Солдаты - Уильям Форстчен

— Ублюдки не просто провели линию до Ниппона, — продолжил Кетсвана, — они состыковали весь этот путь до дороги, которую мы строили вдоль северного берега моря!

Ганс опустил голову, ничего не говоря. Проклятье! Шесть, восемь сотен миль пути за год. Он не думал, что бантаги были способны на это. Устало, он посмотрел на Кетсвану.

— У них есть другой маршрут, Ганс. Даже при том, что мы перерезали морской путь, они по-прежнему могут перемещать припасы по железной дороге! Взятие Сианя ничего не означает; они все еще могут поддерживать военные действия!

— Мы должны были слышать что-то, — ответил Ганс, его голос начал заплетаться от усталости, его разум отказывался верить темной действительности, которую эта разведка преподнесла. — Заключенные, рабы, сбежавшие в течение зимы, еще как-то.

— Рабов, работающих там, держали отдельно. Они только закончили ее в течение прошлого месяца. Почти все поставки по-прежнему шли до Сианя и перемещались кораблями — это было легче. Теперь плохие вести.

Он уже чувствовал, что же это будет.

— Прежде всего, они построили еще несколько фабрик в Ниппоне и заставили людей работать. Ганс, даже если мы разрушим это место, они все равно будут в состоянии произвести оружие.

— Мы должны были рассчитывать на это. — Вздохнул Ганс, пытаясь скрыть свое горькое разочарование. Таким образом, их атака не была сокрушительным ударом. С жестокой ясностью пришла мысль, что война была действительно проиграна. Джурак уничтожит чинов, возможно, остановится на некоторое время, чтобы перегруппироваться, затем просто надавит на них со всей силой. Он испугался, что из-за истощения, они увидят его отчаяние. Он опустил голову, чтобы скрыть лицо.

— И Ганс. Те три чина, которых я привел с собой, — продолжил Кетсвана, — как предполагалось, они должны были перегнать целый состав с рельсами на север этим утром. Они сказали мне, что примерно в то время слухи о том, что мы взяли Сиань, уже попали в город. Бантаги стали нервничать, собирая семьи чинов-правителей в качестве заложников, когда мы атаковали фабрики к западу отсюда. Именно тогда весь этот ад вырвался на свободу, и город взбунтовался.

— Можно сказать это то, на что мы рассчитывали.

— Однако, это не основной момент. Эти трое, уже должны были отправляться с тем грузом рельсов, когда внезапно они получили приказ ждать в железнодорожном депо. У одного из них брат работает на телеграфной линии. Он сказал, что на север, в Ниппон, были отправлены телеграммы, вызывающие назад два умена войск.

Ганс попытался не отреагировать.

— Мы должны были рассчитывать на сопротивление. Если у них здесь есть всего два умена, прикрывающие их тыл, то мы должны быть в состоянии справиться с этим.

— Ганс, два умена войск с современным оружием. Их отослали назад сюда после Битвы за Рим, на перевооружение. Эти бантаги — ветераны. Они прямо сейчас развертываются к северу от города.

Ганс оглянулся назад к Гуаню. Будь все проклято, это было бы прекрасное место для оборонительного сражения. Как и большинство чинских городов, это был кроличий лабиринт узких улочек, расположенных без какого-либо плана или мысли. Когда-то в нем проживало более миллиона человек. Никто не мог бы сказать, сколько осталось после стольких лет оккупации и рабства, но даже с несколькими сотнями тысяч он, возможно, был способен перебить полдюжины уменов в уличных боях.

Безбрежный столб огня заполнил ночное небо, город, возрастом в несколько тысяч лет, умирал в финальном катаклизме. Он почувствовал вспышку вины. Он знал, что все, кто жил в этом городе, были обречены. Если война в тысяче миль к северу и западу закончится, все здесь будут уничтожены прежде, чем бантаги отправятся дальше. И всё же, он слишком хорошо помнил, как будучи рабом, цепляться за жизнь, несмотря на неминуемую гибель. Если еще один день мог быть выжат из бытия, то все, на что можно было рассчитывать, это целый день отупляющих мук, в котором облегчением служили теплая миска проса на закате, мягкое прикосновение любимого человека в середине ночи, молитва в надежде, что ночь продлится вечно, а рассвет и страдания, которые приходят с ним, прогонит сон.

Его прибытие разрушило эту мечту, для всех здесь это была последняя ночь, и они знали это. С приходом рассвета, два умена отборных воинов орды, закаленных горечью битвы проведенной кампании в Риме, будут брошены в бой, и в их безумстве все умрут.

