Аптекарская роза - Кэндис Робб

Пока она вглядывалась в мокрую темень, за ее спиной открылась дверь. Люси подумала, что это Бесс заглянула проведать ее, и улыбнулась сама себе, несмотря на страхи. Бесс будет рада увидеть, что она дышит свежим воздухом. Крадущиеся шаги. Кто-то подошел к кровати, застонал.

— Неужели я опоздал? Николас, как ты жесток. Почему ты меня не подождал? Сам позвал меня, а потом не подождал. Я прошел через ад этой ночью, чтобы вернуться к тебе.

Люси вздрогнула. Это был архидиакон, виновник всех ее бед. Оуэн, наверное, уснул. Бесс тоже. Люси не могла на них рассчитывать.

В груди у этого человека все хрипело и клокотало — так обычно дышит раненый или больной.

— Я услышал тебя, Николас. Услышал. Меня пытались остановить, но я вырвался. Прекрасный Николас. Они закрыли твои глаза. Они не хотели, чтобы я вновь их увидел.

Люси на ощупь начала передвигаться к маленькому столику, задержав дыхание из страха, что по дороге наткнется на какой-то предмет. Отыскав спиртовку, она повернула фитиль; вспыхнуло яркое пламя.

Ансельм охнул и прикрыл глаза скрюченной, разбухшей рукой. Николас лежал поперек его колен, освобожденный от простыни, в которую был запеленат. Вид у архидиакона был ужасный, к тому же от него исходил отвратительный запах крови и пота. Со лба стекала алая струйка. Темно-красное пятно расползлось по простыне, лежавшей у него на коленях. В конце концов он опустил руку и еще крепче вцепился в Николаса, в его обнаженное тело.

— Я сжег тебя. Как сумела твоя душа освободиться? Прочь отсюда, дьяволица!

— Это мой дом, чудовище. А Николас был моим мужем. — Люси подошла поближе.

Ансельм оскалился и зарычал на нее, как раненый хищник, с силой прижимая к себе мертвое тело.

Происходящее походило на кошмарный сон. Один мертв, второй обезумел от боли и горя. Выглядел он таким же трупом, как покойный. Безумец пробормотал что-то на латыни, принялся поднимать Николасу правое веко своим скрюченным распухшим пальцем, а потом наклонился и поцеловал его в губы.

— Именем всего святого, оставь его в покое. — Люси дрожала от ярости.

Ансельм поднял на нее взгляд.

— Что ты знаешь о святом, дьяволица?

Он гладил волосы Николаса, его живот, бедро, а сам наблюдал за Люси, наслаждаясь ее смятением.

— Прекрати! — прошипела она.

Она пыталась успокоиться, подумать, чем здесь можно воспользоваться вместо оружия. Вспомнила о ноже, которым резала бинты. Он лежал на столике рядом с кроватью.

— У меня есть право попрощаться с ним. — Ансельм наклонился и снова поцеловал Николаса. — Он любил меня. Я защищал его.

— Любил? — Люси подвинулась поближе. — Николас боялся тебя. Он говорил, что ты безумен. Порочен.

Ансельм пронзительно закричал и трясущимися руками положил Николаса на кровать.

Люси схватила нож и, держа его за спиной, попятилась.

Ансельм пришел в бешенство.

— Ты порождение порока, отравившее душу моего Николаса, — кричал он. — Николас любил меня. Это была чистая, искренняя любовь. А затем она отвратила его от меня — Амели Д'Арби. Французская блудница.

— И поэтому ты обманом заставил ничего не подозревающего Николаса убить ее.

Ансельм ухмыльнулся.

— Все произошло так, как я о том молился.

— Ты трус. Ты устроил так, что твой возлюбленный совершил за тебя преступление. И теперь Николасу гореть адским огнем. Не тебе.

— Это ей гореть. Не моему Николасу. Она умерла ужасной смертью. Кровь хлестала из нее, она угасала на глазах. Столько боли. Столько страха. К тому же она умерла без отпущения грехов, ты знала об этом? Без отпущения грехов. Сейчас она горит в аду, моя маленькая волчица. Представляешь себе картину, как она корчится в вечном пламени?

Люси взмахнула рукой, стараясь полоснуть ножом по его лицу. Но действовала она неумело и вспорола ему щеку, а не глаз.

Ансельм заверещал и бросился отнимать нож. Люси брыкалась, но ей мешали юбки. Он выбил нож у нее из руки. Она схватила стул и изо всех сил ударила безумца. Он пошатнулся, но почти сразу набросился на нее. Кровь текла из всех его ран: на животе, на щеке, на лбу. Она не представляла, откуда у него берутся силы, чтобы продолжать драку.

Он схватил ее. Зажал шею обеими руками. Одна рука крепко давила. Вторая бездействовала. Люси дернулась в сторону раненой руки. Он ударил ее головой о стену. Удар оглушил женщину, колени ее подогнулись. Ансельм поддержал ее и снова саданул головой о стену. Люси закричала, чувствуя, что ноги полностью отказывают. Он подхватил ее, прижал к стене, удерживая здоровой рукой за горло.

