Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал - Надежда Чернецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какой здесь расчет, Элен? Ты ведь не любишь его.
— Джеймс прекрасный, благородный человек, и я действительно не люблю его так, как он того заслуживает… так, как я люблю вас! Но он очень долго просил моей руки — мы познакомились еще в Милане, до того, как я вернулась домой из Европы. Вот уже много лет он просит меня стать его женой без всяких условий, из любых соображений с моей стороны, он знает, что мои чувства к нему вряд ли когда-нибудь перерастут дружеское расположение, и хочет лишь получить право находиться рядом и заботиться обо мне. И, если по какой-то причине Гриффит не станет ничего говорить, я соглашусь на этот брак… Подумайте, мистер Холмс! Разве вы не понимаете, почему?..
— Маленькая Патриция, — проговорил я.
— Да! — ее лицо впервые за весь разговор осветилось безоблачным счастьем. — Ее мать умерла в родах, и Джеймс сам воспитал малышку. Чудесная девочка!.. Когда он возил ее по Европе, и мы познакомились, я просто с удовольствием общалась с этим ребенком, привязалась к ней… Но после того, что со мной произошло…когда я узнала, что не смогу иметь детей, Пат словно закрыла для меня эту пустоту! Она сама уже давно просит меня выйти замуж за ее отца и почти стала для меня дочерью! И я хочу, чтобы исчезло это «почти» — если Бог поможет мне, я стану ей настоящей матерью! Воспитать и вырастить эту девочку — теперь мое единственное желание, моя единственная светлая цель…
Она умолкла и снова закрыла глаза, пытаясь подавить слезы. Прошло несколько молчаливых минут прежде, чем она вновь овладела собой и повернулась ко мне:
— Поверьте, меньше всего я хотела быть нечестной с вами! Будучи тем, что я есть, имея мое прошлое, я не имела никакого права даже пытаться нравиться вам! Но это происходило помимо моей воли, и вы сами были свидетелем моих дурацких выходок, совершенно мне несвойственных в иных обстоятельствах… Вы были правы, когда говорили о вреде эмоций и чувств — именно чувства завели меня в тупик, именно они душат меня сейчас, и ничего этого не было бы, если бы я сохранила ясность рассудка! Я не смогла сделать этого, будучи рядом с вами!.. И теперь я хочу принять предложение Джеймса, хочу испытать материнство — этот мой единственный шанс…
— Бог поможет тебе! — проговорил я. — А если не он, то я.
— Я не слишком уповаю на Бога — он ни разу не помог мне в самые ужасные минуты моей жизни! Не думаю, что теперь он пересмотрит свое ко мне отношение…
— Ты несправедлива — Небеса свели нас с тобой.
— Я не знаю — счастье это или кара!..
Она посмотрела на меня долгим и влажным взглядом. В этом взгляде теперь было печальное спокойствие, и лишь по тому, как иногда подергивался ее рот, я знал, что это не то хладнокровие, каким она всегда меня поражала. В те минуты я по-настоящему не чувствовал боли — слишком невероятным казалось это прощание, слишком фантастичным и далеким! После всего того, что Элен сказала мне, я понимал, что потерял ее, что никогда больше она не окажется рядом со мной, что, возможно, я даже никогда ее не увижу…Но она стояла передо мной, и сознание того, что я потерял ее навсегда, отступало перед счастьем видеть обращенный ко мне огонь в ее глазах! Она чувствовала то же самое — я был уверен в этом так же, как и в том, что правильно читаю этот взгляд!.. Мы ощущали друг друга, как это было всегда, и, мне казалось, я видел сами мысли, которые проносились в ее темно-синих глазах, словно это были мои собственные мысли.
Когда она улыбнулась, не сводя с меня взгляда, я уже знал, что она скажет:
— Ты прав, это счастье! Может быть, мое единственное счастье! И я буду хранить его так глубоко, что оно всегда будет со мной. Клянусь тебе!
Она шагнула ко мне и тронула меня за плечо.
