Пресвитерианцы. Вторая армия - Василий Кленин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последнюю фразу она уже не шептала, а выкрикнула в полный голос, выпрямившись и раскинув руки. Где-то внизу что-то грохнуло, чьи-то ноги дробно затопали, но Гвануку уже было всё равно, что их слышат. Он смотрел в лицо принцессы — самое прекрасное лицо на этом свете — видел жуткую искреннюю радость… И желал ослепнуть.
— Мало же стоят твои слова… мой защитник. Даже такого слабого испытания ты не выдержал. Может, ты уже и не любишь меня? Забыл все свои клятвы? Погоди… Может быть, ты даже убить меня хочешь? Так, возьми.
Из рукава ее кимоно внезапно появился кинжал. Его кинжал. Принцесса взяла оружие в две руки и с церемонным поклоном протянула.
— Возьми и убей меня, О Гванук.
В запале юноша потянулся к кинжалу, схватил… и согнулся от рыданий. Он так любил ее… Так любил, а она всё погубила!
— Но почему?
Айдзомэ резко замерла. Руки её застыли на разных уровнях, кисти изысканно выгнуты — как будто, она окаменела посреди танца.
— Почему? Ах да, ну, откуда тебе знать, мой защитник? Ты ведь даже имени моего не удосужился узнать.
— Что? Я знаю твоё имя, Айдзомэ.
— Оучи Айдзомэ. Старшая дочь Мотиё Оучи. Внучка Ёсихиро.
Глава 27
Даже безграничное горе дало на миг трещину — Гванук вздрогнул. О старом владыке клана Оучи, который едва не сверг сегуна, он слышал многое.
— Глупый, маленький, милый мальчик, — почти пропела девушка. — Ты совсем ничего не понимаешь. Вы все ничего не понимаете. Оучи призваны править Тиндэем. Моему деду это почти удалось, но он захотел большего. Его брату пришлось годы прожить в унижении, покуда сила клана не стала прежней. Я едва вошла в пору, когда меня продали первенцу Кикучи. И я пошла, не сомневаясь ни на миг. Два года у меня ушло на завоевание этого гордеца, два года я настраивала сына против отца. Но преуспела, тот даже отправил наследника в заложники клану Асо. Всё шло что так, как должно. И тут появились вы. Словно, морские демоны. Ворвались, нашумели. Порушили всё…
Айдзомэ уже не говорила, она шипела, а руки ее, словно, тянулись к его шее. Гванук внезапно испытал мистический ужас, ладонь его невольно стиснула кинжал… Но теперь у него уже не было сил даже поднять руку.
— Однако, Оучи отступают, но не сдаются никогда. Вы оказались настолько странные. Настолько непохожи на всех прочих, что вас необходимо было понять. Изучить вашу силу и вашу слабость. Стоило провести с тобой всего несколько вечеров, мой милый, чтобы понять секрет: это не порох и не пушки, а всего один человек. Как жаль, что покушение сорвалось. Пришлось идти долгим путем. Убедить мужа пойти к вам на службу, научиться быть такими, как вы. Убедить его держать тебя поближе и терпеть…
Гванук дернулся, как от пощечины.
— Но теперь вам приходит конец. Все князья приползут на коленях к нашему дому. И принесут ваши удивительные ружья и пушки.
В это время топот ног стал совсем громкий. Самураи сюго-заговорщиков, наконец, нашли путь в комнату с решеткой и ворвались в нее с мечами наголо. Гванук зарычал в ярости и, наконец, пустил в ход свой кинжал. Короткий клинок пару раз злобно звякнул о пластины доспехов, прежде чем, юношу повалили и скрутили.
Никто не предупредит полки.
…Он не знал, сколько времени прошло: день, сутки или все десять дней. В яму для преступников его не посадили, а заперли в каком-то чулане с крепкими стенками. Рядом стояла чашка с водой (которую он давно опустошил), так что никто к нему не приходил ни с едой, ни с питьем. Гадить приходилось в одном из углов, так что воняло в темнице непереносимо.
Когда дверь отперли, внутрь хлынул свет — Гванук даже зажмурился от боли в глазах. И вздрогнул, услышав ее холодный голос:
— Вставай, защитник. Пойдешь со мной.
— Госпожа, я все-таки не уверен, что стоит…
— Я желаю, чтобы он сам это увидел! — в голосе Айдзомэ сквозила такая властность, что пленник поежился.
Стражники деловито связали ему руки и повели вслед за принцессой. Гванук опустил глаза, ибо видеть ее, даже одну только ее спину, даже после всего случившегося — для него было нестерпимо больно.
Замок буквально кишел самураями. Айдзомэ уверенно вела своих сопровождающих всё в тот же тигровый дворец. Несколько коридоров, переходов — и они снова оказались в комнате под потолком главного зала с решеткой вместо стены.
— Нравится мне здесь, — мило улыбнулась девушка. — Место приятных воспоминаний. Быстро закройте ему рот.
Стражи сноровисто запихали Гвануку в рот какую-то тряпку; глубоко, пока он не стал давиться. А потом другим лоскутом обмотали лицо, чтобы кляп нельзя было выплюнуть. Юноша завопил, зарычал, но смог выдавить из себя лишь еле слышное, глухое мычание. Не обращая внимание на возмущение, руки пленнику растянули и привязали к каким-то деревянным стропилам.
Гванук, полуподвешенный, оказался прямо напротив решетки. С трудом, но он видел хорошо освещенный зал. Видел, как распахиваются двери, и в них входит… Ли Чжонму! Гванук задергался, замычал, даже попытался изо всех сил пнуть решетку — но ноги не дотягивались. А шума в людном зале было гораздо больше, жалкое мычание сверху не расслышать. Только заметив, с каким наслаждением любуется на него Айдзомэ, он сразу сник и затих.
— Приветствую тебя, генерал! — это был голос Хисасе Мацууры. Видимо, главнокомандующий сидел вне поля зрения пленника.
Гванук с ужасом ждал продолжения. Генерала Ли сопровождали шестеро воинов из роты Монгола, у каждого, помимо меча, за поясом пистолет… Но в зале стоят, по меньшей мере, два десятка самураев. У каждого — крест Симадзу над головой (видимо, южный князь Мацууре не очень-то доверял).
Никаких шансов, если князья захотят убить старика.
— Мне не очень понравилось твое последнее письмо, сюго, — без предисловий начал Ли Чжонму. — Почему ты отказываешься идти в бой против Оучи? У тебя ведь такие силы!
— Прости, сиятельный, но силы мои не так, чтобы велики, — голос Мацууры был отталкивающе жалостливым, чуть ли не плаксивым. — В нескольких штурмах мы потеряли
