Лавкрафт - Глеб Елисеев

Одним из «личных географических открытий» Лавкрафта того времени стал городок Элизабет в штате Нью-Джерси. Он был покорен спокойствием и старинной архитектурой города, принялся называть его на старинный манер Элизабеттауном и даже стал подумывать о переезде сюда.

Однако главным результатом посещения Элизабета для Лавкрафта оказалась вовсе не эта идея. Увиденный им в городе старый, заброшенный и пугающий дом заставил вновь заработать «машину воображения» в его сознании. Отождествив это здание с виденным давным-давно столь же жутким сооружением на Бенефит-стрит в Провиденсе, Лавкрафт после почти восьмимесячного перерыва засел за новый рассказ. В результате на свет появился «Заброшенный дом», текст, ставший одним из шедевров его творчества во второй половине 20-х гг. XX в.

Лавкрафт начинает повествование с несколько саркастичного замечания: «Даже самые леденящие душу ужасы редко обходятся без иронии. Порою она входит в них как составная часть, порою, по воле случая, бывает связана с их близостью к тем или иным лицам и местам. Великолепным образцом иронии последнего рода может служить событие, случившееся в старинном городе Провиденсе в конце 40-х гг., когда туда частенько наезжал Эдгар Аллан По в пору своего безуспешного сватовства к даровитой поэтессе Хелен Уитмен. Обычно По останавливался в Мэншн-Хаус на Бенефит-стрит, в той самой гостинице, что некогда носила название “Золотой шар” и в разное время привлекала таких знаменитостей, как Вашингтон, Джефферсон и Лафайет… Ирония же состоит в следующем. Во время своей прогулки, повторявшейся изо дня в день, величайший в мире мастер ужаса и гротеска всякий раз проходил мимо одного дома на восточной стороне улицы — обветшалого старомодного строения, громоздившегося на круто уходящем вверх пригорке; с огромным запущенным двором, доставшимся ему от тех времен, когда окружающая местность практически представляла собой пустырь. Не похоже, чтобы По когда-либо писал или говорил об этом доме; нет свидетельств и в пользу того, что он вообще обращал на него внимание. Тем не менее именно этот дом в глазах двоих людей, обладающих некоторой информацией, по ужасам своим не только равен, но даже превосходит самые изощренные и жуткие из вымыслов гения, столь часто проходившего мимо него в неведении; превосходит и поныне стоит и взирает на мир тусклым взглядом своих оконниц, как пугающий символ всего, что неописуемо чудовищно и ужасно»[171].

В легендах о проклятом доме утверждалось, что люди в нем частенько умирали от болезней или несчастных случаев. Особенный ужас внушал подвал проклятого здания: «И все же самым страшным местом в доме был не чердак, а сырой и промозглый подвал, внушавший нам, как это ни странно, наибольшее отвращение, несмотря на то, что он находился целиком над землей и примыкал к людной улице, от которой его отделяла лишь тонкая дверь да кирпичная стена с окошком… Ибо, с одной стороны, дурной запах, пропитавший весь дом, ощущался здесь в наибольшей степени; с другой стороны, нас пугала та белесоватая грибовидная поросль, что всходила в иные дождливые летние дни на твердом земляном полу. Эти грибы, карикатурно схожие с растениями во дворе, имели прямо-таки жуткие формы, представляя собой отвратительные пародии на поганки и индейские трубки; подобных грибов мне не случалось видеть ни в каких других условиях… Была еще одна вещь, более, так сказать, неуловимая, которую, как нам казалось, мы тоже часто наблюдали, весьма необычная вещь, хотя скорее существовавшая в воображении, нежели в действительности. Я имею в виду контур, смутный белесоватый контур на грязном полу, что-то вроде тонкого подвижного налета плесени или селитры, который, как нам порой казалось, мы различали среди скудной грибовидной поросли перед огромным очагом в кухне. Иногда нас поражало жуткое сходство этого пятна с очертаниями скрюченной человеческой фигуры, хотя в большинстве случаев такого сходства не наблюдалось, а зачастую и вовсе не было никакого белесого налета»[172].

Илайхья Уиппл, дядя главного героя (как и обычно у Лавкрафта в это время, лишенного имени), внимательно изучил историю дома по Бенефит-стрит и пришел к пугающему выводу: нечто, тайно обитающее в подвале, высасывает из его обитателей жизненную энергию. Место пребывания этого загадочного существа Уиппл связывал со странным пятном у очага. Проведя целый ряд исторических изысканий, герой рассказа и его дядя обнаруживают, что в XVII в. в доме проживал некий Этьен Руле, гугенот и, возможно, колдун, потомок Жака Руле, считавшегося оборотнем.

Илайхья Уиппл и его племянник решают выследить и если получится, то и уничтожить монстра, хозяйничающего в заброшенном доме. 25 июня 1919 г. они проникают в подвал, вооружившись огнеметом и «крупной, специально модифицированной трубкой Крукса, работающей от двух мощных аккумуляторных батарей и оснащенной особыми экранами и отражателями»[173]. Отважные исследователи дежурят по очереди, ожидая явления чудовища. Пока сторожил главный герой, его дяде привиделся странный сон: «Был момент, когда дядюшке представилось, будто он лежит в глубокой яме с неровными краями, окруженной множеством хмурых людей в треуголках со свисающими из-под них беспорядочными прядями волос, и люди эти взирают на него весьма неодобрительно»[174].

Когда же начал дежурить Илайхья Уиппл, а герой смог подремать, произошло самое жуткое: «Мой ум, не менее настороженный и бдительный, нежели чувства, сразу осознал, что происходит нечто исключительно необычайное; почти автоматически я вскочил и повернулся, чтобы схватить орудия истребления, которые мы оставили нацеленными на гнездо плесени перед очагом… Из одолеваемой грибами земли извергалось парообразное трупное свечение, желтое и болезненное; оно кипело и пузырилось, струилось и плескалось, образуя гигантскую фигуру с расплывчатыми очертаниями получеловека-полумонстра; сквозь него я различал дымоход и очаг. Оно все состояло из глаз хищных и дразнящих, а морщинистая, как у насекомого, голова истончалась в струйку, которая зловонно вилась и клубилась и, наконец, исчезала в недрах дымохода. И хотя я видел все это своими глазами, лишь намного позже, напряженно припоминая, я сумел более или менее четко восстановить дьявольские контуры фигуры. Тогда же она была для меня не более чем бурлящим, слабо фосфоресцирующим облаком, отвратительным до безобразия облаком, которое обволакивало и размягчало до состояния омерзительной пластичности некий объект, к коему было устремлено все мое внимание. Ибо объект этот был не чем иным, как моим дядей, почтенным Илайхью Уипплом; с чертами лица чернеющими и постепенно сходящими на нет, он скалился, невнятно и злобно бормоча, и протягивал ко мне свои когтистые сочащиеся лапы, желая разорвать меня на части в той дикой злобе, которую принес с собой сюда этот ужас»[175].