Он повернулся, чтобы посмотреть на запад, спаренные рельсы мерцали от света огня. Он мог тотчас пойти на попятную, и дать поезду задний ход. Борясь против отчаяния, он попытался рассуждать, что, по крайней мере, они достигли чего-то. Это был удар, который займет месяцы, чтобы оправиться от него. Джурак несомненно должен будет отступить к морю, возможно даже настолько далеко назад, что отойдет до Шенандоа или Ниппона, если благодаря своему сумасшедшему удару Винсент победит и таким образом будет угрожать южному флангу армии орды.

И что потом? В конечном счете, ничего не изменится, ничего. Джурак просто построит новую военную машину.

Ганс сел на корточки рядом со своим другом, вздыхая от боли, поскольку его колени заскрипели в протесте. Он посмотрел на троих железнодорожников, которые сидели сгорбленные в дальнем углу кабины, переговариваясь шепотом с машинистом локомотива. Он услышал обрывки фраз, шепотки о резне, смерти, потерянных семьях, страхе.

Снаружи, с каждой стороны остановившегося состава, продолжали проходить колонны напуганных беженцев, они не знали куда бежать, но все равно пытались убраться. Снова еще один короткий укол боли.

— Ганс?

— Да?

— Ты в порядке?

— Просто устал, так чертовски устал.

— Мы должны сделать что-нибудь, ты понимаешь.

— Что?

Он чувствовал, что голос срывается. Его ум был омрачен, и ему становилось слишком трудно сосредоточиться.

— С приходом рассвета они нападут; они перегруппировываются не далее, как в пяти милях отсюда.

— Я знаю это.

Кетсвана быстро поговорил с машинистом, жестом показывая на свою оловянную кружку. Инженер взял ее, нацедил еще немного горячей воды, и добавил несколько листьев. Кетсвана взял чашку и вложил ее в дрожащие руки Ганса.

Ганс сделал глоток, поставил чашку на пол, и наклонил голову назад на поленницу.

— У нас есть приблизительно шесть часов до рассвета, — заявил Кетсвана. — Мы должны окопаться и подготовиться. Построим укрепленную линию, опираясь на эту железную дорогу, используя фабричные лагеря, которые мы захватили, в качестве оплотов.

— Я знаю, я знаю, — шептал он.

«Так много лет борьбы, так много долгих трудных лет, и теперь, похоже, что все закончится здесь».

Его разум унесся прочь, прерия, звездные ночи: Антиетам, дорога к Антиетаму, поднимающуюся на Южную Гору, взгляд назад через долину, синие колонны, серпантином простирающиеся к горизонту, послеполуденное солнце, вспыхивающее на пятидесяти тысячах винтовочных стволов; Геттисберг, когда солнце, казалось, остановилось в небесах; и эти странные небеса. Он посмотрел вверх на Большое Колесо, снова задаваясь вопросом, какая звезда была их домом. Продвинуться далеко, так далеко, и теперь упасть на последнем шаге, и увидеть, как все будет потеряно.

Он закрыл глаза, молитва шла прямо через его сердце, «Боже, пусть все это будет не напрасно».

— Ганс?

Кетсвана наклонился, испугавшись на долю секунды, его рука, мягко коснулась лба друга, проведя вниз до горла, нащупывая пульс.

Он вздохнул и откинулся назад. Ему надо поспать, он должен поспать. Всегда пытаясь нести все бремя, забывая только, скольких он воодушевил и обучил. Нет, ему надо поспать.

Машинист посмотрел на него, и Кетсвана, жестом, показал, что Ганса нельзя тревожить.

— Кетсвана?

Он выглянул из кабины. Сквозь растерянную, топчущуюся на месте толпу, он увидел Фен Чу, одного из старой гвардии, оставшегося в живых при побеге.

— Не слишком многое осталось от порохового завода, — доложил Фен. — Все взорвалось к чертям собачьим.

— Следующий лагерь? — Он показал жестом вверх по железной дороге к Гуаню.

— Некоторые из рабов, которые смылись оттуда, сказали, что охранники начали стрелять во всех, затем сбежали. Это фабрика по производству патронов для их винтовок.

Кетсвана посмотрел назад на запад. Фабричные лагеря были вытянуты, как бусинки, вдоль дороги, на несколько миль, большинство из них были в основном одной и той же планировки. Кирпичные строения, в которых располагались литейные цеха, лесопилки, заводы по производству патронов, снарядов, пуль, винтовок, орудийных стволов, броневиков… кирпичное здание, окруженное деревянными бараками для рабов, а те в свою очередь окруженные частоколами, обычно из бревен или горбыля.

Большинство из них горело.

Он посмотрел обратно на город. Нет, с надеждой на него покончено.