Звездные часы и драма «Известий» - Василий Захарько

С прекрасной Италией связаны и две поездки — весенняя и осенняя — в 1992 году супруги главного редактора Ани Голембиовской. В апреле она побывала в гостях у концерна «Стампа Медика» (пятнадцать дней) в рамках, как сказано в постановлении редколлегии, «сотрудничества с медицинской научной организацией». Осенью вместе с близкой подругой по давней работе в «Известиях» Галей Кузьминой командировалась в эту страну по приглашению газеты «ЕСИ Стампа Медика» на месяц, «для участия в круглом столе, проводимом редакцией, и ознакомления с деятельностью газеты». Тут сразу бросается в глаза хитринка, проявленная Игорем. Заведомо личные приглашения были официально оформлены как командировки ради одного — для упрощения процедур с получением визы и выкупом авиабилетов. Никаких 30 процентов суточных в этих обоих случаях не полагалось. Все расходы, включая приобретение билетов Аэрофлота на маршруты Москва — Рим — Москва, принимающая сторона брала на себя.

Загранкомандировки за чужой счет — это не только известинская практика. Это очень давняя реальность из жизни всей советско-российской журналистики. Может, в восьмидесятые-девяностые годы она приобрела в «Известиях» более масштабный характер, потому что тогда существенно возросли популярность, авторитет и влияние газеты, что, в свою очередь, повышало заинтересованность в контактах с нею отечественных и зарубежных политических, деловых, культурных кругов. А сама эта заинтересованность, надо признать, не всегда оказывалась бескорыстной. И как бы мы ни боролись с рекламой тех лиц, компаний, структур, которые звали нас в гости, она просачивалась на страницы газеты. Что уже само по себе свидетельствует: эта общепринятая практика является реальностью неоднозначной.

Не знаю ни одного известинского случая, когда бы недешевый подарок в виде приглашения за границу нанес прямой и ощутимый вред газете, а пользы, о чем я и писал, было немало. Думаю, то же самое можно сказать и применительно ко всем другим редакциям. Однако согласимся с тем, что подлинная независимость СМИ требует все же другого — абсолютно за все надо платить самим. В том числе и за каждое очередное удовольствие пересечь границу.

Ни в одну из предыдущих главок как-то не вписывался датированный 1992 годом сюжет, который хочется привести в качестве любопытного примера из области отношений президента Ельцина с прессой, конкретно — с «Известиями». Расскажу о нем здесь.

Приближалось 23 февраля. Многолетний официальный праздник — День Советской армии и Военно-морского флота. В редакции возникла мысль взять по этому поводу интервью у президента России, но говорить с ним не о празднике, а о важнейших проблемах, к которым было приковано широкое внимание в стране и в мире. Шел третий месяц после распада СССР, и все еще неясной оставалась судьба советских вооруженных сил, в первую очередь — стратегических ядерных сил, оружия массового уничтожения. Состоялись уже три встречи глав новых государств, последняя 14 февраля в Минске, и на каждой звучала эта обязательная и очень непростая тема для обсуждений. Что делать с более чем черырехмиллионной армией, по какому принципу ее делить, возможно ли совместное командование, преодолимы ли имеющиеся острые разногласия сторон, в частности между Россией и Украиной по проблемам раздела Черноморского флота? Куда будут направлены ядерные ракеты, и кому они должны принадлежать? Какова позиция России по всему комплексу военных, они же политические, проблем?

После полученного из Кремля согласия на интервью было решено, что мы подадим его как ответы президента на вопросы нашего военного корреспондента Николая Бурбыги. Как и раньше практиковалось в подобных случаях, вопросы формулировались с участием нескольких человек, в числе которых всегда был Боднарук, последнюю точку обычно ставил Голембиовский. Организационная сторона была на Бурбыге, он поддерживал связь с помощниками Ельцина. Объяснил им, что ответы президента надо получить не позже 18.00 в пятницу, 21 февраля, чтобы они были опубликованы утром следующего дня, то есть накануне праздника. В субботу, воскресенье редакция и типография не работают, так что следующий номер газеты выйдет на Москву только вечером в понедельник, 24 февраля, а основной тираж — по России и всему постсоветскому пространству — разойдется лишь 25 февраля. Для газеты такое опоздание с поводом к интервью будет выглядеть крайне несолидным.

