Расскажу… - Ирина Петровна Мирошниченко

У меня был красный чемодан литой, самый что ни на есть дорогой и модный. Он сам по себе тяжеленный, ну и там еще, понимаете, баул с пленкой, туалеты. И вот мы договариваемся, встречаемся на вокзале, он вытаскивает мне из такси этот чемодан огромный, и еще при этом, естественно, у меня коробка со шляпой и чемоданчик с косметикой. Но я гордая, говорю: «Мне нужен носильщик». Я всегда брала носильщика, я никогда на этом не экономила, раньше это было совершенно просто, с любого вокзала, носильщик все это волок и вносил в купе. То есть я особенно не утруждала людей.

Там, куда мы приехали, нас встречают, тут же цветы на перроне, в купе, конечно. Мне помогают, несут вещи. Замечательно. Так вот, привезли, поселили в гостинице, и так получилось, что напутали что-то наши организаторы, случилась какая-то заминка: кто-то пошел в одну сторону, кто-то в другую, короче, я стою с этим чемоданом. Ну и Жорка говорит: «Я сейчас помогу». Галантный, молодой, берет этот мой неподъемный красный чемодан и хочет поднести к лифту. Но в этой гостинице, она была сталинского типа, очень красивые лестницы с большими белыми колоннами, перилами, лифта нету. Жора это все поднял и, бедный, поволок наверх. Я понимаю, что в эту минуту он должен был меня возненавидеть, потому что чемодан неподъемный. Внес мне в номер, бухнул и спрашивает: «А что же у тебя там такое?» Я отвечаю: «У меня тут баул с пленкой, ну ты как?» – «Да ничего».

Дальше мы отработали, и в принципе мы отработали очень хорошо. У нас был один день – один концерт, на следующий день нас куда-то повезли за город, в какое-то село – там ДК, потом в районный центр, где встречали чуть ли не с хлебом-солью. Работаем – я 45 минут, он 45 минут, а в конце я выхожу и еще заканчиваю песню с ним, кланяемся, цветы, аплодисменты, а потом, естественно, банкет, надо сказать, я не пью всю жизнь, а Жора уважал банкеты, садился, тут его закармливали, я тоже любила вкусненькое поесть… Но, в принципе, скорее бы домой. В результате, мы уезжаем. Едем мы в следующий раз? В общем, в тот раз все было замечательно. «Ну что? Будем работать?» – «Будем работать».

Звонят мне через месяц: «Готова поехать?» – «Готова». – «Давайте в Белоруссию. Но там очень трудный маршрут». – «Почему?» – «Ну, три выступления в день сможете?» Я так тихо задумалась и, как вы сами понимаете, быстро посчитала деньги. «А сколько дней?» – спросила я. «Ну, дня четыре как минимум, в таком ритме сможете?» – «Сейчас я узнаю по театру…» – «Давайте четыре. А хотите, – сказала я, войдя в азарт подсчета денег, – давайте пять!» Ну, милая организаторша сидит здесь в Москве в кабинете, вы сами понимаете, ей поставить только «галочку». «Конечно, пять, я вам организовываю пять, я сообщу в Минск».

Звонит Жора: «Ну что, едем?» – «Едем». – «А ты что так замахнулась на пять-то?» – «Жор, надо же деньги зарабатывать». Он: «Я-то “за”, я могу хоть шесть, но ты-то как?» Я говорю: «Ничего, попробую».

Вот вы сейчас читаете, мне самой смешно, вам, наверное, тоже, хорошая примета: никогда нельзя считать деньги вперед, это неправильная манера, которую я вот так попробовала, а потом, наколовшись, сразу поняла, что навсегда ее надо искоренить.

Поехали мы в замечательный город Минск. Прекрасно принимают. Сразу же в первый же день у нас три выступления где-то с утра в одном ДК, тут же привезли в гостиницу, там все начальство, тут же обед, разговоры, все как полагается, пресса, интервью, тут же телевидение. В вечернее время в каком-то ДК замечательный сольный концерт, народу битком. За кулисами – чай, пирожки, пирожные, это знаете, была культура, всегда афиша, на которой ты должна расписаться, всюду фотографии киноактеров, моя в том числе.

У меня всегда была с собой масса открыток от Бюро пропаганды, которые, естественно, продавались всюду, в каждом киоске, стоили 5 или 15 копеек. До сих пор зрители приносят мне как раритет фотографии моих первых, 70–80-х годов, я, когда их вижу, всегда пишу: «Спасибо вам за память и за уважение». Мне это всегда очень дорого, потому что сколько лет люди хранят эти фотографии и свою молодость практически, потому что я – их молодость.

На следующий день с утра встав, душ приняв, потом позавтракав в столовой, в той гостинице на каждом этаже была замечательная столовая, где тут же тебе жарили замечательную яичницу, были вкуснейшие булочки, которые пеклись с утра, кофе варилось в турке, и чай был общей заварки, это не то, что сегодня пакетики. Давали или свежий творог, который только что привезли, действительно свежий творог, как сейчас помню, его привозили в здоровенных алюминиевых бидонах. Открывали и оттуда ложкой вытаскивали свежайший творог и такую же свежайшую сметану.

В то время, боже мой, мы из Белоруссии везли сыр, которого не было в Москве. Самый лучший сыр был в Белоруссии. Меня мама всегда просила: «Обязательно привези сыр, швейцарский, обязательно!» Это наш советский сыр «Швейцарский» с такими дырками и потрясающе вкусный. В Минске вообще кисло-молочные продукты были сказочные. Мы все это с театром с гастролей вечно оттуда волокли. Но уж творог, сметана и сыр – были самые лучшие.

После завтрака дают огромную «Волгу». Надо сказать, что Жора Мовсесян был всегда галантный мужчина, он мне уступал переднее место, я всегда садилась с шофером, он сзади и рядом с ним организаторша. Подъезжаем – уже какой-то районный центр, уже встречают, уже хлеб-соль, уже цветы, уже стоят какие-то женщины, парадно-нарядно одетые, с бантами, оборочками, тогда вошел в моду кримплен, это вообще что-то было невероятное, как правило, прически-«халы» на голове.

Короче, отрабатываю я так три концерта. И вечером нас везут куда-то – от одного места до другого километров 50 или 80, или 100, страна огромная, и мы с концертами то в одну сторону, то в другую сторону. Я только помню, едем-едем, дороги неидеальные в то время были, честно вам скажу, кроме центральных, тряска, и я чувствую, мне как-то становится плохо. Подъезжаем мы уже к четвертому и что-то как-то мне нехорошо, в голове все плывет, сил нет никаких, дурно, я свой пульс щупаю, а я научилась по нему определять давление, оно у меня всегда было очень низкое. И понимаю – дело плохо. Я выпиваю кордиамин, он повышает давление. Вроде как-то ничего. Потом крепкий чай. Приезжаю на четвертый концерт. Смотрю, за мной так подглядывает Жора: «Ты чего?» – «Да что-то мне нехорошо». – «Ну ты, давай,