На лестнице раздался топот. «Господи, дай мне сил убить его. За мою маму, за моего мужа», — молила Люси.

Она вонзила ногти в руку Ансельма. И тогда он нанес удар собственной головой, нацелившись ей в лоб. В ушах у нее зазвенело. Она ощутила запах его пота и крови.

— Отойдите, леди Филиппа, — кричал Оуэн за дверью. — С дороги.

Взломанная дверь с шумом распахнулась.

Ансельм зашипел и прижал к себе Люси. Оуэн вырвал ее из сломанной руки архидиакона. Она поползла в сторону, туда, где лежал нож.

Архидиакон взвыл от ярости и боли и набросился на Оуэна, а тот вывернулся, поймал его сильными ручищами и швырнул о стену. Послышался тошнотворный хруст костей, тело Ансельма, обмякнув, повалилось на пол, голова легла на плечо под неестественным углом. Леди Филиппа закричала.

Оуэн поспешил к Люси.

Она стояла на коленях, занеся над головой нож, и смотрела на бездыханное тело архидиакона.

— Ты убил его? — Она задохнулась, не веря собственным глазам. — Это я должна была его убить. Я.

Оуэн опустился рядом с ней на пол. Дотронулся до ее подбородка, мягким движением повернул ее лицо к себе.

— Ты хорошо сражалась, Люси. Теперь он мертв. И никто из твоей семья больше из-за него не пострадает.

Она дернула головой, чтобы снова посмотреть на Ансельма.

— Он раскрыл тело Николаса, целовал его и…

— Позволь мне отвести тебя вниз, — мягко сказал Оуэн.

— Он… — Люси отпрянула от Оуэна и с трудом поднялась сама. — Он рычал и огрызался, как раненое животное. Я не… Он словно превратился в зверя. А то, как он держал Николаса… — Она шагнула к кровати, поперек которой на простыне, запачканной кровью Ансельма, лежал обнаженный труп. Люси поднесла руку ко рту. — То, как он его держал, дотрагивался до него, мучил меня… Николас умер в страхе перед ним. И этот монстр обнимал его, когда Николас не мог дать ему отпор.

Она была охвачена дрожью.

— Люси! — Оуэн дотронулся до ее руки.

Она попятилась и подошла к кровати, прижимая локти к бокам, в ее руке подрагивал нож.

— Господи. Этот человек цеплялся даже за мертвого Николаса. Такая ужасная, удушающая любовь. Больше ненависть, чем любовь. Чем провинился мой муж, что был вынужден так долго страдать? — Она приподняла край окровавленной простыни. — По какому праву? По какому праву?

Столько крови. Платье ее мамы потяжелело от крови, мокрая юбка цеплялась за рассыпанный по полу тростник. Кожа такая гладкая, холодная.

Оуэн подошел к Люси.

— Позволь мне отвести тебя в кухню.

Люси покачала головой.

— У Бесс найдется чистая простыня. Наверняка у нее есть чистая простыня.

Внизу открылась дверь. Сначала в кухне, а потом на лестнице послышались шаги. На площадке забормотали голоса.

Бесс перешагнула порог.

— Милосердная Мадонна, — прошептала она, увидев обнаженный труп на окровавленной простыне. — Что произошло? — Она глазами обвела комнату, заметила запачканное кровью лицо Люси, пятна крови на рубашке Оуэна и наконец остановила взгляд на теле архидиакона. — Святая Мария, Матерь Божья, — едва слышно пробормотала она, наклонилась к нему, но тут же отвернулась, уловив зловоние. — Не мог же ты один все это натворить! — Она перевела взгляд на Оуэна.

— Он уже был ранен.

Голоса как будто помогли Люси очнуться. Она выронила нож, и тот, зазвенев, упал на пол.

— Люси! — Бесс кинулась к подруге и принялась стирать кровь у нее с лица.

— Бренди и одеяла теперь не понадобятся, — сказала Люси.

Бесс вновь посмотрела на Оуэна.

— На простыне кровь архидиакона?

Оуэн кивнул. Бесс помолчала секунду.

— Люди архиепископа уже привезли гроб. Мы с Филиппой завернем Ансельма в то, что есть, а для Николаса раздобудем чистую простыню. — Она кивнула сама себе и повернулась, чтобы уйти. Потом задержалась. — Вы двое разберитесь с людьми Ансельма.

Люси опять начала дрожать. Оуэн поймал ее руки, они были холодны как лед.

— Я не знаю, что делать.

В ее глазах Оуэн заметил знакомое выражение, которое время от времени видел у своих солдат, когда те чересчур долго не уходили с поля сражения, усеянного трупами, скользя на крови и внутренностях своих собратьев по оружию и своих врагов, и неожиданно понимали, что больше не могут здесь находиться.