Война на истощение - Владимир Дудченко

Раздался зуммер полевого телефона, и капитан Набиль взял трубку.

— Да, — сказал он. — Конечно. Они уже здесь. Обеспечим! Хадыр, эффендем!

Он воткнул трубку в коричневую пластмассовую коробку ТАИ-43, посмотрел на присутствовавших, и сказал:

— Господа, я получил указания лично от командира 8-й дивизии… Сообщаю их вам: обеспечить выполнение боевой задачи зенитно-ракетного подразделения ПВО и действовать в соответствии со складывающейся ситуацией…

Набиль вызвал офицеров роты, началась суета; майор Смирнов, кликнув своего переводчика, побежал в сторону места засады. Полещук проводил их взглядом, думая о том, что опасно близко они устроили это дело. Совсем рядом…

Эта душная и темная египетская ночь казалось бесконечной. Офицеры во главе с Набилем, благоухавшим французским парфюмом, сгрудились в мальге КП, глядя на плексигласовый планшет и прислушиваясь к словам оператора с наушниками. Отметок не было. Это радовало — израильтяне, видимо, пока ничего не засекли. Подали чай. Полещук закурил сигарету и, глядя на Агеева, изменившегося Агеева, не сидящего в углу блиндажа с надвинутой на нос каской, а нормального, напряженно смотрящего на планшет, подумал, что человек привыкает, в конце концов, ко всему, даже к этой странной войне…

— Мутаргим, мистер Искяндер! — нарушил ночное бдение чей-то голос. — Вас требуют в Абу-Сувейр, машину прислали… — Он вгляделся в полумрак блиндажа и козырнул Набилю. — Эффендем!

Полещук чуть не поперхнулся чаем:

— Кто требует?! Они чего обалдели? Ночь на дворе!

— Командир дивизии, — ответил сержант. — И его хабир. У них переводчик заболел…

Набиль, Агеев и другие офицеры оторвались от планшета и уставились на сержанта.

— Командир дивизии — произнес, наконец, Агеев. — Езжай, Саша! Значит, очень надо…

Капитан Набиль недовольно посмотрел на своего советника, потом молча кивнул головой.

Вот ноченька выпала, подумал Полещук, допивая чай. Сначала кочующий дивизион, теперь — ехать в Абу-Сувейр…

…Его привели на КП в бетонном бункере. «Ни хрена себе устроились, — удивлялся Полещук, спускаясь по ступенькам в глубокое подземелье. — Да здесь и атомная бомбежка не страшна! Нам бы такое!..»

А утром началась такая молотиловка, какой Полещук, уже много чего видевший на канале, до сих пор, не припомнил. Он автоматически переводил то, что говорил седой полковник, советник египетского комдива, и напряженно смотрел на огромный (по сравнению с ротным) планшет, видя отметки целей, роящиеся от Порт-Саида до Фаида и южнее. Особенно много целей было в районе Фаида. Израильтяне, похоже, бомбили его роту или ракетный дивизион, которого, скорее всего, там уже не было.

— Товарищ полковник, — не выдержал Полещук. — В районе Фаида сбили кого-нибудь?

— Нет, не сбили, — хмуро ответил советник комдива. — Было два пуска, но… Евреи ушли. Хитрые очень, — добавил он. — Знают, как где летать! А ты чего переживаешь, лейтенант?

— Да рота моя в Фаиде, товарищ полковник! — ответил Полещук. — А я — здесь…

— Ничего, лейтенант, — усмехнулся советник. — Целее будешь…

— Там же капитан Агеев, офицеры роты… — возмутился Полещук циничности полковника.

— Это война, парень, — спокойно сказал полковник. — И жертвы в ней неизбежны… А вообще-то не факт, что они погибли. Это со стороны, — он кивнул головой на планшет, — так кажется. Может, и живы, если блиндажи были сделаны как надо…

Полещук промолчал, вспомнив свою мальгу, засыпанную попаданием лишь одной авиационной ракеты. Ракеты, а не 500-фунтовой бомбы!

— Все нормально, сынок, — успокоил его седовласый полковник, приобняв за плечи. — Выдюжили Отечественную, выдюжим и эту, египетскую! Мать ее так!

…Капитан Агеев сидел возле входа в блиндаж. Рядом — его каска. Все дымилось, из воронок рядом исходил удушливый запах сгоревшего тротила. Агеев молча посмотрел на подошедшего Полещука и опустил голову. Он уже не чувствовал палящего африканского солнца, он не чувствовал ничего. Со стороны Большого Горького озера задыхались в непрерывных гудках сухогрузы. Вдалеке громыхала артиллерия, война на канале продолжалась…

Хагай Леви аккуратно проверился и почти подошел к месту закладки. Это было в Гелиополисе и Леви, чертыхаясь про себя, стал внимательно рассматривать прохожих. Со стороны — араб в грязной галабийе с кошелкой в руке был совершенно естественным и органичным элементом каирской улицы. Но только не в этом квартале Гелиополиса, откуда таких, как он, полиция безжалостно гнала. Негоже богатым египтянам смотреть из окон на нищих попрошаек! Леви об этом догадывался, поэтому чувствовал себя здесь не очень уютно. Но дело прежде всего, думал он, дернув молнию кошелки, чтобы были видны терракотовые фигурки древних богов Египта. И это было лишним, понимал Леви, какой богатый идиот польстится на покупку Анубиса, якобы добытого из захоронения Долины царей?

Он поставил кошелку на землю возле акации и опустился на корточки, еще раз проверяясь. Все чисто, ничего подозрительного. Леви поднялся, одернул длинную галабийю и, не спеша, направился к дому, справа от которого в металлической ограде должна была лежать маленькая кассета, завернутая в клочок газеты.

Леви протянул руку, достал сверток и быстро сунул его в кошелку. Вот и все, подумал он, и… обомлел. Навстечу ему шел тот самый русский переводчик, которого он почему-то не решился убить в пустыне под Рас-Гарибом. Русский явно увидел, что я что-то взял с ограды, подумал Леви, а возможно, узнал и меня… Надо его кончать!

— Устаз,[126] вы меня не узнаете? — спросил израильтянин, преградив путь русскому.

Тот непонимающе остановился, внимательно посмотрел на Леви и сказал:

— Не знаю, и знать не хочу! Пошел вон, васих![127]

— Я тебя предупреждал, чтобы ты больше никогда не попадался на моем пути! — зловеще сказал Леви. — Помнишь?

— Барра![128] — повысил голос юноша и посмотрел по сторонам в надежде увидеть полицейского. Но в этот полуденный жаркий час улица была почти безлюдной. Лишь где-то вдалеке маячили фигуры редких прохожих. И он, ненавидяще, уставился на высокого наглого феллаха в клетчатой куфии на голове, из-под которой жестко сверкали необычные серо-голубые глаза. — Пошел вон!

— Ладно, — осклабился феллах. — Не хочешь узнавать — не надо!.. Тогда купите Анубиса, устаз! Клянусь Аллахом, настоящий, из самого Луксора! Вот посмотрите, хадритак! — И Леви пошире распахнул створки своей кошелки, предлагая посмотреть.

Русский удивился мгновенной перемене в поведении странного незнакомца и непроизвольно наклонился над кошелкой, чтобы посмотреть на настоящего Анубиса. Это было последнее, что он увидел в своей короткой жизни: израильский спецназовец, быстро оглядевшись, мгновенным, давно отработанным движением рук свернул ему шею…

Леви огляделся, потом подтащил труп к ближайшей акации и усадил его, прислонив головой к стволу.

— Зеу зе,[129] русский переводчик, — сказал он про себя, еще раз глянув на неподвижное тело у ствола акации. — Я тебя дважды пожалел… А теперь не могу… Прости меня, русский!

И Хагай Леви быстрым шагом направился к перекрестку. Он торопился в свою грязную лачугу в Булаке, чтобы проявить пленку и отправить шифровку в Моссад…

Глава восьмая

14 часов продолжались вчера воздушные и наземные бои в зоне Суэцкого канала. Египетская авиация совершила налеты на израильские позиции в северном и южном секторах канала. Как передает агентство МЕН, в 18 часов по местному времени египетская артиллерия открыла концентрированный огонь по позициям противника. Израильтянам нанесены большие потери в живой силе и технике.

…Резкая боль от удара в грудь и ослепительный свет электрического фонаря. Чьи-то руки грубо сдергивают меня с койки.

— Кус уммак! Йа хайван!!! — выкрикиваю я арабские ругательства и тут же осекаюсь, получив пару болезненных ударов чем-то тяжелым в спину.

Мне швыряют овероль и заставляют одеться. Яркий свет слепит глаза, я быстро одеваюсь, боромоча ругательства и по-прежнему не понимая, что происходит и кто так грубо со мной обращается.

— Ялла! Барра — выходи! — произносит кто-то по-арабски и меня бесцеремонно выволакивают из блиндажа.

В едва брезжащем свете раннего утра недоуменно разглядываю неизвестных. Их двое. Камуфляжная пустынная форма, каски в такого же цвета чехлах, короткие автоматы… «Узи» — мгновенно определяю я систему оружия, и для меня все становится понятным: израильский десант.

— Рух — пошел! — говорит мне один из десантников, перебросившись несколькими фразами на иврите со своим напарником и больно ткнув дулом автомата в мою спину.