Солдаты - Уильям Форстчен

Большинство из них горело.

Он посмотрел обратно на город. Нет, с надеждой на него покончено.

Юг? Он почти ничего не знал о той местности, только слухи. Во времена рабства ему иногда разрешали покидать лагерь по какому-нибудь поручению, на юге были только открытые сельхозугодья, обширные рисовые плантации и пастбища до того, как пришли бантаги. Сейчас большинство ферм было покинуто. Он помнил, что в ясный день, с крыши цеха можно было видеть, что холмы повышаются, и позади них, в отдалении был намек на окутанные облаками горы.

— Мы не можем пойти на юг, — заявил Фен, как будто читая мысли Кетсваны.

— Почему?

— Люди также бегут по этому пути. Они сказали, что большинство лагерных стоянок орды лежат на том пути, там сотни тысяч бантагов, их стариков, женщин и детёнышей, юрты, располагающиеся настолько далеко, насколько ты можешь видеть. Это — их летние пастбища на тех местах, что когда-то были фермами до того, как всех загнали в лагеря или убили.

То есть это не вариант.

Нет. Якорем спасения была железная дорога. Если мы попытаемся сбежать на юг, эта толпа, в панике, разбежится кто куда, и все превратится в охоту. — Хорошо, сплотите наших людей; мы начинаем отступать назад вдоль дороги. Мы отодвинем поезда назад по линии на три или четыре мили. Мы выставим поезда в ряд вдоль железной дороги между тремя или четырьмя лагерями и перевернем их вверх ногами. Соберите все трофейное оружие, какое сможете. Зайдите на завод по производству патронов, например, и вытащите так много боеприпасов, сколько сможете. Начните отбирать эту толпу, скажите им, что подкрепление приближается по железной дороге, но мы должны протянуть время.

— Они приближаются?

— Мы оба знаем ответ на этот вопрос, но мы добрались сюда, чтобы дать этим людям какую-то надежду, какую-нибудь причину повернуться и сражаться как люди, вместо того, чтобы быть выслеженными как скот, которым они были. Если мы можем получить десять часов, даже восемь, мы должны быть в состоянии укрепить хорошие позиции, а затем посмотрим, что эти ублюдки будут делать.

— Ты говоришь о сотнях тысяч людей здесь, — закричал Фен. — Они все умрут, как только орда оправится и нападет.

— Фен, год назад все мы полагали, что при любом раскладе мы покойники. Все, о чем я просил тогда, возможность умереть, убивая ублюдков. Я по-прежнему чувствую тот настрой; как насчет тебя?

Усмешка исказила утомленное лицо Фена, он встал по стойке «смирно» и отдал честь.

— Хорошо, давай перейдем к работе.

Фен умчался прочь, исчезая в толпе, выкрикивая приказы. Кетсвана посмотрел на машиниста и показал ему жестом дать задний ход. Когда машина медленно покачнулась при изменении направления движения, он посмотрел вниз на Ганса. Подняв грязное одеяло из угла кабины локомотива он мягко обернул его вокруг плеч друга.

— Мой друг, сегодня будет хороший день, чтобы умереть, — прошептал он.

По ощущениям было похоже на былые времена, нападение на Карадогу, пятый год войны Самозванца-Лженаследника. Во время войны город был уничтожен третьей атомной бомбой. Атака с воздуха была совершена против ветра, чтобы предотвратить отступление беженцев и отправить их прямо в ад, так как Карадога был центром непоколебимого сопротивления. Это было сражение, во время которого он потерял веру в цели войны. Гаарк присоединился к части вскоре после того сражения. Возможно, подумал Джурак, если бы он увидел это, его пыл угас бы быстрее.

Чинский город Гуань сейчас выглядел точно также. Это был их маяк на последние пятьдесят лиг полета, сначала на горизонте возникло свечение, затем вздымающийся столб света, настолько яркого, что он заполнил кабину дирижабля адским ярко-красным светом. Это напомнило ему также Священные Тексты, разрушение города Джакаву из-за его греховных обычаев.

Цепочка огненных вспышек прокатилась по городу, целые кварталы теснящихся друг на друге покинутых домов, оставленных, когда население, заставили работать на фабриках, железных дорогах, или отправили в убойные ямы, теперь истреблялись огнем, вспыхивая ярким пламенем до белого накала. Весь город, от северной до южной стены, горел. Благодаря сиянию он мог разобрать змееподобные колонны, выходящие из ворот к западу от города, где бушевали огромные пожары.

