Любовь-победительница - Барбара Смит

Обедайя порылся в кармане и сунул ей в руки небольшую тетрадь.

Мэри провела кончиками пальцев по гладкому переплету.

– Что это?

– Дневник вашей сестры. Я нашел его на днях, он был засунут за тумбочку в ее спальне.

Дрожащими руками Мэри прижала к себе нежданное сокровище.

– А я даже и не подумала искать дневник. Джо никогда не любила писать.

– Ну тогда вас ждет сюрприз. Прочтите, что она написала четырнадцатого мая.

Мэри застыла.

– Вы читали дневник моей сестры?

Лицо Обедайи покрылось румянцем.

– Ну да, ради вашей же пользы. Хоть кто-то здесь должен иметь голову на плечах!

Его уклончивое объяснение озадачило Мэри, но, прежде чем она успела задуматься над этим, Обедайя заковылял прочь.

У двери он остановился и посмотрел на нее из-под насупленных бровей.

– Раз уж вашего отца тут нет, чтобы посоветовать, то я сам предупрежу вас. Как только он наградит вас ублюдком, его и след простынет.

Дверь захлопнулась. Дождь продолжал барабанить по стеклу, нарушая тишину. Мзри в изумлении прижала руки к животу. Боже милостивый! У нее может быть ребенок.

Незаконнорожденный.

Ее бабушку соблазнил граф и потом бросил. Она растила отца Мэри в нищете и умерла от болезни легких, когда ей было чуть больше двадцати лет.

Нет, она не станет сравнивать Адама с жестоким, неизвестным ей дедом. Адам слишком порядочен для того, чтобы отказаться от собственного ребенка. И он не откажется от нее. Теперь, когда он сошел с пьедестала, когда они стали так близки, он наверняка понял, как много она для него значит.

Спи, любовь моя.

Улыбка коснулась ее губ. Обедайя не прав. Ничто не изменит ее мнения об Адаме. Ничто.

Открыв дневник, она начала читать.

Настроение Адама, шагавшего к дверям конюшни, было таким же мрачным, как и тяжелые тучи, затянувшие небо. Сапоги были забрызганы грязью. Дождь бил в лицо, струйки стекали за воротник. В любом другом случае он отправил бы с запиской слугу, а сам сидел у горящего камина. Но сегодня какая-то беспокойная энергия не давала ему покоя.

Дверь в конюшню была открыта и подперта деревянным ведром. Внутри стоял полумрак. Знакомый запах кожи, соломы и навоза напомнил Адаму детство, когда ему запрещали здесь играть. А ему так хотелось укрыться в конюшне от скучных занятий греческим языком, математикой и географией. Как-то весенним днем Сирил уговорил его ослушаться отца, и они целый час с восторгом карабкались на кареты, раскачивались на канатах, свисавших со стропил. Пока их не застал Джон-кучер и не отправил к герцогу. Хотя Сирил честно взял на себя вину, выпороли Адама. Он был старше, он был наследник, чье поведение должно служить всем примером. Тот урок он хорошо усвоил и руководствовался им всю жизнь. До недавнего времени. Он окликнул кучера.

Массивный мужчина вышел из чулана, где хранилась упряжь. Держа в руке тряпку, он уставился на герцога, раскрыв рот, а потом поспешно бросился к нему, сдернув с головы шапку и прижав ее к груди.

– Ваша светлость, – пророкотал он. – Мне никто не велел подавать карету.

– Я пришел не затем, чтобы отчитывать тебя. Мне нужен твой совет, вот и все.

– Мой… совет?

Адам кивнул.

– Завтра на рассвете мне понадобятся три кареты для путешествия: одна для меня, одна для Фенвика и еще одна для Дьюи. Вместе с тобой у нас два кучера, так что тебе нужно будет найти третьего. Знаешь ли ты надежного человека, которого можно было бы нанять?

Слуга нервно мял шапку.

– Не нужно никого нанимать. Есть юный Уитби, если вам не нужен будет форейтор. Он справится с лошадьми. А куда вы поедете?

Адам и сам бы хотел знать это.

– В несколько мест на побережье. Я смогу сказать тебе точнее утром.

Кучер поклонился.

– Можете положиться на Джона-кучера, ваша светлость.

– Очень хорошо. – Адам направился к выходу. У двери он остановился и повернулся к человеку, служившему Брентвеллам почти двадцать лет. А до него был его отец, которого тоже по традиции звали Джон-кучер. – Могу я спросить, как тебя зовут?

Кучер, нагнувшийся за тряпкой, выпрямился, и его густые брови взмыли вверх.

– Джордж Крукс.

– У тебя есть семья, Крукс?

– Жена и шестеро детишек в Дербишире. – Его широкое лицо засветилось гордостью. – За ними нужен глаз да глаз. Каждый раз, когда я вижу их, они становятся все больше и больше. Растут, как сорняки.

Адам никогда не задумывался о том, что то время, которое Брентвеллы проводили в Лондоне – а это составляло несколько месяцев, – Круксу приходилось жить вдали от семьи. И также в те периоды, когда Адам или его мать гостили у друзей, ездили на воды или ежегодно объезжали свои владения. Во всех приличных домах было принято, чтобы слуги были преданными, не жаловались на долгий рабочий день семь дней в неделю. А тех, кто жаловался, увольняли.

Выйдя снова под дождь, Адам направился к дому. Он нарушит традицию, наймет еще слуг, чтобы каждый мог время от времени иметь выходной. Светское общество, несомненно, придет в ужас, но Мэри будет в восторге от его плана.

Мэри. Его пальцы сжали ручку задней двери. Холодные капли блестели на его волосах, лице, одежде, а внутри полыхали воспоминания о ее нежной коже, восторженных возгласах, о невероятном моменте, когда он вонзился в нее и они соединились – душой и телом. При свете дня его действия стали казаться ему невероятно поспешными и необдуманными. Он овладел девственницей. Но словно и этого было мало, он еще и растоптал ее нежное сердце.

Адам, я тоже тебя люблю.

Громче голоса разума в его памяти звенел ее голос. Удивительно, но ему снова хотелось услышать, как она шепчет эти слова. Он хотел этого с яростным желанием, затмевавшим голос рассудка. Он вспомнил, каким замечательным было пробуждение, когда он увидел рядом с собой Мэри. Это была первая ночь за многие годы, когда он так крепко спал, первое утро, когда он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Ему хотелось лежать там целую вечность, целовать и ласкать ее, вновь овладеть ею еще до того, как она проснется.

Его остановило запоздалое чувство благоразумия. Никогда раньше он не совершал ошибки и не оставался с женщиной до рассвета. Чем дольше он задерживался, тем сильнее была вероятность того, что кто-нибудь из знакомых заметит его. Он не столько боялся за себя, сколько за Мэри. Сплетни больно заденут ее.

И поэтому с огромной неохотой он оделся, тихо спустился по лестнице и вышел через заднюю дверь. Адам собирался уйти через калитку, но когда он шел через небольшой сад позади дома, его вдруг одолела непривычная для него сентиментальность. Мэри проснется одна, ей будет обидно и больно, может, даже горько. И он, не задумываясь, нарвал букет ландышей и, вернувшись в дом, положил их на ее подушку.