Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин

«Переломность» заключалась прежде всего в расширении репертуара издаваемых книг. После периода 1930–1931 годов, когда деятельность издательства ограничивалась собраниями сочинений Цвейга и Роллана, а рецензий на иностранные книжные новинки не писалось, в плане 1932 года появились новые собрания сочинений (Стендаля, Генри Джеймса, А. Барбюса), обширная социально-революционная серия из книг иностранных авторов, старых и новых; в 1933 году к ним добавились собрания сочинения М. Пруста и А. Жида, несколько новых отдельных произведений современных французских и немецких авторов, с которыми издательство стремилось вступить в личные отношения для авторизации изданий; в 1934 году, накануне закрытия, в программе «Времени» появились новые замыслы: серия «Россика» (мемуары иностранцев о России), новые переводы европейской классики, антология переводов французской поэзии Бенедикта Лившица «От романтиков до сюрреалистов».

И. А. Шомракова называет «прогрессивным поворотом» это обращение «Времени» в последние годы своего существования к выпуску «новых произведений прогрессивных писателей, преимущественно немецких и французских» (Альберта Даудистеля, Жюля Ромена, Леона Муссинака, Роже Мартен дю Гара, Андре Мальро, Поля Низана, Анны Зегерс, Курта Клебера и др.), планам выпуска собраний сочинений Стендаля, М. Пруста и А. Жида и «библиотеки социально-революционных романов», и считает, что они произошли под «несомненным влиянием А. М. Горького и А. В. Луначарского»[775]. Для подтверждения слов о влиянии Горького монтаж из его откликов 1925–1927 годов на только что вышедшие тогда во «Времени» книги приводится в статье И. А. Шомраковой после сообщения о «прогрессивном» повороте издательства в области переводной литературы, который представлен романами, вышедшими в основном в 1933–1934 годах:

Постепенно, к концу 1927 г. характер издаваемой литературы меняется. По-прежнему издательство выпускает новинки зарубежной литературы, но это уже новые произведения прогрессивных писателей, преимущественно немецких и французских. «Время» выпускает роман Г. Фаллады, первый том избранных сочинений Б. Келлермана, сатирический роман А. Даудистеля «Закрыто по случаю траура», романы Ж. Ромэна и Л. Муссинака, первые части многотомной эпопеи Роже Мартен дю Гара «Семья Тибо», а позднее, в 1934 г., его же книгу-памфлет «Старая Франция». В планах издательства произведения А. Зегерс («Спутники»), Т. Манна «Волшебная гора», А. Барбюса, Сент-Экзюпери («Ночной полет») и др. «Время» предпринимает выпуск собраний сочинений крупнейших западных писателей: Стендаля, М. Пруста и А. Жида, заявившего в то время о своих симпатиях к Советскому Союзу. В утверждении этого нового направления, в эволюции, проделанной издательством, большую роль сыграл М. Горький, очень внимательно относившийся к работе «Времени»[776].

Из названных изданий «Времени» только одно (роман Даудистеля) вышло в 1927 году, остальные увидели свет, а также обсуждались и/или готовились в издательстве, но не вышли, в 1933–1934 годах, то есть в совершенно иную эпоху его существования, никак не затронутую влиянием Горького (переписка с которым к 1929 году стала со стороны издательства односторонней, а с 1932-го прекратилась совершенно). Конечно, формулировка И. А. Шомраковой о роли Горького корректна и говорит о косвенном, дидактическом влиянии Горького на произошедшую впоследствии эволюцию программы издательства — но все же ни один из названных авторов в переписке Горького со «Временем» даже не упоминался (кроме Мартен дю Тара — один раз, между делом и в отрицательном смысле[777]). Этот анахронизм легко превращается в прямо ложную картину прошлого, о чем свидетельствует краткая энциклопедическая заметка об издательстве «Время», где эта не существовавшая в реальности причинно-следственная связь между влиянием Горького и выпущенными «Временем» в 1930-е годы книгами представлена как действительно бывшая: «По рекомендации М. Горького „Время“ приступило к выпуску произведений современных зарубежных писателей — А. Зегерс, А. Барбюса, P.M. дю Гара, Г. Фаллады и др.»[778]. Аналогичное утверждение о «несомненном» влиянии другой относительно крупной литературной фигуры — А. В. Луначарского — на «прогрессивный» поворот издательства: «Внимание издательства к произведениям социальной проблематики особенно усилилось в 1931–1933 гг., когда председателем Редакционного Совета был А. В. Луначарский. Он просматривал планы работы издательства, внося в них свои коррективы <…>. Под несомненным влиянием А. М. Горького и А. В. Луначарского составлялся редакционный план на 1932 г., в котором главное место было отведено серии „Библиотека социальных романов“»[779], — также оказывается совершенно не соответствующим действительности. В подтверждение слов о «несомненном» влиянии Луначарского в статье Шомраковой цитируется письмо Луначарского «Времени» из Венеции от 12 сентября 1931 года — как показывает просмотр архива, единственное, написанное им издательству в бытность председателем его редсовета (с 4 мая 1931 года до скоропостижной смерти бывшего Наркома просвещения в Ментоне 26 декабря 1933 года; практически весь этот период Луначарский находился за границей) — в котором тот, получив для одобрения уже составленный издательством план на 1932 год, ни словом не упоминает о социально-революционной серии, которая шла в письме к нему «Времени» первым пунктом. В энциклопедической заметке о «Времени» это единственное письмо Луначарского пересказывается уже так, будто тот многократно наставлял издательство: «Луначарский вносил коррективы в план работы издательства, советовал, что именно издавать из классической литературы и современных авторов, рекомендовал к изданию произведения, наиболее социально значимые и отличающиеся высокими художественными достоинствами»[780]. Чем же, если исключить не существовавшее в реальности «непосредственное влияние» Горького и Луначарского, объясняется «прогрессивная» переориентация издательства?

