Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин

Таким образом, новые основания жизни издательства тридцатых годов заключались в том, что оно издает литературу, для характеристики которой может быть использован шибболет «социальной значимости» и «революционности» — «революционных» современных немецких и французских писателей-коммунистов и антифашистов (Л. Муссинака, П. Низана, А. Мальро, К. Клебера, А. Зегерс и др.); писателей, «имеющих крупное общественное значение и являющихся вместе с тем яркими революционерами в области художественного слова» (Стендаль, М. Пруст, А. Жид); а также «социальный» роман (Ж. Ромен, Л. Кладель и в целом социально-революционная серия). При этом работа издательства политически поддержана авторитетом А. В. Луначарского как председателя редсовета и рекомендациями МОРП. И наконец, эту «общественно значимую» работу издательство выполняет с характерным для него «лабораторным» качеством, исходя из того, что «низкое художественное качество книги не только парализует, но и дискредитирует самые лучшие идеологические намерения автора».

Надеясь на благоприятные перемены в своей судьбе, издательство вновь, как в середине двадцатых, стало активно рецензировать иностранные книжные новинки, для чего в 1933 году было принято предложение А. А. Смирнова «в виду загруженности членов совещания работой и затруднительности для них срочно давать отзывы о тех или иных книгах — создать кадр рецензентов и испробовать их пригодность. Намечаются добавочно к имеющемуся уже: А. Г. Горнфельд, Н. Я. Рыкова, М. Е. Левберг, Григорьева, А. В. Федоров, А. А. Морозов» (протокол редакционного совещания издательства «Время», 19 октября 1933 г.). Помимо старых рецензентов «Времени», В. А. Зоргенфрея и П. К. Губера, отзывы для издательства стали чаще писать А. А. Смирнов и А. А. Франковский, активно сотрудничавшие со «Временем» после переезда в 1929 году в Москву издательства «Academia». В целом рецензенты тридцатых были литературно гораздо более квалифицированы, чем отбиравшие книги в «беллетристический» период истории «Времени» Н. Н. Шульговский, В. А. Розеншильд-Паулин и даже РФ. Куллэ, и при этом лучше освоили компромиссный советский язык. Некоторые их литературные решения однако вызывают сожаление. Так, А. А. Смирнов отсоветовал переводить «Путешествие на край ночи» Л.-Ф. Селина (Céline Louis-Ferdinand «Voyage au bout de la nuit», 1932): «…несмотря на огромные художественные достоинства этого произведения и на его большой интерес, рекомендовать его к изданию невозможно по следующим причинам: 1) Если книга натолкнулась во Франции (насколько мне известно) на некоторые цензурные затруднения, то и у нас она идеологически вполне неприемлема, будучи проникнута духом анархического индивидуализма, аморализма и нигилизма. <…> 2) <…> язык книги делает ее совершенно непереводимой (как роман Рабле!) Бесчисленные упрощения здесь были бы неизбежны; но это значило бы исказить книгу, лишив ее на % ее художественной прелести. Многое, выраженное нейтральным литературным языком, звучало бы плоско. 3) В частности, книга переполнена небывалыми вольностями языка в области эротической (а также и гастрической, напр, описание общественной уборной <…>), с применением самой разработанной фразеологии. В связи с общим стилем, это звучит очень живо и комично, но в переводе все это пришлось бы выкинуть, равно как и многочисленнейшие сексуальные откровенности, которые составляют важную и органическую часть книги. Ввиду всего этого, я считаю невозможным издавать это произведение по-русски» (внутр. рец. от 20 апреля 1933 г.; роман Селина вышел в 1934 г. в ГИХЛ в переводе Эльзы Триоле). А. А. Франковский отказался от издания по-русски романа Э. Хемингуэя «И восходит солнце» (Ernest Hemingway «The Sun Also Rises», 1926): «Гемингвей большой художник, мастер диалога и книга читается очень легко, но все внешние достоинства книги не искупают пустоты ее содержания, и перевода она не заслуживает» (внутр. рец. от 3 марта 1934 г.).

