Я выжил в Холокосте - Дэниэл Коуэн

Вечером того же дня, когда Гарри и Ленни нужно было выбрать, остаться ли в Калифорнии или сесть на самолет в Нью-Йорк, Гарри заявил, что хочет остаться в Сан-Франциско на несколько дней.

– Ты что, променяешь меня на девчонку? – в шутку возмутился Ленни.

– Да я на тебя насмотрюсь еще в Нью-Йорке! – ответил ему Гарри и присоединился к Мисс Пресидио, чья мать, как оказалось, была полковником.

Тибор сел на автобус, который повез Ленни в аэропорт. Их неожиданная встреча закончилась так быстро, что они толком и не успели все обсудить. Они смеялись и недоумевали: как все-таки это невероятно, что они вот сейчас вместе здесь, в Штатах, после всего того, что произошло в Корее. Тибор пообещал, что приедет повидать Ленни в Нью-Йорке, а Ленни сказал, что им бы надо устроить вместе какой-нибудь бизнес. Они пережили войну и почти три года в «Лагере 5» – их уже ничто не остановит.

Самолет улетел, и Тибор вернулся в военный городок. Народу было еще много, но в основном это были гражданские. Бывшие военнопленные разъехались, кто-то с новыми подружками, кто-то домой, а кто-то нажраться – и чем сильнее, тем лучше. Тибор не смог найти никого из «Лагеря 5», сел в свою машину и отправился обратно в Лос-Анджелес. Он, конечно, с радостью повидался бы и с другими узниками, но, главное, он встретил своего лучшего друга, Ленни Кьярелли. Поездка того стоила.

Гарри остался в Сан-Франциско, где пил и гонялся за девушками два дня без перерыва. Он наслаждался каждой минутой происходящего, но по приезде в Нью-Йорк он почувствовал тяжесть в груди. Местная пресса звонила его родителям договориться об интервью с Гарри, но он слишком неважно себя чувствовал, чтобы отвечать на вопросы. Родители вызвали врача на дом, тот пришел, послушал легкие и немедленно отправил Гарри в военный госпиталь на Губернаторском острове, где его подключили к аппарату искусственного дыхания – у него была пневмония. В постели он пролежал две недели.

С момента северокорейского вторжения на территорию Южной Кореи, двадцать пятого июня 1950-го, и до самого подписания мирного соглашения двадцать седьмого июля 1953-го, в Корейской войне погибло примерно миллион двести пятьдесят четыре тысячи военных и гражданских. Потери американцев составили тридцать пять тысяч человек, восемь тысяч числились пропавшими в бою. Южная Корея потеряла сто тридцать пять тысяч солдат и более трехсот семидесяти пяти тысяч гражданских. Совокупные военные потери китайцев и северокорейцев составили около шестисот пятнадцати тысяч человек, хотя точные цифры неизвестны. Мирное соглашение оставило Корейский полуостров территориально разделенным примерно так же, как это было до вторжения. Однако в результате этой маленькой, но жестокой войны коммунистический Север начал стагнировать, тогда как Юг превратился в одну из самых успешных экономик мира.

5

Имре и Глория жили в Калифорнии, когда Тибор вернулся домой в результате «Малого обмена». Поработав в Бруклине плотником пару лет, Имре захотелось отхватить от американской мечты кусок побольше. Он стал лысеть в тридцать, чувствовал себя старше своих лет, его жгла необходимость компенсировать четыре года, потерянных в попытках покинуть Европу. По предложению родственников Глории, довольно успешных в Калифорнии, Имре переехал в Лонг-Бич – колоритный маленький город к югу от Лос-Анджелеса, где он работал в нескольких разных местах, включая винный магазин на полставки. Идея была такой, что он изучит бизнес изнутри и однажды откроет свой собственный магазин.

Имре упорно занимался, чтобы привести в идеальное состояние свою речь и письменный английский, и с легкостью сдал экзамен на гражданство. В первые несколько лет на западе он ни разу не работал меньше, чем на двух работах одновременно. Когда он не стоял за прилавком в винном, Имре собирал шкафы и водил грузовики с цементом на стройках, хотя прав у него не было. По выходным он бесплатно помогал организации, которая оплатила его переезд в Штаты, и писал письма в поддержку евреев, которые тоже хотели эмигрировать. Имре не просто хотел стать американцем: он хотел стать идеальным американцем.

Как только Тибор поселился у них, Имре сразу же сказал ему учиться на гражданство. Но Тибор почти три года провел в корейской тюрьме – это почти в два раза дольше, чем он провел в Штатах. Даже по возвращении ему сначала пришлось полежать в госпитале, где врачи колдовали над его измученным телом.

