Вторжение - Вячеслав Хватов

Неожиданно лесная чаща расступилась, и, выглядывая крышами домов из-за поросшего полынью пригорка, показалась деревня. Но отряд пошел не прямо к ней, а продвинулся мимо хлипкого моста, перекинутого через пересохшее русло ручья, и, спустился вниз к чавкающему под ногами, илистому дну. Здесь мы опять остановились. Сергей достал бинокль и долго рассматривал крайние дома. Мне же в лучах заходящего солнца не было видно вообще ничего, поэтому отошел чуть в сторону и принялся счищать ил со своих промокших насквозь кроссовок.

— Обалдел совсем? — Накинулся на меня Пашка Борзыкин. — Без ног остаться хочешь? Сказано же, мин кругом полно!

У меня так и охолонуло все внутри. Медленно, словно я уже стоял на одной из мин, оторвал ногу от земли и сделал шаг в сторону Пашки. Потом еще. Оказавшись рядом с Костиком, немного успокоился.

Сергей, предупредив, чтобы не шумели, указал направление, в котором будем дальше двигаться, и снова пошел первым.

Я воодушевился.

Значит, можно будет передохнуть, просушить обувь и даже поесть чего-нибудь.

В село вошли не по дороге и, соответственно не по улице, а перемахнули через низкий штакетник, и залезли в старый, но опрятный дом прямо через открытое окно. Внутри, как и во дворе, во всем чувствовалась рука хозяина — явно не ленивого и умеющего из говна сделать конфетку. Куда ни кинь взгляд, везде самоделки, а в просторных сенях стеллаж с аккуратно разложенным слесарным и плотницким инструментом. Мебель, большинство из которой тоже было сделано вручную, стояла на местах. Стульчики с резными спинками возле стола, на вешалке одежда, вымытая посуда в сушке, кровати заправлены, только пол весь истоптан. Видно не один раз кто-то как мы проходил сквозь этот дом. В общем, абсолютная идиллия, только самих хозяев нет. И не появлялись они тут довольно давно, иначе не покрыла бы паутина изголовье кровати, а на кухне не воняло бы протухшим супом, оставленным на плите.

То же самое я увидел и на остальных подворьях. В сами дома мы больше не заходили, но в глаза бросилось болтающееся на веревке белье с налетом пыли, приготовленные под закатку трехлитровые банки на столе и горстка гниющих огурцов возле них. Внутри туалетной будки с болтающейся на ветру дверцей — нетронутый рулон бумаги, а возле умывальника — тюбик пасты, зубные щетки в стакане и кусок засохшего мыла.

И тишина. Мертвой ее назвать было нельзя, потому что время от времени хлопала на ветру ставня, скрипела неприкрытая дверь, кудахтали тощие куры, брошенные людьми. То, что жители ушли отсюда внезапно и все в месте, ясно было даже мне. Позже Пашка рассказал, что в этом селе была зачистка. Кто успел, убежал в лес, а потом, не решившись вернуться, остался у родственников и знакомых в других селах. Тех, кто не успел убежать, погрузили в военные грузовики и вывезли в неизвестном направлении. Вывезли далеко. Если бы их поместили в фильтрационный лагерь под Пензой, рано или поздно сарафанное радио разнесло бы это по округе.

Жуткая картина. Дома стоят целые и пустые. Удивило то, что ни разу не встретили ни одной собаки

Ушли вместе с хозяевами что ли?

Пройдя все село за околицей наткнулись на облепленную мухами тушу коровы, подорвавшейся на мине. Вспомнив свое поведение у ручья, я сжал кулаки.

Пересекли поле и снова углубились в лес. Тут уж крутил головой и внимательно разглядывал куда наступаю. Наглядная агитация, она действует.

Когда уже совсем стемнело, вышли к поляне, на которой стоял… Его можно было назвать коттеджем, но это был дом, выстроенный в старинном стиле. Стены из оцилиндрованного бревна, крыша, хоть и покрыта металлокерамической черепицей, в комплексе с двумя маленькими башенками и дымовой трубой, смотрелась готично. Готичности добавляли и забранные в витые чугунные решетки высокие, почти до земли окна. Тяжелая входная дверь с массивной переливающейся золотом ручкой была не заперта.

По тому, как уверенно шел по темным коридорам Сергей, я понял, что он здесь уже бывал. Да и остальные совершенно не рассматривали обстановку внутри этого почти замка. Тоже видать не в первый раз видят все это. А посмотреть было что. Стены отделаны под старину, в огромной гостиной пол выложен паркетом из бука, на потолке цветная мозаика, рамы на окнах также сделаны из какой-то ценной породы дерева. Гостиная абсолютно пуста. В широкой стене напротив окон выложен камин, но в углу, на паркете след костра. Здесь-то, скорее всего и сожгли всю мебель. Нам же пришлось довольствоваться паркетом, который Пашка и я отдирали от пола кочергой, взятой из камина. Ночи в августе очень холодные, так что пусть уж хозяева этой красоты нас простят, если еще живы и если вернутся.

