Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники - Александр Доманин

Уже после отъезда монгольских послов владыка Хорезма получает известие о появлении у северных границ своего царства каких-то крупных военных сил. То были тумены Субэдэя, по приказу Чингисхана преследовавшие меркитов, но Мухаммед об этом не знал, о чем прямо говорят наши источники. Вообще, стратегическая разведка у хорезмшаха находилась явно не на высоте, в отличие от его монгольского визави. Вероятно, сведения к нему поступали от кыпчаков, которые сами с монголами не сталкивались, так как целью Субэдэя были только меркиты, а кыпчакские кочевья он не трогал, очевидно, имея недвусмысленный приказ Чингисхана, который не желал ссориться с хорезмшахом. Однако Мухаммед считал Дешт-и-Кыпчак своей вотчиной, кыпчакские воины составляли немалую часть его армии, и потому появление в северных степях неизвестного войска не могло его не встревожить. Он начинает подготовку к походу. Перед самым отправлением в северный поход, весной 1218 года, Мухаммед получает сообщение от отрарского эмира, Иналчук Каир-хана, о прибытии в Отрар огромного монгольского купеческого каравана (заметим, что почти все купцы в нем — мусульмане). Иналчук просит инструкций относительно того, как поступить с этим караваном, и хорезмшах приказывает задержать караван в Отраре. Скорее всего, Мухаммед просто отложил решение этой проблемы до своего возвращения из похода, и можно думать, что он явно держал в уме возможность войны с Чингисханом. После посольства Махмуда Ялавача хорезмшах был уверен в своем военном превосходстве над ханом монголов. Но у нас нет оснований верить Рашид ад-Дину в том, что Мухаммед велел Каир-хану перебить караван: в дальнейшем сам персидский историк фактически утверждает, что Иналчук Каир-хан действовал по собственной инициативе. В этой связи куда большего доверия заслуживает свидетельство ан-Насави, который пишет, что эмиру Отрара было велено лишь принять меры предосторожности относительно каравана, пока шах не решит окончательно, как с ним поступить. Но, в любом случае, следует признать, что инструкция Мухаммеда была явно двусмысленной и враждебной по отношению к купцам, хотя вопрос о войне с монголами (пусть и представлявшимися легким противником) еще не был им решен.

Как бы то ни было, весной 1218 года Ала ад-Дин Мухаммед с шестидесятитысячным войском оказался в Тургайской степи. Столь небольшую для хорезмийцев армию, скорее всего, можно объяснить тем, что другая часть войска была занята наследством разбитого монголами Кучлука. Здесь, у берегов реки Иргиз, шах и наткнулся на два тумена Субэдэя. При этом на Иргизе Мухаммед уже знал, что перед ним именно монголы Чингисхана, которые только что окончательно уничтожили меркитов. Об этом хорезмшаху рассказал случайно выживший после этого истребления меркит. Скорее всего, он же сообщил о том, что силы монголов сравнительно невелики и в два-три раза уступают хорезмийскому войску. И шах, уверенный в своей силе и военных дарованиях, не смог удержаться от искушения и приказал атаковать. Увещевания монгольских парламентеров, доказывающих ему, что монголы Хорезму не враги, пришли совсем по другому делу и вообще, не имеют разрешения от Чингисхана воевать с хорезмшахом, были приняты за признак слабости. Хорезмийцы пошли в атаку, и монголы были вынуждены вступить в бой.

Битва на Иргизе оказалась чрезвычайно кровопролитной и, несмотря на огромное превосходство в силах, весьма неудачной для хорезмшаха. Монголы, ведомые гениальным Субэдэем, нанесли тяжелый удар по левому флангу и центру хорезмийцев. В какой-то момент едва не попал в плен и сам хорезмшах. Лишь отчаянная атака правого крыла хорезмского войска, возглавленная наследником престола Джелал ад-Дином, спасла армию Мухаммеда от разгрома. Войска разошлись на исходные позиции, а под покровом ночи монголы тихо ушли.

Формально, битва на Иргизе закончилась вничью, но она полностью подорвала уверенность хорезмшаха в своих силах. И немудрено: ведь на его глазах двадцатитысячная армия чуть не разгромила шестидесятитысячное войско, составленное из лучших хорезмийских воинов. Не искушая больше судьбу, Мухаммед немедленно повернул назад и осенью вернулся в Самарканд. А здесь шаха ждало известие, повергшее его в ужас: Иналчук Каир-хан перебил в Отраре весь монгольский караван. Товары были разграблены, все купцы, за исключением одного, случайно спасшегося, убиты. Мухаммед мог рассчитывать, что весть об этом не дойдет до Чингисхана, но единственный уцелевший купец сумел бежать и добраться до ставки монгольского хана, где и рассказал в подробностях о происшедшем. Чингисхан пришел в страшную ярость, но даже и теперь сделал последнюю попытку уладить дело миром — начинать новую войну, не закончив войны с Китаем, он считал неосторожным.

