Дневники Фаулз - Джон Фаулз

Островные деревни — невероятно белые и чистые — похожи на собранные в кучу кубики; они — как кристаллы у подножия поросших сосной склонов, на краю голубой воды. В Спеце лодка доставила нас на берег, к причалу. Я познакомился с двумя учителями. На меня поглядывали с любопытством. Мы зашли в небольшой ресторанчик; похожий на испанца гитарист исполнил несколько греческих песен. У греческой музыки есть общие черты с андалузской, арабской и, конечно, турецкой музыкой. Она очень своеобразная, пряная, диссонирующая, в ней много ниспадающих нот, рваных ритмов, восточных интонаций. Чистым сильным тенором гитарист пел, обращаясь к только что вернувшемуся из Америки греку; тот уже выпил с дружками много рецины и теперь танцевал в греко-турецкой манере, двигаясь между столиками. Гитарист пел импровизированную песню о нем, там было много озорных намеков, колких шпилек, и всех это очень веселило.

Потом мы пошли в школу. Я не ожидал, что она занимает так много места — пять больших зданий в несколько этажей, широкие коридоры без всякой мебели, пол из камня. Когда говоришь, звук сильно резонирует — так бывает в церкви, морге, тюрьме. В моей комнате — 30 на 30 футов — мебели достаточно.

Школа расположена в парке у моря, отсюда слышно, как шумят, разбиваясь о гальку, волны. Много кипарисов и оливковых деревьев. Гибискус в цвету. Прекрасно оборудованный гимнастический зал, есть футбольное поле, теннисные корты, даже большие. Не школа, а мечта — великолепное место, прекрасное оборудование. Школа рассчитана на четыреста человек, но в настоящее время в ней учится только сто пятьдесят, и тенденция к сокращению учеников сохраняется. А сколько всего можно было бы тут сделать — открыть международную школу, школу совместного обучения. Однако Шаррокс считает, что надежды на перемены нет никакой.

Я встретился с заместителем директора — приятным мужчиной с морщинистыми веками и открытой улыбкой. За нашим обедом присутствовало несколько учащихся. Я совсем не знаю греческого, остальные учителя не говорят по-английски, так что я общался только с Шарроксом.

6 января[284]

Утром я вышел немного погулять. За ночь похолодало, море было неспокойным. Я не ожидал тут встретить птиц, однако увидел на берегу двух зимородков, пустельгу, вроде бы клушицу и еще несколько птах. И множество цветов. По словам Шаррокса, птиц на острове не было, однако то, что я увидел, давало надежду. Разнообразие природной жизни возбуждает меня — естественник обладает несомненным преимуществом перед всеми остальными. Когда я оказываюсь в новой стране, знакомство с ее птицами, цветами и насекомыми значит для меня — если говорить о получаемом удовольствии — не меньше, чем знакомство с людьми и их искусственным миром. Природа — наше извечное прибежище.

С Шарроксом я пошел в Спеце, чтобы купить необходимые вещи. В маленьком ресторанчике, где с потолка свисало побитое молью чучело канюка, мы съели жареную каракатицу — очень вкусную, — крупные оливки и жареный картофель. Все были очень дружелюбны, настроены мирно, по-товарищески.

Сегодня я познакомился с остальными преподавателями, и так как все они были пока для меня загадками, сосредоточился на одном — старался запомнить непроизносимые греческие фамилии.

Ужинать я сел за стол с семью учениками — с одной стороны моим соседом оказался критянин, который и двух слов не мог связать по-английски, с другой — турок, тот говорил вполне прилично. Однако будет трудно заниматься с ними в течение семестра, используя словарный запас слов в сто, не больше.

Итак, начало положено. Работа, похоже, не из трудных, если исходить из количества часов. Четыре занятия в день, составляющие в совокупности три часа, и два дежурства в неделю — еще пять. Итого — двадцать три часа в неделю. Грех жаловаться! Мальчики живые, непосредственные, энергичные; более женственны в поведении, чем английские подростки. Я видел, как вернувшийся после каникул мальчик поцеловал друга в щеку. Старшие более дружелюбны и ласковы с младшими и оказывают им больше внимания, чем осмелился бы их английский ровесник. А в целом внешний облик и одежда учеников мало чем отличаются от того, что видишь в Англии.

Мальчикам, однако, не удается наладить определенный порядок в своей жизни; у них нет организованных игр, и после семи школьных занятий они еще два часа сорок пять минут тратят на приготовление домашнего задания. Это слишком много. Педагогическая методика явно устарела. Школа нуждается в реорганизации. Частично дело в отсутствии университетских традиций вроде тех, что существуют в Оксфорде и Кембридже (в Англии) или в Эколь-Нормаль и Сорбонне (во Франции). Основная масса преподавателей не очень образованна. Свой предмет они знают, но в остальном мало чем интересуются — разве что перемыванием друг другу косточек. Так же себя ведут и их коллеги в Англии.

Но сам остров — драгоценный камень, Остров сокровищ, рай. Я совершил длительную прогулку в удаленные от моря холмы — по сосновым рощам, горным тропам, — в холодное и яркое безмолвие. Был прекрасный ясный день, с Пелопоннеса дул легкий ветерок, погода была почти такая, как в Англии в теплый мартовский день. Пихты растут редко, они невысокие и бесформенные, поэтому не загораживают великолепные пейзажи, а напротив, выгодно их оттеняют. Когда смотришь на них издали, кажется, что перед тобой одни круглые вершины, как у пробковых деревьев. Удивительнее всего в этих горах — полное безмолвие: ни птиц (в районе школы их множество), почти нет насекомых, ни людей, ни животных, только полная тишина, ослепительный свет, голубое море внизу и Арголисская равнина с низкой цепочкой гор посредине. Чистота и простота ощущений, какой-то особый средиземноморский экстаз витает в воздухе, пропитанном запахом сосны, зимней свежестью и морской солью.

Долгое время я никого не встречал, только слышал перекличку пастухов вдалеке — звук разносится здесь великолепно. Казалось, что маленький катер, который направлялся к дневному пароходу, пришвартовавшемуся у поселка, пыхтит на расстоянии нескольких сотен ярдов. Он же находился в двух или трех милях. На своем пути я наткнулся на обсерваторию, непонятно по какой причине установленную в горном лесу. На другой вершине, дальше к востоку, был виден монастырь, белизну его очертаний особенно подчеркивали сторожившие его черные кипарисы[285]. По мере подъема вид становился все красивее. Напротив Арголис — как рельефная карта, с неровными очертаниями, изрезанный заливами, с розовато-оранжевыми скалами по краям и темно-зелеными пихтовыми лесами в глубине. Но эти леса настолько открытые, настолько воздушные, что совсем нет ощущения мрачности — того, что есть на дальнем Севере. Переиначивая пословицу, можно сказать, что за этими деревьями виден лес, деревья дают отдохновение, приют от нестерпимой жары на открытых равнинах. Арголис, похоже, густо заселенный остров — там есть пара беленьких деревушек и еще стоящие в изоляции фермы и коттеджи. Пустует только гористая местность в центре острова. Справа, недалеко от Идры, виднеются очаровательные острова, а сама Идра — голубая, бледно-зеленая и розовая — колышется в изумрудно-синем море. Эти большие острова с остроконечными горными вершинами, крутыми обрывами и утесами гармонично располагаются относительно друг друга. Краски очень живые, но нежные; пастельные, однако не расплывчатые — акварель, хотя и довольно четкая.