Можно предположить, что одним из толчков к расширению планов послужило краткое ощущение «оттепели» 1932 года, возникшее после постановления о разгоне РАППа, а также неожиданная поддержка, которую «Время» осенью 1933 года нашло в Ленинградском горкоме партии, бригада которого обследовала деятельность издательства и дала исключительно лестные и выгодные для него выводы, рекомендуя расширить тематический план издательства «за счет включения в него произведений авторов, запрещенных в фашистской Германии» и социально-революционной серии и «в связи с расширением тематического плана поставить перед соответствующими организациями вопрос об увеличении Издательству норм отпуска бумаги» (выводы бригады Лен. горкома партии по обследованию деятельности издательства «Время» [осень 1933 г.]). Опираясь на них, новый директор издательства Н. А. Энгель в мае 1934 года предложил власти, «учитывая результаты деятельности Издательства, признанные успешными, а также то обстоятельство, что для выпуска некоторых современных иностранных авторов Издательство „Время“, как организация общественная, политически более удобна, чем фирма государственная», сохранить «Время» «как самостоятельную издательскую единицу кооперативной структуры, не сливая его ни с какими другими издательствами» (Энгель Н. А. [Справка о деятельности кооперативного издательства «Время» в Ленинграде], 7 мая 1934 г.). При этом аргумент «общественно-политического значения» деятельности «Времени» соединялся с апелляцией к «лабораторному» качеству его работы:

1) Художественная полноценность книги. — В этом случае Издательство исходит из мысли, что низкое художественное качество книги не только парализует, но и дискредитирует самые лучшие идеологические намерения автора. 2) Академически выверенная точность и литературность переводов. — Установка, принятая Издательством в этой области, сводится к тому, что действительно ответственным переводчиком может быть не всякий профессионал, правильно понимающий переводимый текст, а только органический литератор, творчески владеющий русским языком. 3) Тщательность внешнего оформления книги. — В этом направлении Издательство произвело и продолжает производить ряд новых в полиграфии опытов, частично уже завоевавших себе всеобщее признание.

Таким образом, новые основания жизни издательства тридцатых годов заключались в том, что оно издает литературу, для характеристики которой может быть использован шибболет «социальной значимости» и «революционности» — «революционных» современных немецких и французских писателей-коммунистов и антифашистов (Л. Муссинака, П. Низана, А. Мальро, К. Клебера, А. Зегерс и др.); писателей, «имеющих крупное общественное значение и являющихся вместе с тем яркими революционерами в области художественного слова» (Стендаль, М. Пруст, А. Жид); а также «социальный» роман (Ж. Ромен, Л. Кладель и в целом социально-революционная серия). При этом работа издательства политически поддержана авторитетом А. В. Луначарского как председателя редсовета и рекомендациями МОРП. И наконец, эту «общественно значимую» работу издательство выполняет с характерным для него «лабораторным» качеством, исходя из того, что «низкое художественное качество книги не только парализует, но и дискредитирует самые лучшие идеологические намерения автора».