Я выжил в Холокосте - Дэниэл Коуэн

Поняв, что ее обманули, медсестра сказала стальным голосом: «Ах ты сукин сын! Да ты мог сам побриться!»

Тибор пришел в себя. «Знаю, – подмигнул он ей, – но вы делаете это гораздо, гораздо лучше».

Настроение у него было преотличное, когда армейский санитарный самолет, летевший из Гонолулу, приземлился на военной авиабазе «Трэвис» в Калифорнии. Солдаты в самолете радостно загудели, когда он сначала поставил десять баксов на то, что одна из двух сопровождавших их медсестер поцелует его, а затем пытался уговорить их на это. Медсестры рассказали репортерам, что он умолял их и клянчил поцелуй всю дорогу, но в итоге проиграл свою десятку. Тибор утверждал обратное.

2

Когда Тибор и еще тридцать восемь военнопленных – участников «Малого обмена» приземлились в Лонг-Бич, их встретила радостная толпа семей и поклонников. Ирэн и Имре, одетых в свои лучшие костюмы, провели мимо зевак и прессы, чтобы они смогли первыми встретить рядового Рубина, спускающегося с трапа.

Помогая себе тростью, Тибор доковылял до взлетной полосы и угодил в объятья Имре. Вот только что он небрежно откалывал шутки в компании таких же возвращенцев, весь из себя такой крутой. И тут, внезапно для него самого, его захватили эмоции. Фотографы сгрудились и попросили семью попозировать. Ирэн поцеловала Тибора в щеку – тут же их накрыл взрыв фотовспышек, ослепивший ее. Были объятья и рукопожатия и еще вспышки, но у Тибора так и не вышло оказаться наедине с братом и сестрой – военная «Скорая» увезла его из аэропорта. Он уехал так быстро, что у Ирэн и Имре осталось впечатление, будто он и не возвращался. Но он вернулся: доказательство красовалось на первой странице местной газеты на следующий день.

Это фото, на котором Тибор впервые за три с лишним года ступает на американскую землю, появилось во всех газетах. С того самого интервью для Stars and Stripes в Панмунджоне, когда американцы впервые узнали, что солдат-венгр был в плену и у нацистов, и у китайцев, он стал магнитом для репортеров и писателей всех мастей.

Ирэн целует Тибора в щёку по его приезде на военную авиабазу «Трэвис» в Калифорнии, 2 мая, 1953. AP Photo/Эрнест K. Бэннетт

Тибор Рубин придал старой истории новый поворот, и это делало его особенно интересным для прессы. Но в тот день в Лонг-Бич его брату и сестре было плевать на все это – они были слишком заняты, удивляясь, каким взрослым стал их двадцатитрехлетний брат.

Были еще фото, еще статьи, когда теперь уже капрал Рубин прибыл в военный госпиталь в форте МакАртур, что в городе Сан-Педро, Калифорния. Имре жил всего в нескольких километрах от него и смог навещать его. Хотя Тибору предстояло провести в этом госпитале ближайшие два месяца, он нашел силы попозировать с Имре на фотосессии, посвященной восьмой годовщине их освобождения из Маутхаузена – еще одна популярная у прессы история. Газета Los Angeles Herald Examiner напечатала большое фото, на котором два брата пьют молоко у кровати Тибора.

Военные врачи сделали Тибору несколько операций на ноге, пытаясь взять под контроль тяжелую и острую инфекцию, проникшую в костный мозг. Хотя он довольно скоро смог хромать по больнице в перерывах между процедурами, ему запретили покидать госпиталь.

Поток вопросов о «Лагере 5» завалил его. Тибор с живостью описывал условия жизни там, но ни слова не сказал ни про свои ночные похождения, ни про помощь другим заключенным, ни про заслуги на поле боя. Поскольку переговоры об их освобождении продолжались, он боялся, что его истории могут поставить под угрозу жизни тысяч людей, все еще находившихся в плену.

Но дело было не только в осторожности. Тибор просто не хотел хвастаться – и еврейский закон, и его личный кодекс запрещали подобное. И потом, ему было чем заняться: список имен, который он составил и спрятал от китайцев, чтобы связаться с семьями и рассказать им о сыновьях, мужьях и братьях, которые еще живы и скоро вернутся домой. Одной из первых звонок получила семья из Лонг-Бич – родители сержанта Ральфа Е. Бишопа, который находился в плену почти так же долго, как и сам Тибор.