Чингисхан отправляет к хорезмшаху еще одно, последнее посольство. Послы требуют вернуть все награбленное, а главное — выдать Иналчука Чингисхану головой. Но Каир-хан приходился близким родственником матери шаха, Туркан-хатун, и многие кыпчакские беки — опора трона — также были его родней. Проще говоря, выдача Каир-хана грозила расколом рыхлой империи Хорезмшахов. Под давлением матери (кстати, весьма самостоятельной фигуры) и кыпчакских военачальников Мухаммед предпочел рискнуть и отказал Чингисхану. Более того, один из послов был убит, а двум другим выщипали бороды и отправили обратно к монгольскому владыке. Такого оскорбления Чингисхан перенести уже не мог, невзирая ни на какие привходящие обстоятельства. Послов больше не было, а монгольский гонец привез хорезмшаху знаменитые слова Потрясателя Вселенной: «Ты хотел войны, ты ее получишь».{Упомянутые события, кстати, полностью дезавуируют мнение значительной части историков о времени отрарского инцидента. Ссылаясь на источники, они относят уничтожение каравана к июлю 1219 года. Но с учетом последующих событий такая датировка абсолютно невозможна. Совершенно точно установлено, что в Среднеазиатский поход Чингисхан отправился осенью 1219 года. Но даже получить известие об отрарских убийствах он мог не раньше этой самой осени — от Отрара до ханской ставки тысячи километров пути. А еще нужно было время, чтобы отправить посольство, упорядочить дела в империи, собрать и подготовить армию. Элементарный расчет доказывает, что отрарский инцидент может относиться только к 1218 году.}

Немедленно по получении этого грозного известия хорезмшах собирает своих эмиров и беков на большое совещание. Главный вопрос повестки дня — выбор стратегической линии на предстоящую войну. Собравшиеся предлагали разные планы действий, но основных мнений было два. Группа более смелых воителей, рупором которых выступил старший сын шаха, Джелал ад-Дин, требовала быстрой мобилизации армии и выступления навстречу монголам, с тем чтобы дать бой у границ державы, в максимально удобном месте (например, на переправе через Сырдарью). Битва сразу должна была решить исход войны, и, по мнению Джелал ад-Дина, хорезмийцы имели все шансы на победу — ведь армия хорезмшаха имела двукратное превосходство в людях. Другая группа, состоявшая из более осторожных или трусливых беков, предлагала полностью оставить Мавераннахр в распоряжение монголов, увести войска в Хорасан и Иран и здесь, в более благоприятных природных условиях (в этой местности преобладают горы и предгорья) ожидать Чингисхана. Вполне возможно, что эти беки предполагали, что Чингисхан не рискнет пойти за Амударью и, тем самым, слишком удалиться от родных степей. А Мавераннахр — что ж… жителей, конечно, жаль, но такова уж судьба простых дехкан: «белые приходят — грабят, красные приходят — грабят».

Пессимистически настроенная часть элиты, видимо, составляла большинство, и мнение Джелал ад-Дина было напрочь отвергнуто. Мухаммед назвал идею смельчаков — разбить монголов в сражении — ребячеством. Однако и позиция трусов не была им принята в полном объеме. Хорезмшах отказался от вывода армии из Мавераннахра, вместо этого распределив силы по гарнизонам: двадцать тысяч в Отраре, тридцать тысяч в Бухаре, по десять тысяч в Бенакете и Ходженте и так далее. Центром этой пассивной обороны он сделал Самарканд, где было собрано, по некоторым данным (вероятно, преувеличенным), до ста десяти тысяч воинов. Сам же Мухаммед ушел за Амударью собирать новую армию, прихватив с собой всю свою огромную казну.

Эти действия хорезмшаха впоследствии вызвали гиперкритическую оценку и наших источников и, вслед за ними — подавляющего большинства современных историков. Решение Мухаммеда объявляется несусветно глупым, чрезмерно трусливым, а некоторые прямо обвиняют хорезмшаха в том, что он сошел с ума от страха и его действия — бред сумасшедшего. К подобной точке зрения, например, склоняется Рашид ад-Дин, у которого позже появляется немало сторонников. И по сей день такое мнение имеет большой вес в исторической литературе, посвященной Среднеазиатскому походу Чингисхана. Но можно ли признать это суждение (пусть даже в самом мягком варианте) правомерным? Точка зрения автора данной книги: нет, ни в коем случае!