Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах - Эд Лейси

— Мне неинтересно.

— Интересно! Я недавно видел сон про миссис Да Косту — это был кошмар! Сам не знаю почему. Однако к делу. В двадцать минут двенадцатого ночи нам звонок: трое грабят бакалейную лавку. У нас с Биллом дежурство кончалось в полночь, но по вызову ехать надо. В магазин они не проникли, но дверь явно пытались открыть фомкой. Мы идем через улицу в дом это самой миссис Да Коста, которая нас вызвала. Он жила в полуподвале частного дома. Здоровенная такая блондинка, кровь с молоком, лет тридцати пяти. На ней был купальный халат — как сейчас помню молочно-белую кожу на плечах. Она говорит, что уже собиралась лечь, как взглянула в окно на противоположную сторону улицы и увидела, что трое молодчиков пытаются вскрыть дверь магазина. Говорит, они убежали, как только наша машина показалась из-за угла. Ну ладно. Но уже почти полночь, а мы влипли в дурацкое дело. Ну я спешу, нервничаю. Дот в тот вечер играла в бридж с соседями и ждала моего звонка в десять минут первого — мы тебя не оставляли дома одного. Когда работаешь полицейским, никогда не знаешь заранее, когда будешь свободен, — ничего нельзя планировать в бытовом смысле…

Мальчишка все еще лежал с закрытыми глазами, и мне показалось, что он спит. Потом он провел языком по сухим губам, и я понял, что он слушает.

— Я побежал по улице до конца квартала. На углу столкнулся с тремя итальяшками — правда, потом выяснилось, что один из них еврей. Все под мухой. В нашем деле есть одно правило: в девяти случаях из десяти кто ближе всего оказался к месту преступления, тот его и совершил. Это же здравый смысл подсказывает. Я показал жетон и повел ребят к Да Косте, чтобы она их опознала. Та говорит: было очень темно и лиц она не разглядела, а эти трое вроде не те, потому что двое из тех были в рубашках, а эти трое все в пиджаках. Она все это вывалила прямо при них, и они стоят лыбятся. Уже почти час, а у меня полный прокол. Эти три лба, естественно, все отрицают, хотя у одного из них я в кармане нашел здоровенную отвертку, которую они вполне могли использовать как фомку. Билл даже начал лепить, что он, мол, не полицейский, а очевидец и все приговаривал: «Это точно они. Я видел». Но эти гниды все отрицают. Ну что тут скажешь — трое мальцов пытались вскрыть магазин. Трое мальцов обнаружены в квартале от магазина. Я влепил им пару горячих, чтобы припугнуть, и вдруг эта миссис Да Коста впадает в истерику и орет: «За что вы их бьете? Я же говорю, что это не они!» И тут на этот шум из-за занавески, которая делила комнату на гостиную и спальню, вылезает цветной парень в пижаме и на костылях. Оказалось, парень был пуэрториканец, но для меня-то все они черномазые. Он спрашивает, в чем дело, а блондинка говорит: это мой муж. Ну, ты можешь сказать: какое наше дело? Но я уже на взводе, да еще у той блондинки, смотрю, такая белая аппетитная грудь… Ты хоть понимаешь, как одно на другое накручивалось? У меня и времени нет сесть спокойно составить протокол, допросить этих обормотов. И тут я как врезал одному из них под дых — он на пол бух! А когда блондинка раскрыла ротельник, я ей сказал, чтоб заткнулась. Тут этот колченогий встрял: «Эй, вы не имеете права так разговаривать…» Он махнул своим костылем, а я подумал, что он хочет меня ударить… Черт побери, да я уж и так на него зуб имел за то, что он трахал эту белую булку, и ему тоже влепил по роже. Он стал падать, а на лету опять махнул своей палкой, и тогда я ему саданул ботинком в бок. Тут на меня полезла блондинка — я и ей в рожу дал, по заслугам…

— Марти Бонд. Великий полицейский. Судья, Бог и зверь в одном лице, — произнес вдруг Лоуренс с такой холодной ненавистью в голосе, что я даже вздрогнул.

— Ну, сегодня тебя обставили вчистую, малыш. Меня обозвали «грубятиной». А я ведь только и попросил вернуть мне мои деньги… Ладно, малыш, я же ничего не пытаюсь доказать. Я просто рассказываю тебе, какой полезной работой занимался в полиции. Малышка Да Коста заорала на меня: «Вы, бандюга с полицейским значком!» Так вот, недавно мне приснился этот кошмарный сон, и я эти слова услышал впервые за многие годы. Короче говоря, итальяшки струхнули и уже собираются делать ноги, и тут уж я всех подряд начинаю обрабатывать. Правда, нам так и не удалось ничего на них навесить. Даже задержание не смогли обосновать.

— Ты закончил?