Как раз когда он обратил внимание на то направление, вспыхнул раскаленный добела взрыв, взлетая ввысь гигантским огненным шаром. Это был пороховой завод. Будь все проклято, таким образом, они были внутри фабрик. Более дюжины заводов; литейные цеха, орудийные заводы, пороховой завод, заводы по производству патронов и винтовок, все они горели.

Было трудно разглядеть заводы на востоке и юге. Он ни в коем случае не должен был оставлять старого Угарка в качестве командира умена. Он чересчур придерживался старых обычаев, и также горько то, что у него не было никакого опыта командования на фронте. В этом отношении те, кто там находился, были, вообще, воинами, не пригодными больше для фронта, или теми, кто никогда не был пригоден, кто достаточно был готов замучить беззащитный скот, но не настолько желал стоять перед теми, кто мог бы быть просто вооружен.

Всегда была одна и та же самая ошибка, собрать вместе менее компетентных, затем отослать их на какой-нибудь позабытый фронт.

И все же война была настолько чертовски близка к победе, что он буквально чувствовал ее внутри себя, своим внутренним восприятием. Набеги, и здесь и из Тира, хотя и были блестящими, были индикаторами окончательного отчаяния. Все, что теперь было необходимо, нужно было просто продержаться, сдержать это безумие, спасти фабрики, которые они покинули. Как только это будет сделано, вернуться на фронт и выполнить последний натиск, как будто вообще ничего не произошло. Это подорвало бы их моральное состояние раз и навсегда, и они сдадутся.

Ветер усиливался; столб дыма впереди поднялся в небеса примерно на десять тысяч футов, затем распространился темным грибовидным облаком, которое заслонило Большое Колесо. Даже с расстояния в две лиги кусочки пепла и тлеющих угольков дождем лились вниз. Машина дернулась и подскочила.

Он понял, что огненная буря втягивает в свою адскую сердцевину воздушные потоки по внешней границе, и приказал утомленному пилоту повернуть кругом и найти место для приземления вдоль железнодорожных путей к северу от города.

Он видел выстроенные в линию воинские эшелоны, их было больше двух дюжин. Позади них, в отдалении, передний бортовой сигнальный свет еще одного дирижабля шедшего из Ниппона, мигнул, и замерцал. Пилот по спирали пошел вниз, решив садиться, на, казалось бы, открытую землю, параллельно дороге, где стояла длинная линия поездов.

Залп пуль хлестнул через кабину. Красный туман брызнул в глаза Джурака когда машина резко накренилась вверх. Стерев его с глаз, он увидел пилота, резко упавшего на панель управления, боковина его головы, превратилась в кровавую мякоть.

Когда Джурак наклонился, пытаясь сдвинуть пилота в сторону и освободить штурвал, снова град пуль врезался в кабину.

Он мельком увидел локомотив, искры взлетали вверх от дымовой трубы, блестки света сверкали позади него, винтовочные выстрелы, и на мгновение он задумался, как проклятые люди добрались настолько далеко, затем понял, что это его собственные солдаты палили по нему в слепой панике.

Отдернув штурвал, он заложил резкий вираж, закрывая на мгновение глаза и подальше отворачивая голову, когда взорвались передние ветровые стекла, забрасывая его осколками.

Черт, в конце концов, быть убитым своими собственными воинами, подумал он мрачно. Когда он открыл глаза, то на долю секунды заметил несколько юрт прямо впереди, потянул штурвал обратно вверх, чтобы пройти над ними и из-за потери скорости почувствовал содрогание, встряхнувшее машину. Управление было потеряно, и машина начала опускаться, сначала хвостом, затем вся с грохотом шлепнулась на землю.

Кабина отломалась от передка машины, и, закрыв лицо, он упал.

Наступил момент ошеломляющей тишины, а затем он почувствовал высокую температуру. Горели водородные баллоны.

Пинаясь и скребясь, он высвободил себя из запутанного плетения кабины и выполз на траву. Комок грязи брызнул ему в лицо, щелчок еще одной пули провыл над головой.

— Вы проклятые дураки, это — ваш кар-карт! — проревел он.

Еще одна пуля разрезала воздух настолько близко, что он почувствовал ее глухой всасывающий звук, когда она слегка задела его лицо и затем крики командира, несущиеся эхом, кричащего воинам, прекратить огонь.

Нерешительно, он встал на колени, зная, что съежиться на земле будет потерей лица. Он встал, отряхивая себя. Командир десятка подбежал, приостановился, повернулся, чтобы прокричать всем, опустить оружие, затем пал на колени.

— Простите нас, мой карт.