Анжелика против террора - Владимир Гурвич

– Ты похитила мою дочь в Париже. Когда я узнал об этом, то поклялся, что тот, кто это сделает, станет на голову меньше. И я приложил немало стараний, чтобы разузнать, кто покусился на Мариам и доставить тебя сюда. Теперь ты здесь и будешь судима. По нашим законам такое преступление карается смертью.

– Эмир не позволит, чтобы с моей головы упал бы хотя бы волосок. – Как ни странно, несмотря на грозные заявления, Анжелика немного успокоилась и решила перейти в атаку.

– Эмир еще не знает о вашей роли в этом гнусном деле. И как только ему станет об этом известно, он не будет противиться против того, чтобы свершилось правосудие.

Это был прокол с его стороны, эмир сам сообщил ей, что ему известно об ее участие. Отец Мариам хочет ее запугать. Что ж, посмотрим, как у него это получится.

– Я не похищала вашу дочь, а спасала ее от отцовского произвола. Вы превратили ее пребывание в Париже в самую настоящую тюрьму. Так к своим детям любящие родители не относятся.

– Это не твое дело, неверная. Моя дочь обязана соблюдать обычаи своего народа, своих предков. И не тебе этому помешать. Ты посадили в мою дочь семена вольномыслия. И за это будешь сурова наказана.

– А вы будете наказаны тем, что сделаете свою дочь несчастной.

– Так ты мне еще и угрожаешь.

– Предупреждаю. – Анжелика решила идти ва-банк, все равно с этим человеком любые игры невозможны. Или она пока не знает об их содержании. – Вы умственно ограниченный, убогий человек, который, словно попугай, без конца твердит какие-то стародавние глупости. И не желаете понять, что мир давно изменился. Но для ваших тупых мозгов это не посильная мысль.

Кажется, ни Анжелика, ни начальник службы безопасности княжества не ожидали, что будет произнесены такие резкие слова. Отец Мариам изумленно уставился на нее.

– Да я сейчас тебя прикажу удавить. – Он подскочил к Анжелике так близко, что его выпуклый живот почти уперся в нее.

– Прикажите! А на следующий день удавить вас прикажет эмир.

Эти слова оказали на Саида аль Измирли довольно странное воздействие, он вдруг почти успокоился. Даже несколькими мгновениями ранее налитые яростью глаза стали почти обычными, как у нормального человека. Он вдруг подошел к креслу и сел, положив одну свою короткую ногу на другую.

– Вы напрасно пугаете меня эмиром, эмир вам не поможет, – почти мягко произнес он. – Ваша судьба целиком находится вот в этих руках. – Он приподнял вверх свои ладони с короткими пухлыми пальцами. – И эти руки сделают с вами вот так. – Пухлые пальцы мгновенно сжались в кулаки. – Я не прощаю ни обид, ни обидчиков. И не потому, что я очень уж злопамятный, а потому что знаю: прощение – признак слабости и сигнал к тому, что можно повторить обиду. А вы глубоко меня оскорбили, это моя дочь, и только я имею право делать с ней то, что считаю нужным. Нет, вы не умрете, вас ждет гораздо худшая судьба. Для каждого человека я всегда выбираю то наказание, которое для него особенно тяжелое. Смерть – это ерунда, всего лишь быстрый переход из бытия к небытию. Наказанием должна стать жизнь, которая будет восприниматься хуже любой, самой мучительной смерти. В этом и заключается настоящее искусство.

– Вы обыкновенный садист, может быть, лишь немного утонченный. Вам меня не запугать. – Однако, несмотря на произносимые слова, Анжелике на самом деле было страшно. Если этот человек выполнит свое обещание, ее ждут ужасные мучения.

– О, я и не думаю заниматься таким пустым делом, как запугивание. Все, кто имел дело со мной, знают, что я всегда выполняю то, что говорю. И вам скоро доведется в этом убедиться. Вы еще и близко не представляете, что такое жизнь, когда не хочется жить. Вы верно подметили, я утонченный человек, я нахожу в своих врагах слабые стороны и бью по ним. Вот почему все боятся моих ударов. Вы сами выбрали себе судьбу, когда встали на моем пути.

– Я не вставала на вашем пути. Вы и дочь – это разные люди. Ваша дочь замечательная девушка, а вы – гнусный негодяй.

– Если вам нравится меня оскорблять, я не возражаю. Совсем скоро вам будет не до этого. А жаль. Вы очень красивая и мужественная женщина, такие встречаются не часто. Вы могли бы принести гораздо больше пользы. Но вы чересчур самоуверенны в своей правоте, и это вас подводит. Вы думаете, что мир всегда будет лежать у ваших ног. Может быть, так бы оно и было, не соверши вы ряд роковых ошибок. И теперь настает время платить за них.

– Если Мариам станет женой Джамаля, то однажды вы поймете, что роковую ошибку как раз совершили вы.

– Вы очень упрямы, просто невероятно упрямы. Среди женщин упрямых много, но у вас особое упрямство, мужское. Зачем это вам?

– Вам это не понять.

– И все же объясните.

– То, что вы называете упрямством, вовсе не упрямство, а убеждения. Я верю, что каждый человек, мужчина или женщина, в независимости от вероисповедания имеет право на поиск своего счастья. И никто, даже отец, не имеет право этому мешать. Вот почему я помогала Мариам и нисколько не жалею об этом, несмотря на ваши угрозы.

– Ладно, вы принадлежите к тому типу людей, с которыми говорить бесполезно. Посмотрим, что вы запоете, когда ваша судьба кардинально преобразится. Мы скоро увидимся снова, подумайте над моими словами. Проявлять упрямство надо там, где это приносит пользу, а не везде, где можно. – Он сделал довольно длительную пазу, затем продолжил: – Я запретил Мариам под страхом жестокого наказания встречаться с вами. Если вы немного любите мою дочь, не позволяйте приближаться ей к вам. Я узнаю об этом ровно через десять минут.

Саид аль Измирли, больше не смотря на Анжелику, вышел из комнаты. Она же отерла пот со лба. Молва была справедлива, приписывая этому человеку утонченную жестокость. Что же он ей готовит? Бросит в темницу на съедение каким-то животным или паукам? Она вдруг задумалась. Еще во время разговора у нее периодически возникали странные ощущения, что отец Мариам говорит одно, а думает о другом. Выражение его глаз не всегда соответствовало смыслу его слов. Да и концовка разговора показалась ей несколько странной, не соответствующей всему предыдущему содержанию. Почему он вдруг стал упорно повторять фразы про ее упрямство, словно бы хотел направить движение ее мыслей по какому-то руслу. Но вот по какому? Она даже не может отдаленно представить.

Неожиданно она почувствовала, что страх, вызванный посещением Саида аль Измирли, почти прошел. Скорее даже не прошел, но стал каким-то иным, не таким острым, к нему прибавилось любопытство. Она вспомнила, что еще Мамонтов говорил ей о том, что в княжестве это вполне самостоятельный политик, не во всем согласный со своим шефом. И если предположить, что его замыслы в чем-то отличаются от замыслов его начальника, то тогда расклад этого пасьянса может быть весьма интересным и более благоприятным для нее, чем это кажется сейчас. Если бы только знать, в чем заключаются их разногласия, то на этом можно было бы сыграть. Но как это выяснить? Может быть, сам начальник безопасности однажды расскажет ей об этом? Если он пришел к ней вовсе не для того, чтобы ее запугать, а для того, чтобы каким-то образом воспользоваться ею в своих играх, то не исключено, что однажды это может случиться.