— Могу я просить тебя об одном напоследок? — спросила она. Я привлек ее к себе и почувствовал, как снова задрожало от слез ее тело. — Если это не может стать для нас реальным, то пусть когда-нибудь, когда нас уже не будет, это достанется другим! Я не хочу, чтобы эта буря внутри умерла, так и не найдя никакого выхода! Когда-нибудь, если твои чувства не угаснут и все это не покажется тебе просто далеким воспоминанием, напиши обо мне правду! Сделай это сам! Может быть, моя Патриция прочтет ее, и в ее жизни будет больше счастья!
— Когда-нибудь я сделаю это, обещаю тебе!..
* * *Вряд ли мне стоит говорить о последних словах прощания, о том, что мы чувствовали и что говорили друг другу в эти последние минуты — эти откровения навсегда останутся только нашим достоянием…
Через две недели состоялся суд над Гриффитом Флоем, и, войдя в зал суда уже после начала слушания, я увидел в первом ряду Элен. Рядом с ней сидел лорд Гленрой — красивый мужчина средних лет с округлой темной бородой и пышной шевелюрой, тронутой у висков благородными сединами. Я сел в последнем ряду, и Элен не видела меня. Казалось, она не выказывала никакого особого интереса к происходящему и слушала показания свидетелей, опустив голову на грудь и изредка кивая в ответ на то, что говорил ей на ухо Джеймс Гленрой. Она ничуть не переменилась даже тогда, когда судья предоставил последнее слово Гриффиту. Тот поднялся со своего места, окинул зал цепким и насмешливым взглядом, остановил его на мне, потом на Элен, еще раз улыбнулся и, выдержав театральную паузу… отказался что-либо говорить.
Не стану здесь объяснять, как мне это удалось. Скажу лишь, что пришлось пустить в ход не только некоторые связи, но и не слишком законные методы, которые, впрочем, были вполне оправданы с моральной точки зрения.
Приговор не был слишком строгим, учитывая непреднамеренный характер убийства: Гриффита, вместо виселицы, приговорили к десятку лет каторги в Австралийских колониях. Когда я, лавируя в толпе, пытался поскорее покинуть зал, Элен заметила меня. Пока лорд Гленрой поднимал ее упавшие перчатки и помогал ей надеть пальто, она безотрывно смотрела на меня и несколько раз прошептала «спасибо»…
Элен стала женой лорда Джеймса Кеннета Гленроя через месяц. Об их помолвке было дано лишь небольшое объявление назавтра после того, как было сообщено об отправке в Австралию парохода каторжников… Венчание, по слухам, было более чем скромным. «Дейли Хроникл» поместила на первой странице большую фотографию, на которой Элен держала на руках маленькую девочку, а та прижималась к ней вместе со свадебным букетом, обвив ее шею руками.
Когда, в очередной раз зайдя навестить меня, Уотсон вдруг вспомнил «о деле мисс Лайджест» и попросил меня разъяснить ему, в чем состояла тайна Элен, я ответил, что, очевидно, в том, что она была далеко не так бесчувственна, как все о ней думали, и скрывала свое намерение в скором времени стать женой лорда Джеймса Гленроя и матерью его маленькой дочери. Он, возможно, и понял, что по каким-то причинам я что-то от него скрыл, но в силу своего врожденного такта не заметил мне этого.
— Знаете, Холмс, — сказал он, раскуривая сигару и становясь рядом со мной у окна, — если бы не то, что она вышла замуж, я мог бы подумать, что она испытывала к вам нечто большее, нежели признание или уважение, и что вы сами впервые в жизни допустили слабость. Однако теперь я понимаю, что вам это действительно чуждо и что для вас это могло бы быть чревато только провалом.
Я предпочел не отвечать ему.
©Н. И. Чернецкая, 2000.Примечания
1
Хороший тон (фр.) — прим. верстальщика.
2
Эмоция, которая является страданием, перестает им быть в тот самый момент, когда мы образуем ее ясную и точную картину.
3
Мы привыкли, что люди издеваются над тем, чего они не понимают (нем.).
4
Да не потерпит разум в чем-либо ущерба! (лат.)
5
«Летучий голландец» — опера Рихарда Вагнера (нем.), «Севильский цирюльник» — опера Джоаккино Россини (итал.).
6
Богиня разума (фр.) — прим. верстальщика.