Одной из главных проблем издания в советской России тридцатых годов переводов иностранной художественной литературы было отсутствие надежных и актуальных сведений об иностранных книжных новинках, а также возможности получать их для перевода. Периодические издания, в задачу которых входил обзор иностранной книги — орган МОРП «Литература мировой революции» (вскоре переименованный в «Интернациональную литературу») и выходивший раз в два месяца журнал научно-исследовательского критико-библиографического института ОГИЗа «Иностранная книга» — давали сильно идеологизированные и отрывочные сведения о книгах прореволюционно и антифашистски настроенных писателей, по большей части не западно-европейских, а турецких, египетских, японских. Регулярная почтовая связь с русскими эмигрантами в Европе, существовавшая в двадцатые годы, когда «Время» могло получать заграничные книжные новинки из Парижа или Праги, совершенно прекратилась; заказывать книги за границей «Время», лишенное валютных лимитов, могло лишь с оплатой в рублях, то есть либо через знакомых иностранных писателей, прежде всего членов МОРП (Международного объединения революционных писателей), регулярно бывавших в Советском Союзе, либо через монополизировавшее с 1929 года книжную торговлю СССР с заграницей АО «Международная книга», крайне неэффективное. На редакционном совещании в октябре 1933 года обсуждался вопрос о том, что «слабой стороной Издательства является отсутствие информации о новой иностранной литературе», назначено было «особое лицо, ответственное за правильную и полную информацию и за своевременное пополнение портфеля» — А. А. Франковский; А. А. Смирнов указал «ряд источников для информации» (протокол редакционного совещания, 1 октября 1933 г.). В частности, издательство обращалось за советом к Д. П. Мирскому (см. письмо ему от 2 декабря 1933) и к Леону Муссинаку, французскому писателю, члену МОРП, жившему в то время в Москве (недат. (сентябрь-ноябрь 1933 г.) письмо)[781]. Члены МОРП и другие авторитетные для власти лица, такие как А. В. Луначарский, представлялись не только источниками оригиналов книг и рукописей для перевода, но и гарантами их идеологической легитимации. Сразу надо сказать, что новая диспозиция не сработала.

Разработкой состава и идеологии социально-революционной серии, упоминавшейся как руководством издательства, так и советскими исследователями в качестве центрального для существования «Времени» 1930-х годов объекта, занимался в конце 1931 года Г. П. Блок, пользуясь советами П. К. Губера (см. письмо последнего Г. П. Блоку от 11 ноября 1931 г.) и А. Н. Горлина, активно стремившегося в эти годы к сотрудничеству со «Временем»[782]. По совету Горлина состав серии был предельно расширен, включив не только «историко-революционный», но и «социально-революционный роман», и оставался открытым не только для иностранной классики, «разработка которой считается как бы „заповедной“ областью Госиздата», но и для новинок иностранной литературы, «которые появятся на Западе после принятия плана серии и уже во время работы над нею» (письмо А. Н. Горлина к Г. П. Блоку от 9 ноября 1931 г.). В редакционном плане 1932 года был представлен состав серии из 44 заглавий книг, выстроенных по признаку описанной в них исторической эпохи / социально-революционного события: «1. Современность и недавнее прошлое» («Девятое ноября» Б. Келлермана, «Джимми Хиггинс» Э. Синклера, «Манхэттен» Д. Дос Пассоса, «Десять дней, которые потрясли мир» Д. Рида, «Год рождения 1902» Э. Глезера, «Будденброки» Т. Манна); «2. Рабочее движение в Англии в 19 в.» («Ширлей» III. Бронте, «Альдон Локк» Ч. Кингсли и др.); «3. Парижская Коммуна» («Инсургент» Ж. Валлеса, «И.Н.Ц.И.» Л. Кладеля и др.); «4. Социально-революционное движение XIX в. в западно-европейских странах» («Жерминаль» Э. Золя, «История одного преступления» В. Гюго и др.); «5. Освободительное движение XIX в. у славянских народов» («Шпион» И. И. Крашевского, «Ранняя весна» С. Жеромского); «6. Итальянское освободительное движение» («Овод» Э. Л. Войнич); «7. 1848 год» («Мадонна баррикад» Л. Стрэчи, «Железо в огне» К. Фибих и др.); «8. Великая Французская Революция» («93-й год» В. Гюго и др.); «9. Английская революция XVII в.» («Записки кавалера» Д. Дефо); «10. Средневековье» («Кола-ди-Риенци» Э. Бульвер-Литтона и «Народный вождь Георг Енач» К. Ф. Мейера) и, наконец, «11. Античность», представленная «Спартаком» Р. Джованьоли, и «12. Восток» («Нана-Саиб» Д. Ретклифа).

В одном из вариантов редакционного плана на 1932 год имеется карандашная помета: «эта серия, задуманная широко, включается в настоящий план в виде опыта, в составе всего восьми [исправлено: девяти] названий». На самом деле их вышло еще меньше и без указания на связь с серией, которая таким образом осталась на уровне декларации[783]: «Выбор произведений, включенных в эту серию, определяется соображениями двоякого порядка: с одной стороны эти произведения должны удовлетворять основным идеологическим требованиям, предъявляемым ко всякой, выпускаемой у нас в Союзе книге (именно по этим основаниям сознательно не введены в серию такие подходящие, казалось бы, по сюжету, вещи, как „Повесть о двух городах“ Диккенса, некоторые романы Вальтер Скотта, Бальзака и др.), с другой же стороны они должны обладать высокими художественными достоинствами» (Объяснительная записка к редакционному плану на 1932 г.).