Тибор, конечно, хотел получить гражданство, но пристегнуть себя к столу учиться он не торопился. После освобождения из форта МакАртур первым пунктом в списке его дел стояло веселье. В его распоряжении было жалованье за три года, куча льгот для военнослужащих и никого, кто говорил бы ему, что надо со всем этим сделать. Первым делом он купил блестящий седан Mercury каштанового цвета с крутой кожаной крышей. Потом он зачислился в местный колледж – но только потому, что правительство давало ветеранам сто десять баксов в месяц, лишь бы они учились. Правда, главной его задачей в колледже было запихнуть в седан как можно больше сокурсниц. Каждый день «Тэдди» Рубин колесил по кампусу в поисках девчонок, offering those in need a ride home.

В первый семестр Тэдди больше времени провел в местном баре под названием «Западный загон», чем в библиотеке. Не раз учитель истории, миссис Шмидт, находила его на лекции развалившимся на стуле, крепко спящим. Он не забыл, как сдавал экзамен в армию, и потому сел с самой умной девочкой в классе. Вскоре он уже «ночевал» у нее в тетради.

– Тэдди, ну нельзя же, – протестовала она. – Как миссис Шмидт узнает, где тут чья работа?

– Не переживай ты, она поймет, что это твоя работа. Ты же самая умная ученица в классе.

Тибор времени не терял и с миссис Шмидт тоже работал. Приносил ей цветы, обнимал в коридорах, каждый день встречал ее фразой «Ну как поживает моя мамочка?»

Миссис Шмидт пыталась, конечно, отвадить его от подобного поведения. «Да меня уволят за такое», – говорила она сердито.

– Нет, нет, нет, – отвечал Тибор. – Я им сказать, что вы моя приемная мамочка.

Пришло время ставить оценки, и миссис Шмидт напомнила Тибору о его поведении.

– Ты спал на уроках, даже задания не сдавал. Как думаешь, какую оценку я тебе поставлю?

– Ну, мне для сдачи нужна тройка, – сказал он. – Так что можно мне четверку?

6

Тибор гнал по туннелю и в конце пути оказался в совершенно другом мире. Туннель представлял собой бесконечную вереницу врачей, больниц, тестов, рентгенов, обезболивающих и долгие часы слабости и постоперационной тошноты. Про все это было легко рассказывать, потому что время внутри этого туннеля было четко определенным. Но вот мир по ту сторону туннеля – беспощадная Корея, война, «Лагерь 5» – словами описать было нелегко. Тот свет был таким резким, а текстуры такими грубыми, что он никак не мог уловить решительно никакой связи с этой мягкой реальностью, в которой он находился сейчас, с этими кипучими дорогами, домами, с торговыми центрами, которые, кажется, сильно расплодились за время его отсутствия. И эта вереница красоток, особенно девчонки из колледжа в облегающих свитерах. Оказавшись в самом сердце рая, Тибор не видел ни единой причины хотя бы минуту говорить о грязном, злом, диком месте, которое осталось в его прошлом. Даже думать о нем было отвратительно и глупо.

В конце августа, когда Тибор готовился начать второй семестр в колледже Лонг-Бич, его вызвали свидетелем в военный суд над Клодом Бэчелором, человеком, которого он в свое время выбрал в комитет мира «Лагеря 5». Бэчелора арестовали по подозрению в сотрудничестве с китайцами, и хотя сам термин в обвинительном заключении не появлялся, список обвинений недвусмысленно намекал: это государственная измена.

В марте 1954-го, через три месяца после того, как Бэчелор покинул лагерь в Кэсоне, его арестовали и посадили в форт Сэм Хьюстон в штате Техас. Он ничего подобного не ожидал – в конце концов, он же написал сто сорок восемь страниц объяснительной, в которой детально рассказал, как именно китайцы ввели его в заблуждение. Затем он подал заявление о зачислении в школу военной разведки, в котором указал, что хочет свести счеты с коммунистическим режимом и загладить свою вину, «сделав все возможное, чтобы защитить мою страну от этой напасти». Армия ответила ему угрозой смертной казни.

Армейская контрразведка все силы положила, чтобы выяснить все, что бывшие узники знали о китайцах. Почти каждый знал кого-то, кого можно было уличить в предательстве. Этот говорил с охранником, этому подкладывали больше еды, этого крутили по «сучьим коробкам», этот в открытую курил китайские сигареты. Вдобавок были доказательства, что тысячи военнопленных подписали документы, призывающие закончить войну, или писали антивоенные заметки для лагерных досок объявлений. По некоторым подсчетам, примерно каждый пятый в лагере оказался «прогрессивным». Но обстоятельные расследования привели к тому, что обвинения в сотрудничестве с врагом получили лишь четырнадцать человек – пять офицеров и девять рядовых.