Тибор очень хотел рассказать им, что видел их сына в «Лагере 5» и что он в порядке. Бишопы получили от сына семнадцать писем, начиная с января 1952-го, но это было совсем не то, что разговаривать с кем-то, кто видел его лично. На протяжении всего их телефонного разговора мать Ральфа пыталась скрыть слезы, но Тибор понял, что она ревет.

Звонил генерал Хобарт Гэй, командующий американскими силами в начале корейского конфликта; он хотел лично пожать руку тому самому венгру, который сражался с его парнями бок о бок. Тибора вызвали в генштаб, чтобы они вместе сфотографировались. Потом Тибор отправился на официальный обед для вернувшихся ветеранов, где его мимоходом познакомили с генерал-майором Робертом Синком. В местной газете появилось забавное фото, на котором генерал прикуривает сигарету Тибора.

3

Прямо перед рассветом, теплой июльской ночью по «сучьим коробкам» объявили: война закончилась. Объявление услышали всего несколько человек – те, кого мучила бессонница – и то приняли его за шутку. Только на следующий день, когда американские самолеты сбросили на «Лагерь 5» листовки соответствующего содержания, парни наконец поверили: их вечное заточение скоро закончится. Сомнение потихоньку переросло в эйфорию. Люди не спали следующие несколько ночей, разговаривая о свободе, о том, что будут делать, когда вернутся домой, делясь адресами, чтобы не потеряться в мирное время. Каждый день приходили свежие новости об освобождении, а парни уже вовсю отмечали.

В начале августа пошли дожди – такой силы, какой люди еще ни разу не видели за последние два с половиной года. Небеса буквально рвало, землю и траву утопило, быстрые потоки воды несли с собой огромные комья грязи. Парадная площадь превратилась в топкий бассейн, а Ялуцзян вышла из берегов. Лавины воды сносили деревянные столбы, на которых держались громкоговорители, окуная их в муть.

Людей сажали в грузовики раздутыми раза в два – дождь набил их китайскую ватную униформу. Они очень надеялись, что это последняя обида, которую они терпят от этого жестокого и безжалостного места.

Гарри Браун оглядел раскисшее месиво, которое до недавних пор было еще «Лагерем 5», и подумал о судьбе тех, кто здесь остается. Он бросил последний взгляд и увидел, как вода из канала накрыла берег и вместе с ним несколько каменных куч – импровизированных могил. Наверняка отлив уже унес с собой десятки трупов – а если уровень воды еще поднимется, то к ним присоединится и весь лагерь. Когда скрипучий грузовик проезжал ворота, Гарри не увидел на территории ни единого человека – даже на офицерском холме никого не было. Лю, Череп и остальные наверняка уже давно смылись: они явно хотели выбраться из этой дыры не меньше, чем он сам.

Операция «Большой обмен», во время которой освободили большую часть пленных солдат ООН, началась через полгода после освобождения Тибора. Разговоры об обмене продолжались целых два года. Потребовалась организация и участие специальной комиссии ООН по репатриации военнопленных, чтобы коммунисты и Запад смогли договориться по деталям соглашения о перемирии. В итоге семьдесят шесть тысяч северокорейцев и китайцев вернулись домой. Почти двадцать три тысячи попросили официального переселения в другие места, а еще десять тысяч открытых предпочтений не выразили, но позже по-тихому поселились в Южной Корее. Из тринадцати тысяч солдат ООН, находившихся в плену Севера, триста тридцать три корейца, двадцать три американца и один британец решили остаться с коммунистами.

До подписания мирного соглашения капрала Клода Бэчелора и семерых таких же «прогрессивных» из «Лагеря 5» тайно вывезли в среднюю школу в Пектоне, где офицеры объявили им, что они скоро поедут домой. Китайский генерал от имени движения за мир похвалил их за старания и пожелал им скорее присоединиться к американской ветке коммунистической партии.

Несколько недель спустя Бэчелора вызвали на еще одну встречу, где он говорил с генералом по фамилии Чан. Генерал на повышенных тонах говорил о высоких оценках, которые другие «прогрессивные» дали Бэчелору за его лидерские качества. «Дома тебя объявят предателем, – предупредил его Чан. – Но если ты останешься здесь, сможешь сделать много чего полезного для мира».

Чан сказал Клоду, что если он откажется от репатриации, то будет ездить по университетам Пекина и Москвы, затем Европы, где будет читать лекции о мире во всем мире. Он встретит красивых женщин и глав государств, останавливаться будет в роскошных отелях, а ужинать в самых дорогих ресторанах. В Китае он будет жить лучше, чем его западные товарищи. Бэчелор согласился.