Жестокий поцелуй - М. Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это будет и моя гребаная голова, подставленная под топор.
Иисус, Мария и Иосиф, я лишил девственности гребаную старшую дочь Рикардо Сантьяго. Чертову принцессу картеля. У меня и раньше были кое-какие неприятности из-за моего члена, особенно с Сиршей, но никогда еще не было так чертовски плохо. Я знаю так же хорошо, как и любой другой мужчина в этом мире, чего стоит девственность такой девушки, как Изабелла, и я забрал ее по гребаной случайности. Блядь, у дочери самого могущественного босса картеля в Мексике на данный момент, и второго по величине по опасности. Не говоря уже о том, что я согласился на союз с королями, союз, который будет в большой опасности, если об этом узнают. Не то чтобы я не знал, как это происходит само по себе, я почти уверен, что на этот раз все закончилось бы тем, что я стоял бы на коленях за зданием и глотал пулю.
— Изабелла! Сестра! — Анхель проталкивается сквозь толпу гостей, жестом подзывая ее, и она поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть меня. Я вижу, как ее лицо слегка бледнеет, но она притворяется, заставляя себя улыбнуться.
— Анхель! Кто это?
Слова выходят натянутыми, отрывистыми, но любой, кто не знал ситуации, мог бы принять их за нервозность из-за того, что происходит с ней сегодня вечером. Ее взгляд скользит по мне и так же быстро отводится, вместо этого переводясь на своего брата. Ее руки скручены перед собой, и вблизи кажется, что смотришь на совершенно другого человека. Если бы я не знал ее так близко
Тем не менее, это она. Я знаю, что это так. Габриэла Родригес и Изабелла Сантьяго, это одно и то же лицо, я узнал бы ее голос где угодно, если не больше, и ее реакция на то, что она увидела меня, только подтверждает это. Но трудно совместить милую, соблазнительную девушку в обтягивающих коротких платьях с этой принцессой передо мной. Вблизи я вижу, что мерцающее качество ее платья обусловлено, должно быть, сотнями, если не тысячами жемчужин и драгоценных камней, похожих на бриллианты, вшитых по отдельности в тюль, процесс, который, должно быть, занял чертову вечность, и я подозреваю, что все они настоящие. Украшения, которые на ней надеты, безусловно, великолепны, огромные рубины цвета голубиной крови, оправленные в золото и инкрустированные бриллиантами, висячие серьги-капельки в тон, украшенные ореолом из большего количества бриллиантов. Я чувствую себя чертовым идиотом, когда смотрю на богатства, разбросанные по ее телу. Я помню, как я вручил ей гребаное топазовое ожерелье в пустыне, как будто дарил ей что-то особенное.
Мне становится еще хуже, когда я вспоминаю, как она смотрела на него, как реагировала, и пытаюсь примирить это с тем, что я вижу сейчас. Это должно было быть ложью, подделкой, все это, но почему? Почему она, черт возьми, продолжала возвращаться? Почему у нее был такой вид, будто она вот-вот заплачет, когда она брала ожерелье? Должно быть, она бегала в трущобы, развлекалась с низшим классом, прежде чем ее передали какому-нибудь богатому сукиному сыну, которому папочка Сантьяго ее подарил, и это заставляет меня стиснуть зубы, сдерживая ярость, которая угрожает вскипеть во мне.
Я был зол, по-настоящему зол, несколько раз в своей жизни. Не просто вымещал гнев на других, но злился на себя самого, и это как раз один из таких случаев.
— Найл Фланаган. — представляет меня Анхель, возвращая меня сейчас. — Он пробыл здесь довольно долго, я удивлен, что ты не видела его раньше. Он организовал альянс между нами и ирландской фракцией в Штатах, о котором наш отец объявит сегодня вечером.
— Ну, конечно, я бы его не увидела, — решительно отвечает Изабелла, — поскольку папа всегда настаивает, чтобы я запиралась в своей комнате, когда происходят эти важные встречи. Нельзя, чтобы чужие люди увидели его маленькую птичку.
Ее голос резок, и я понимаю почему, когда ее взгляд возвращается ко мне. Если бы она увидела меня здесь в тот первый день, когда я пришел на встречу с Рикардо, этого никогда бы не случилось. Она бы увидела меня в том баре и узнала, кто я такой, и вместо меня был бы какой-нибудь другой мужчина. Эта мысль приводит меня в ярость по другой причине, мысль о том, что какой-то другой мужчина прикасается к ней, но это чертовски нелепо. Какой-нибудь другой мужчина сделает это очень скоро, и мне, черт возьми, должно быть все равно. О чем я должен заботиться, так это о том, чтобы выбраться отсюда живым, поскольку я явно основательно облажался.
Единственное, что спасает меня от необходимости придумывать что-нибудь бессмысленное, чтобы сказать Изабелле, например, приятно познакомиться, когда я все еще помню ее вкус на своем языке, это голос хозяйки дома, созывающей всех гостей на ужин. Я обнаруживаю, что, к счастью, сижу в конце обеденного стола, через несколько мест от Рикардо, его жены и дочерей, достаточно далеко, чтобы не слышать, о чем они говорят, если вообще о чем-то говорят за общим разговором.
Еда вкусная, но я не могу сказать, что тут подают. Я слишком поглощен тем, какой оборот принял вечер, чтобы попробовать что-либо, даже такое тщательно приготовленное, как эти блюда. К каждому блюду прилагаются винные пары, что меня гораздо больше интересует несмотря на то, что вкус красного вина возвращает меня прямиком в ту ночь в дюнах с Изабеллой, когда я подарил ей это гребаное ожерелье и занимался любовью… нет, трахал ее на одеяле под звездами.
Я не могу смотреть на нее, заставляю себя не слышать тихий звук ее голоса дальше по столу. Я стискиваю зубы от злого чувства предательства, напоминая себе о том, насколько я близок к возвращению домой. Обратно в Бостон, и подальше от нее, женщины, которая, как я думал, помогла мне избежать моего разбитого сердца.
В тот момент, когда ужин завершается каким-то сладким пирогом и еще более сладким вином, и гости расходятся, чтобы начать танцевать, когда музыка снова заиграет, я ищу выход. Ответ приходит при виде двойных дверей, ведущих в сад за домом, и я направляюсь прямо туда, прежде чем Анхель снова сможет перехватить меня, полупьяного от текилы и вина и нуждающегося выбраться из жаркой, слишком душной комнаты.
Больше всего на свете мне