Пока разогревали консервы, я полазил по коммуникатору московских журналистов. Но ничего кроме того ролика и нескольких сотен тех самых гламурных фотографий, о которых говорил младший Борзыкин, тут не было.

Костик в это время пытался разговорить Молчуна. Его заинтересовало то странное устройство, с которым Вадим не расставался всю дорогу. О своем намерении поговорить с Сергеем я забыл и, лениво ковыряясь пластмассовой вилкой в банке с тушенкой, слушал, о чем говорят два 'гения' радиоэлектронной борьбы. (Как потом я узнал, Костик окончил МИРЭА и год служил в войсках РЭБ, а Молчун отвечал за это дело в отряде.)

— Ну ты же знаешь, что любая современная видеокамера видит ИК, как яркий свет. Направь любой пульт от любой домашней техники на камеру, и посмотри. Увидишь яркие вспышки. С разными камерами, c разными частотами излучения ИК могут быть разные вспышки, всполохи, но они будут. Американские девайсы, что они сбрасывают с воздуха, дают пучок до пятнадцати метров. Человек его ни за что не увидит, а вот эта камера видит, как яркий луч. — Молчун ткнул пальцем в тот самый цилиндр.

— А остальные? — продолжал пытать Вадима Костик.

— Датчики движения, тепловизоры и прочая хрень, все они все равно что-то излучают. Да хоть сигнал посылают на спутник время от времени. Вот тут у меня через интерфейс RS232 к коммуникатору подключен широкополосный радиоприемник ICOM IC-P7. Если сигнал от девайса аналоговый, то его можно засечь даже по тому, как дергается индикатор на самом айкоме. Смотри, лесенка из столбов — уровень сигнала. В наушнике при этом слышен характерный звук. Если сигнал цифровой, то видно только уровень сигнала несущей частоты. Я его вывел на монитор камеры, чтобы не смотреть и туда и сюда. Так насобачился, что могу приблизительно выяснить направление и расстояние до источника сигнала. Как только просек, где ловушка, смотрю на коммуникатор. Тут у меня есть прога, которая уже точно определяет, что за девайс пендосы забросили в лес. Вот гляди, видно характер сигнала: скремблирован, кодирование со сдвигом частот и так далее. Вот сейсмодатчики я находить не могу, но их с самолета не сбросишь. Зарывать надо. Если пендосы там у себя и самозарывающиеся изобрели, то хана.

— А как же эти их ловушки… э-э-э… их же то же правильно устанавливать надо. — Костик почесал затылок.

— Правильное положение в пространстве эти штуки принимают от встроенного датчика положения. Включается моторчик, и опа. Есть еще с маховиком, но это старые. Гляди. — Молчун достал из рюкзака какую-то коробочку, и они с Костиком склонились над ней. Я зевнул и стал укладываться на ночь возле камина, но, послушав с пяток минут завывания ветра в его черной утробе, передумал и лег ближе к тому месту, где копошились Костик с Молчуном.

— Очень гнусные штуки. — продолжал Вадим, и лицо его помрачнело. — Завтра будем проходить Вышелей. Там группу солдат, что на Урал пробиралась, американцы накрыли. Засекли их с помощью этих ловушек, послали беспилотник для корректировки огня, а потом из РСЗО село обработали. На том не успокоились и послали своих подручных из местных мразей добивать. Сам все увидишь.

Эти слова я слышал уже сквозь сон, накативший тяжелой волной, и вспомнились они уже утром, когда меня растормошил Пашка.

К Вышелею мы вышли часам к десяти. Собственно от села осталось всего три дома. Остальное — закопченные руины и груды кирпича. Проходя мимо уцелевшей одноэтажной хибары, посмотрел в окно. Внутри все было перевернуто, на стене следы пуль, а из-за приоткрытой рамы тянуло сладковатым трупным запахом. Я отпрянул, но сохранить свой сегодняшний завтрак мне все же не удалось. Уже через несколько метров среди развалин мы наткнулись на останки солдат, разбросанных взрывом прилетевшей сюда ракеты. Разорванное пополам тело молодого паренька, на переносице которого почему-то удержались очки, обугленные руки, ноги с зашнурованными берцами, кишки и просто куски мяса с торчащими из них розовыми осколками костей…

Меня вывернуло.

Некоторые трупы были только со следами пулевых ранений. Этих уже достреливали местные полицаи. И на них невозможно было смотреть.