каролингов. Что могло быть удобнее для династии, которой он служил, чем идея о том, что Меровинги потеряли свое право на управление королевством ввиду своей неспособности делать это? После более внимательного изучения, как это сделало последнее поколение – или пара поколений – современных ученых, источники выдают совершенно другую историю, в которой последние Меровинги не такие уж неумелые, какими Эйнхард хочет нам их представить, и восхождение на трон Каролингов выглядит более случайным исходом.

Даже с учетом всего этого нет ни малейшего сомнения в том, что представители династии, которые правили, скажем, в 675–700 гг., в сущности, занимали гораздо менее могущественное политическое положение, чем их предшественники сто лет назад. В частности, этот период видел подъем хорошо укрепившихся группировок региональной знати во всех центральных регионах государства франков, через которые должен был действовать любой последующий король. А власть этой знати изолировала многие районы в тех регионах от прямой досягаемости короля. Самая яркая картина такого положения дел представлена не в Австразии, а в соседней на западе Нейстрии (карта 11, с. 278), где главный источник «Книга истории франков» (Liber Historiae Franco rum) показывает нам, что любой монарх из династии Меровингов должен был (по крайней мере, так пишет автор текста) действовать совместно и через группу взаимосвязанных между собой аристократических кланов (их было около шести). Аристократы проводили время, вступая в браки, соперничая друг с другом за власть в Нейстрии, то есть за должность мажордома ее дворца, и пытаясь отбиться от вмешательства Каролингов[198]. Каждый из центральных регионов, иными словами, создал свой собственный аналог семьи Каролингов, и коллективно эти аристократические узы сильно уменьшали реальную власть любого короля, каковы бы ни были его личные способности.

Это означает, что, хотя правящая династия и оказалась ослабленной, вытеснение Каролингами Меровингов не стало простым дворцовым переворотом, в ходе которого главный советник короля в конечном итоге занял место последнего представителя старой династии. Взглянув на взятые вместе VI, VII и VIII вв., мы видим значительную реструктуризацию власти, в которой захват Каролингами власти над всем государством франков в VIII в. представлял собой отчетливый второй этап. На первом этапе предки Карла Великого были не более чем победителями регионального внутриавстразийского соревнования, а равные им по положению соперники занимались тем, что побеждали в похожих соревнованиях в других главных регионах Франкского королевства.

Я очень подозреваю, что если бы Каролинги не покончили со становившимся все более хрупким равновесием, которое представляло собой государственное устройство при последних Меровингах, то тогда какой-нибудь соперничавший знатный клан из какого-нибудь другого центрального региона империи франков сделал бы это вместо них. Это не звучит как рецепт долговременной стабильности, так как у кого-нибудь где-нибудь обязательно возникла бы идея переориентировать всю политическую систему на свою собственную власть, хотя бы даже только из страха перед тем, что сделать это вместо них может соперник. Схожее чувство нестабильности также проявляется и на периферии. Здесь в VI в. Меровинги тоже осуществляли свою власть – отчасти напрямую, отчасти периодическим утверждением своей военной гегемонии – в ряде районов-сателлитов: Алемании, Тюрингии, Баварии и даже – в меньшей степени – Саксонии, которая была вынуждена платить дань[199]. Пока шел VII в., эти районы вырвались из-под центральной власти, а это в той же мере, что и рост власти региональной знати, отражает слом старой системы. Череда в высшей степени непредвиденных событий лежала в основе способности Каролингов полностью захватить власть во Франкии, но к 700 г. династия Меровингов в любом случае была обречена.

Даже если характеристика Эйнхарда последних Меровингов была сатирической, он, по крайней мере, указывает нам правильное направление. Период 550–700 гг. оказался свидетелем мощного общего перехода власти от короля к региональной знати, и результатом стали и общая политическая нестабильность, и то, что короли, оставаясь важным элементом системы, утратили свою способность управлять ею. Это не явилось следствием упадка династии, который превратил львов в котов, и некоторые правители из династии Меровингов, вроде Дагоберта I (умер в 639 г.), не разучились орать. Но последние из династии боролись за безнадежное дело, оказавшись перед структурными переменами в локализации власти в государстве франков. К 700 г. дальние границы мнимой империи франков в VI в. уже выпали из ее сферы влияния, а ее центр начал дробиться на куски. То, как Каролинги вышли из этого процесса ослабления центральной власти, ставит нас лицом к лицу с карьерой первого великого Карла в новой династии – Карла Мартелла, Молота.

Центральным местом любой экскурсии по Версалю является Галерея битв. Длиной сто двадцать и шириной тринадцать метров, она была создана из ряда более мелких картинных галерей Луи Филиппом в 1830-х гг. Этот – почти совершенно миролюбивый – король отчаянно хотел показать, что принадлежит к военной французской традиции, которая незадолго до этого увенчалась карьерой Наполеона. Как я вежливо заметил одному бывшему своему другу по переписке – французу: здесь нет картины с изображением битвы при Ватерлоо; но помимо этой, все битвы императора – там.

Но тридцать четыре большие картины охватывают гораздо больший временной интервал, чем этот. Первым слева в зале висит скромное полотно 5,42 на 4,65 метра с изображением Карла Мартелла в битве при Пуатье (или Туре), традиционно датируемой 732 г., хотя, возможно, это был и 733 г. Это знаменитое сражение Карл провел, будучи союзником герцога Аквитанского Эвдона. Тот попросил Карла о помощи во время боя с армией мусульман, проникшей на север через Пиренеи. А старое вестготское королевство в Испании было захвачено мусульманскими оккупантами приблизительно в течение десяти лет после своей первой победы там в 711 г. После долгого стояния в стороне Карл в конечном итоге вступил в битву и одержал победу. Его противник мусульманин Абд ар-Рахман остался мертвым на поле боя. Традиционно это считалось моментом, когда было сорвано возможное завоевание мусульманами всего западного христианского мира, что побудило Эдварда Гиббона написать один из своих самых известных отрывков: