Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский

Строго оформлялся и стол. Вдоль него ставились вазы с цветами, по углам стояли большие вазы с определенным видом фруктов, а в центре – большая ваза с теми же фруктами ассорти. По оси стола стояли плато, большие серебряные подносы на низких ножках, с закусками-ентреме, а также бутылочные передачи (серебряные ведерки) со льдом и рюмочные передачи – широкие ведерки с волнистыми краями. У каждого прибора лежала свернутая в трубку накрахмаленная салфетка в серебряном или фарфоровом кольце с гербом хозяев. Гербы были и на всем столовом белье и посуде.

Надобно отметить, что в ХVIII в. иные вельможи, чванившиеся своим богатством, отправляли вместе с гостями и их приборы и посуду вместе с недоеденными фруктами. В ХIХ в. этот обычай повывелся: и средств уже тех не было, да, пожалуй, гости могли бы и обидеться.

После окончания обеда мужчины отправлялись в кабинет хозяина пить кофе с ликерами и курить, а дамы – в будуар хозяйки, также пить кофе с ликерами и курить.

С. П. Жихарев записывал впечатления об угощении на балу у откупщика Бородина: «Угощение было на славу. Несмотря на раннюю пору (10 февраля. – Л. Б.), были оранжерейные фрукты; груш и яблок бездна; конфектов груды; прохладительным счету нет, а об ужине и говорить нечего. Что за осетр, стерляди, что за сливочная телятина и гречанки-индейки (то есть откормленные грецкими орехами. – Л. Б.)! Бог весть чего не было! Шампанское лилось как вода: мне кажется, более ста бутылок было выпито. Хозяин подходил к каждому и приглашал покушать; сам он был несколько навеселе» (66; I, 48).

Совершенно понятно, что такие постоянные балы с живыми цветами в декабре, маскарады, вечера, обеды и ужины с оранжерейными фруктами не могли оставить своего следа даже на самых крупных состояниях и были верной дорожкой к разорению. Князь А. Н. Голицын по прозванию Cosa rara (все многочисленные Голицыны для их различия имели прозвища) промотал 22 тыс. душ крепостных и, доживая в старости на пенсию, положенную ему племянниками князьями Гагариными, умер в нищете на руках наемных слуг; зато же в былые времена он ежедневно отпускал своим кучерам шампанское и крупными ассигнациями зажигал трубки гостей (48, с. 82).

В старину, когда любили покушать и имели для этого возможности, но при этом люди были попроще, званый обед обставлялся несколько иначе: «В то время кушанья не подавали из буфета, а все выставляли на стол, и перемен было очень много. В простые дни, когда за-свой обедают, и то бывало у бабушки всегда: два горячих – щи да суп или уха, два холодных, четыре соуса, два жарких, два пирожных… А на званом обеде так и того более: два горячих – уха да суп, четыре холодных, четыре соуса, два жарких, несколько пирожных, потом десерт, конфеты, потому что в редком доме чтобы не было своего кондитера и каждый день конфеты свежие… Можно представить, какой был в этот день обед у бабушки: она любила покушать, у нее, говорят, и свои фазаны водились; без фазанов она в праздник и за стол не садилась. Бывало, сидят за столом, сидят – конца нет: сядут в зимнее время в два часа, а встанут – темно; часа по три продолжался званый обед» (148; 10).

Несколько проще был званый чай, на котором гостей было намного меньше, отчего он нередко устраивался в малой гостиной или малой столовой. Здесь во главе стола сидела хозяйка, а если хозяин дома был вдов – его старшая дочь. Подле нее стоял чайный столик с самоваром, заварным чайником и большой серебряной или фарфоровой полоскательницей. На столе стояли корзиночки с печеньями и сухариками, подогретые калачи, масло, нарезанная ветчина и сыры на тарелках, хлеб, варенья, сахарницы и чайные приборы. Определенного порядка в размещении гостей не было, а лакеи подавали только первую чашку и удалялись: званый чай предполагал интимное общение. Последующие чашки передавали присутствующие молодые люди, а разливала чай сама хозяйка стола, предварительно ополаскивая чашку: опивки могли испортить вкус свежего чая.

