Круг перемен - Ирина Анатольевна Богданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я войду?
Старуха отвела взгляд в сторону и стала смотреть на полёт оранжевой бабочки, что кувыркалась в воздухе, словно привязанная на ниточке. Повинуясь потокам воздуха, бабочка то взлетала вверх, то плавно кружила вниз, и тогда её крылья посверкивали на солнце отблеском золота.
Кухня оказалась огромной и старомодной, с холодильником шестидесятых годов, выкрашенным жёлтой масляной краской с грязноватыми потёками. На широкой газовой плите стояла пустая турка, а рядом две немытые чашки с остатками кофейной гущи. Чтобы сделать снимок, Анфиса убрала чашки и турку в раковину, а потом аккуратно вернула всё на место. Подумала было вымыть посуду, но не рискнула.
Хозяйка не готовила помещение к показу, и в комнатах царил хаос. По ходу Анфиса подобрала брошенную на пол кофту крупной вязки с разноцветными пуговицами. На обеденном столе бросалась в глаза тарелка с куском хлеба и раскрытая книга — кто-то любил читать за едой. Увядшие цветы в вазе осыпались на пол красными лепестками.
На старой кушетке с высоким изголовьем лежал турецкий валик-подушка в потёртой шёлковой наволочке. Надо сказать Марине, чтоб вызвала уборщиков, а на сегодня съёмка внутри дома отменяется. Но что-то здесь цепляло за сознание. Что-то, чего она не заметила и прошла мимо.
Анфиса ещё раз оглядела комнату: низкий стол чёрного дерева, тростниковая циновка на полу, комод с выпуклыми ящиками. Маленькая картинка в металлической рамке. Она подошла поближе к стене рассмотреть картинку, и сердце вдруг зашлось от неожиданности. Стоя на облаке, Богородица с Младенцем на руках указывала на запад. А у Её ног коленопреклонённо взирало на Неё русское воинство.
Не может быть! Откуда?
— Эту открытку моя мать привезла из России, — раздался за спиной скрипучий голос. — Она называется «Явление Богородицы русским войскам в Августовских лесах».
Анфиса резко обернулась. В нескольких шагах от неё стояла старуха и буравила её взглядом.
От удивления, что старуха сумела так неслышно подобраться, а ещё больше от того, что она говорит по-русски, Анфиса едва не ахнула. Даже браслеты на руках старухи не звякнули.
— Я уже видела такую открытку, — сказала Анфиса. — У моего… — Она на секунду затруднилась с определением. Сказать «друг»? Но Максим гораздо больше, чем друг. Как жаль, что пока нельзя по-простонародному сказать просто «мой», без всякого пояснения. Мой, и всё. И тогда в это короткое словечко вмещаются целые судьбы, связанные воедино. Подумав о Максиме, Анфиса улыбнулась.
— Я видела Августовскую икону, когда фотографировала развалины усадьбы Беловодо-вых. И ещё такая открытка есть у моего друга. Он тоже Беловодов.
Старуха протянула вперёд дрожащую руку со скрюченными костистыми пальцами.
— Помоги мне сесть. Меня ноги не держат.
Анфиса подвела её к софе и подоткнула под спину турецкий валик.
— Так удобно?
— Хорошо. — Старуха закрыла глаза и несколько мгновений сидела неподвижно, словно собираясь с духом. Когда она разомкнула губы, слова прозвучали поминальным звоном:
— Значит, он остался жив… — Она покачала головой. — Значит, жив…
— Кто он? — почему-то шёпотом спросила Анфиса.
Волнение старухи передалось и ей. Она тревожно замерла, ожидая объяснения.
Старуха пошевелилась:
— Муж моей матери Матвей Беловодов.
То, что говорила старуха, было непостижимо и невероятно.
— Подождите, я сейчас, — срывающимся голосом пробормотала Анфиса, хотя старуха никуда не собиралась исчезать и вообще не порывалась встать с места. — Я сейчас, одну минуту.
Дрожащими пальцами она набрала телефон Максима.
— Максим, срочно ответь, как звали твоего деда. — Тут она подумала, что дед слишком молод для старухиной матери, и исправилась: — Нет, прадеда. Ты знаешь, как звали твоего прадеда?
Даже через тысячи километров расстояния она почувствовала удивление Максима такому неожиданному вопросу.
— Прадед, прадед… — два раза повторил он медленно, явно сбитый с толку. — Моего прадеда звали Матвей Степанович.
Значит, точно он. Забыв дать отбой, Анфиса посмотрела на старуху:
— Вашего отца звали Матвей Степанович?
— Точно. — Старуха улыбнулась сморщенным ртом с отличными вставными зубами. — Только не отца, а первого мужа моей матери. Вторым браком она вышла замуж за голландца, моего отца. Он торговал древесиной и обожал маму, но она по-настоящему любила только своего Матвея. — Старуха провела рукой по щеке, и браслеты на её руке звякнули. — Только мама думала, что Матвей погиб на Первой мировой войне. А он, значит, остался жив. — Долгим взглядом она посмотрела на рамочку с открыткой. — Вот как судьба людьми играет.
Старуха внезапно опустила голову на грудь, зажмурилась и коротко всхрапнула, но тотчас встрепенулась:
— Запомни, моё имя — Софи Ван дер Хай-де, но ты можешь обращаться ко мне Софья Германовна. Иди, свари кофе, да покрепче. Себе тоже можешь. Я чувствую, нам с тобой надо о многом поговорить.
Имение Беловодовых,
1918 год
Много раз за последнее время Марфа Афиногеновна жалела, что не покупала драгоценности: активы конфискованы, деньги превратились в труху, а на последние золотые монеты они с Верой заказали в монастыре Августовскую икону с открытки.
С трудом встав с кресла, Марфа Афиногеновна подошла к иконе и погладила пальцем фигурки военных у ног Богородицы. Она попросила, чтоб ближнему солдату иконописец придал черты Матвея, и тот с особым тщанием выписал тонкий профиль и руку, занесённую для крестного знамения.
Раннее утро за окном снимало с деревьев сетку темноты. Отгремевшие недавно июньские грозы напитали землю влагой, и трава росла как на дрожжах, а скосить некому. Марфа Афиногеновна допила последнюю чашку кофе (последнюю в буквальном смысле, потому что кофе больше не продавался) и позвонила горничной. На ходу поправляя волосы, Маша пришла и встала в дверях:
— Прикажете разбудить Веру Ивановну?
— Нет, пусть спит, не тревожь её. — Марфа Афиногеновна вздохнула. — Маша, тяжело говорить, но я вынуждена тебя уволить. Мне нечем рассчитаться, поэтому возьми в шкафу лисью шубу, ту, которая тебе нравилась, с шёлковой подкладкой.
— Марфа Афиногеновна, да как же так? — соломой вспыхнула Маша. — Я ведь из прислуги одна осталась! Вы даже скотников уволили!
— Как же мне их не уволить, если комбед всю живность конфисковал?
— А готовить кто станет? Кухарки нонче тоже нет.
— Сами приготовим. Да и готовить не из чего. Забыла, что когда скотину угнали, то и запасы из погреба вывезли?
— Я всё равно останусь! Мы ведь с вами семь лет вместе, с тех пор как Параша замуж вышла. — Маша упрямо нагнула голову. — Я забесплатно стану вам прислуживать!
— Нет, Маша, моё решение твёрдое. Тебе лучше сейчас быть с роднёй в деревне, чем здесь на семи ветрах.