Как рассказывал позже Бурбыга, в аппарате президента его заверили, что всё поняли, не подведут. В пятницу он напомнил о себе по телефону, но к 18.00 ничего в редакцию из Кремля не поступило. Потом выяснилось, что во второй половине дня президент не был доступен для помощников, он находился на торжественном собрании и концерте, посвященным традиционному празднику. Номер вел Друзенко. Поглядывая на часы, он распорядился заверстывать другие материалы на первую и третью полосы, где намечалось печатать интервью, и готовить всю газету к подписанию. Дальше сошлюсь на Друзенко, знающего подробности лучше других. Цитирую по его книге «Правда об “Известиях”», вышедшей в 1998 году:

Около девяти вечера звонит секретарь главного, просит меня подойти к «вертушке». На проводе — помощник Ельцина: куда, мол, присылать ответы. Поздно, говорю я, через полчаса газету подписываем, так что поезд, говорю, ушел. Еще через полчаса вбегает секретарша и в крик: быстрей, там Ельцин на проводе, из машины звонит, вас просит. Иду, беру трубку, объясняю про технологию, мол, график, газета сделана, уже поздно. А внутренне приготовился: будет давить — не уступать, не те времена.

И тут он подкупил меня в первый раз:

— Извини, понимаешь, это моя вина. Не знал я про ваш график… Как же быть-то? Это же очень важно, ответы эти.

(Интервью, как оказалось, действительно было важным. Тогда. Это даже из названия вытекало: «У России нет какой-то особой тайной политики в ядерных вопросах».)

Повторяю:

— К сожалению, все закончено, Борис Николаевич. Верстальщики уже руки моют. Домой собираются.

И тут он второй раз меня подкупил:

— Слушай, пойди к рабочим. Скажи: так, мол, и так, Ельцин просит. Вещь важная, понимаешь.

Пошел. Сказал.

— Ну, раз просит…

Подписали газету в полвторого ночи. Или утра. Высокий рейтинг был тогда у Бориса Николаевича.

«Не те времена», — написал Толя. Да, времена были удивительные, свободные от страха перед высшей властью, перед главным правителем. Но как-то быстро они стали уходить, эти исключительные во всей истории России времена…

Завершая обзор 92-го года, надо признать, что, несмотря на все желания и попытки многое у нас поменять к лучшему, приспособить «Известия» к новым условиям жизни, не удавалось самое главное — гарантировать газете независимость. По декабрь включительно ее судьба висела в воздухе, поскольку Конституционный суд РФ не торопился рассматривать июльское обращение к нему о проверке конституционности постановления Верховного Совета об «Известиях». При всех надеждах на благополучный исход дела ни у кого из нас не было уверенности, что суд удовлетворит иск Министерства печати и группы депутатов во главе с Сергеем Шахраем. А если он скажет, что парламент прав, тогда признается недействительным все — и акции, и владение редакционным зданием, и увольнение Ефимова, избрание Голембиовского, и само существование независимой газеты…

Это сейчас, при Путине, все заранее знают, какое решение объявит любой наш суд, включая Конституционный во главе с Валерием Зорькиным. В 92-м тот же суд и тот же его председатель Зорькин еще действовали более-менее самостоятельно, так что нельзя было угадать, чью сторону они примут в конфликте «Известий» с Верховным Советом. Тем более что он был частью острейшего конфликта двух властей, президентской и законодательной, который поставил страну на грань больших потрясений. Назначив на следующую весну Всероссийский референдум об основных положениях новой Конституции, декабрьский съезд народных депутатов лишь создал видимость политической стабилизации в России.

Приближался грозный 1993 год. Для «Известий» он нес полную неизвестность.

1993 год

Куда ни кинь, везде политика

Более тридцати лет, начиная с аджубеевского периода, в «Известиях» велись стенограммы летучек. В наступившем 1993 году летучки назначались и стенографировались все реже. Интерес к ним продолжал падать, они изживали себя как форма внутриредакционной демократии. К концу года выпуски тоненьких брошюр, фиксирующих угасающие дискуссии в Круглом зале, совсем прекратились. Сейчас я об этом сожалею, так как лишаюсь возможности в дальнейших своих заметках точно воспроизводить чьи-то выступления, реплики. Ну а если приведу прямую речь, то лишь в случаях, когда не будет сомнений, что она запомнилась такой, как когда-то звучала.