Здесь не раз упомянута будет широко известная не только Москве, но и всей России Марья Ивановна Римская-Корсакова; ее подробно описал М. О. Гершензон, как подлинную представительницу «Грибоедовской Москвы», но о ней писали, чаще в завуалированном виде, и сам А. С. Грибоедов, и А. С. Пушкин, и Л. Н. Толстой; дом ее еще недавно был известен москвичам как «дом Фамусова» на Пушкинской площади. Князь П. А. Вяземский вспоминал о ней: «Мария Ивановна Римская-Корсакова должна иметь почетное место в преданиях хлебосольной и гостеприимной Москвы. Она жила, что называется, открытым домом, давала часто обеды, вечера, балы, маскарады, разные увеселения, зимою санные катания за городом, импровизированные завтраки… Красавицы-дочери ее, и особенно одна из них, намеками воспетая Пушкиным в Онегине, были душою и прелестью этих собраний. Сама Мария Ивановна была тип московской барыни, в лучшем значении этого слова» (Цит. по: 48; 30). Однако же и после смерти Марии Ивановны, воспоследовавшей в 1833 г., дом ее не остался пуст. В 1845 г. здесь поселился ее сын Сергей Александрович, который «веселил Москву своими многолюдными и блестящими праздниками, и можно сказать, что он был последним московским хлебосолом. Его дом при его матери, приветливой и радушной, – в продолжение стольких лет средоточие веселий столицы – еще раз оживился и в последний раз заблестел новым блеском и снова огласился радостными звуками: опять осветились роскошные и обширные залы и гостиные, наполнились многолюдною толпою посетителей, спешивших на призыв гостеприимных хозяев, живших в удовольствие других и веселившихся весельем каждого.

В сороковых годах дом С. А. Корсакова был для Москвы тем же, чем когда-то бывали дома князя Юрия Владимировича Долгорукова, Апраксина, Бутурлина и других хлебосолов Москвы…

Каждую неделю по воскресеньям бывали вечера запросто, и съезжалось иногда более ста человек, и два, три большие бала в зиму. Но изо всех балов были особенно замечательны два маскарада, в 1845 и 1846 годах, и ярмарка в 1847 году; это были многолюдные блестящие праздники, подобных которым я не помню и каких Москва, конечно, уже никогда более не увидит» (148; 140). Впрочем, блистательный Сергей Александрович окончил свои дни в бедности.

Такой же, как балы, званые обеды и вечера, светской обязанностью было посещение театров и концертов. Не потому, что это было интересно или приятно, а потому что положение обязывало: «В театр двор ездил не потому, что желал то или другое в театре посмотреть, а потому, что ездил государь, императрицы и великие князья. Ездили придворные в те дни, когда в театре бывал государь, и наблюдали не столько за тем, что происходило на сцене, сколько за тем, что происходило в царской ложе: доволен ли государь спектаклем, как аплодировал, кто с ним сидел и т. п. Ложи и места старались брать такие, чтобы непременно была видна царская ложа. Наиболее приближенные любили ездить в театр на места почетные и даровые, как, например, в ложу министра двора или в среднюю царскую, считая лишним тратить деньги на то удовольствие, которое можно, благодаря своему положению, не только получить даром, но еще своим присутствием осчастливить приглашающих. Министерская ложа часто украшалась этими важными представителями русской придворной аристократии» (176; 68).

Для нашего мещанского времени довольно характерно представление о дворянстве вообще и аристократии, светском обществе прежде всего, как о носителях высочайшей культуры (мы светское воспитание, чтобы не сказать выучку, принимаем за особую высокую культуру), утонченных знатоках и покровителях искусств, культуртрегерах. Действительно, кого можно было видеть в театральных ложах, кто аплодировал заезжим европейским знаменитостям, кто составлял ценнейшие коллекции? Аристократия!

И верно. Среди крупнейших коллекционеров и меценатов мы видим и представителей самых блестящих фамилий. Достаточно назвать графа С. Д. Шереметева, потомка старинного и знатного боярского рода, владельца 200 тыс. десятин земли в 11 губерниях, обер-егермейстера двора и члена Государственного совета, который был на «ты» с императором Александром III и по привычке говорил «ты» его наследнику, тогда как сам Николай II говорил Шереметеву «вы»! Автор более 250 статей по истории, генеалогии, географии России, серии книг «Старая Москва», редактор и издатель десятков томов русских летописей, грамот, актов и множества других ценнейших книг. Настоящий специалист и крупнейший коллекционер! А барон Н. Н. Врангель (брат знаменитого вождя Белого движения)! В силу обстоятельств не закончивший даже реального училища, этот талантливый дилетант, всю жизнь занимавшийся самообразованием, еще молодым человеком в 1902 г. организовал в Академии наук знаменитую выставку русских портретов и выпустил ее каталог. И в дальнейшем ни одна выставка в России не обходилась без его участия. Один из издателей и редакторов знаменитого журнала «Старые годы», он стал автором десятков крупных статей и мелких заметок, многие из которых составили одну из лучших книг по истории русской культуры – «Старые усадьбы».