— Нет, я хочу нарисовать тебе полную картину, выдать по полной норме. Оказалось, что пуэрториканец — художник и бывший корабельный радист, получивший увечье в результате кораблекрушения. А когда я ему вмазал, то повредил позвоночник. Блондинка работала в местном универмаге, в отделе по найму — большая шишка! Она вчинила иск городу на сто тысяч. Городское управление встало на мою сторону, и мы устроили ей веселую жизнь. Сначала она потеряла работу в универмаге, когда хозяева узнали, что она замужем за цветным. Прошло больше года, пока шло следствие, и весь год мы ходили к ней, уговаривали, грозили. Мы говорили с ее адвокатом, угрожали санкциями ее домохозяину. Наконец он вынудил их съехать с квартиры. Ни одна газета про них не писала — только левые листки. В итоге их дело так в суде и не слушалось, потому что у нее вдруг крыша поехала от всего этого, и ее упрятали в психушку.

Лоуренс с трудом открыл глаза.

— Ну и в чем мораль, Марти? Когда на твоих глазах происходит ограбление, не вызывай полицию?

— Не знаю, в чем мораль. Я просто рассказываю тебе о Марти Бонде, самом крутом полицейском Нью-Йорка. Беда твоя в том, что ты вообразил, будто работа в полиции это как в кинобоевике — все чисто, лихо, умно…

— Да сам ты полицейский из кинобоевика — идешь по пути наименьшего сопротивления, выбиваешь «правдивые показания» из первого встречного. Прекрасное у Марти Бонда представление о правосудии: левой под дых! — Он смотрел на меня злыми глазами.

— Возможно, мое представление — и есть наиболее правильное. Ты же сам меня знаешь — самый заслуженный полицейский в Нью-Йорка, герой малышни!

— Шел бы ты…

— Я уйду. Понимаешь, Лоуренс, я никогда не думал о себе как о сознательном негодяе, ни даже как о мерзком типе. Но, наверное, я все же был таким. После случая с миссис Да Коста Дот не желала меня видеть. Похоже, я перестал быть ее «идеалом» полицейского. Но она не поняла одной простой вещи — я же вовсе не любил пускать кулаки в ход… Просто когда у тебя все идет как по маслу, ты стараешься не сбиваться с ритма. В большинстве случаев я оказывался прав. Обычно если человек оказывается поблизости от места преступления, неважно как, почем, зачем, он и виноват. Возьми, к примеру, дело Роджерса-Грэма, после которого меня вышибли. Я был…

Тут Лоуренс попытался отвернуться от меня, но не смог.

— Не хочу об этом слышать…

— А ты послушай. Мне нужно выговориться — так легче станет. Понимаешь, малыш, со мной на днях произошла одна неприятность, и я стал вспоминать свою жизнь, свое прошлое.

— Но я все знаю про это дело. Ты совершил ошибку.

— Конечно. Но только ты вот чего не знаешь: этот чертов Роджерс заявил, что я его сознательно преследовал. Что правда, то правда. Он был из этих черномазых умников. Молодой хлюст работал разносчиком в скобяной лавке. Вот чего ты не знаешь о том деле: за семь месяцев до того убийства меня вызвали в Центральный парк — там у дамы сумочку вырвали из рук. В десять утра богатенькая, тетка идет к станции подземки, и по дороге на нее налетает парень в джинсах — только это она и успела разглядеть — и сшибает ее с ног. Старуха встает — а сумочки нет как нет. В сумочке у нее лежало девяносто долларов. Я приехал туда минут через пять и вижу, как этот самый Роджерс в джинсах выходит из соседнего дома — он туда заказ доставлял из скобяной лавки. Я его обыскал и нашел семьдесят долларов — он начал мне нести какую-то ахинею, что, мол, на бегах выиграл. Я надел на него наручники — он тут же заткнулся — и оформил задержание. Старуха не могла вспомнить, белый на нее напал или цветной, но только она была уверена, что все это произошло ровно в десять.

— Прошу тебя, Марти, не надо…

— Молчи и слушай. Тебе всегда нравились криминальные истории. Этот сопляк Роджерс во всем сознался, но когда я его привел в КПЗ, он вызвал по телефону жену крупного издателя, которая поклялась, что Роджерс доставил ей покупку из скобяной лавки и с полдесятого до четверти одиннадцатого чинил детскую коляску. Она с такой уверенностью назвала время, потому что у нее был назначен визит детского врача в одиннадцать, и она просила Роджерса не спешить. Этот умник не мог мне этого сразу сказать и выставил полным дураком. Судья меня попросил покинуть зал — это чтобы произвести впечатление на жену издателя, а я напоследок пообещал Роджерсу его урыть. Несколько месяцев спустя, когда в парке убили парня, я прямиком пошел в ту скобяную лавку и узнал, что в тот вечер Роджерс доставлял заказ по адресу вблизи места преступления. Я получил от него признание — мы еще до отделения не дошли — и у меня был даже один свидетель. Из тех, для кого все цветные на одно лицо. И вот через год я прокалываюсь по-серьезному, когда зацапали Грэма, и он начал брать на себя все, в том числе и то убийство в Центральном парке. Газеты раздули шумиху, ну а остальное ты знаешь. В управлении решили со мной больше не церемониться и по-быстрому отправили на пенсию. Но я до сих пор считаю, что Роджерс безусловно имел ко всему этому какое-то отношение…