ЖИЗНЬ в стиле С - Елена Муравьева

— В угоду этому порядку моя жена и должна рисковать собой?

— Для нее это привычное дело. Кстати, смелость и решительность вашей супруги сыграли ключевое значение при выборе ее кандидатуры.

— Но…

— Простите, господин Матвеев, но это пустой разговор. Нынешней осенью по эсерам планируется нанести удар. Поэтому Надежда Антоновна, хочет того или нет, отправится в Женеву в любом случае.

В Женеву…ахнул Матвеев, складывая воедино разрозненные факты. Олино внезапное увлечение террором, неожиданное приглашение швейцарцев открыть филиал завода в Женеве, события последних дней — все втягивало Надин в планы жандармов, вынуждало ехать в осиное гнездо русской революции, в распроклятую Женеву. Господи! Матвеев выругался чуть слышно

— Я и так, с оглядкой на обстоятельства, — Парасин выразительно посмотрел на пачку долговых бумаг, — рассказал вам много лишнего. Большего не просите. Я — человек подневольный и обязан следовать приказу.

— Кто же вами руководит?

— Господин Лаубе.

Через пять дней Матвеев, через полковника Парасина, пригласил Бориса Михайловича Лаубе на ужин в ресторан «Арго». Настоящий разговор начался после десерта.

— Слухи о предательстве Ярмолюка муссируются в эсеровской среде давно, — произнес Борис Михайлович и отхлебнул кофе, — дело за доказательствами, которые и предъявит ЦК госпожа Матвеева. Однако перед тем ей следует лично побеседовать с Генрихом Францевичем и постараться убедить Ярмолюка, признать свою вину перед партией и открыто покаяться.

— Для этого необходимы веские доводы, — уронил тяжело Матвеев.

— Конечно. Надежда Антоновна вручит Ярмолюку копии его донесений, в охранное отделение. А также сообщит, что его банковские счета заблокированы и останутся в таком состоянии до особого распоряжения министра внутренних дел.

— Неужели Ярмолюк хранил деньги в Российских банках?

— Он — патриот, к тому же рубль — стабильная валюта.

— И сколько денег на счетах у этого господина? — Матвеева разобрало любопытство.

— Полмиллиона серебром.

— Ого.

— Его работа была высоко оценена нашим ведомством. Ярмолюк сумел сделать то, что прежде не удавалось никому. Он изобрел систему контроля террорных организций. Это стоит дорогого.

— Зачем же вы его сдаете?

— Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти. Террор, как форма борьбы изжил себя. Его кровавым героям пора на помойку истории.

Основной причиной, как понял Матвеев, по которой на террор, накладывалось табу, было настойчивое желание западно-европейских и заокеанских инвесторов заставить подшефные партии превратить единичные акции в массовые народные выступления. Что ни как ни устраивало полицию.

— Вы и Надежда Антоновна совершаете благородное дело, спасая страну от кровавого монстра….

— Давайте, по сути, — Матвеев скривился, будто от зубной боли. Он терпеть не мог, когда с ним обращались, как с идиотом. Прагматизм полицейской операции был более чем очевиден. Объявляя во всеуслышание, что первое лицо БО эсеров является платным осведомителем, сыск дискредитировал идею террора, лишал боевую работу смысла, демонстрировал миру разброд, царящий в рядах партии социал-революционеров, продажность ее верхов, неуправляемость низов и, как следствие, не перспективность финансирования подобной организации. Удар грозил превратить эсеров из лидеров революционного движения в аутсайдеров. Ведь без денег «щедрых меценатов» грозная общественная, сила, властительница умов и душ должна была стать тем, кем была на самом деле. Горсткой жалких болтунов.

Борис Николаевич вежливо улыбнулся:

— Суть такова: пока ваша супруга не исполнит свой гражданский долг, ваши банковские депозиты будут заморожены, а завод не получит ни копейки в уплату от военного ведомства.

Матвеев побледнел. Год назад он отхватил выгодный государственный заказ на изготовление приборов навигации для военных кораблей и. чтобы его выполнить, приобрел массу дорогостоящего оборудования. Теперь, если военные не рассчитаются, завод обанкротится, он разорится.

— Круто… — Павел с трудом перевел дух. Не только Надю взяли за горло. Его тоже ухватили за одно место.

— Как только Надежда Антоновна выполнит задание, вы будете свободны. Потому не стоит нервничать и изводить себя. Что случилось, то случилось. На все воля Божья.

— Божья или полицейская?

— Все мы в Его руках. И полицейские, и капиталисты, и революционеры.

В благостных призывах поскрипывала сталь. И скука. Взывать к подвигам и морализировать было для Лаубе делом привычным.

— Давайте-ка, оставим высокие материи, вернемся к делам земным. Итак, вы с женой отправляетесь за границу. Цель поездки: на месте ознакомиться с купленной вами недвижимостью. Ольга на всякий случай остается в России. Вместо нее вас будет сопровождать наш сотрудник. Он приглядит за развитием событий и, если понадобится, как юрист. поможет разобраться с вашими швейцарскими партнерами. Все ясно?

Матвеев затянулся сигарой и предложил, наконец, то, ради чего затеял встречу:

— В общих чертах. Но, может быть, Наде лучше не ехать? Я сам передам документы и сам потолкую с Ярмолюком. Вам ведь важен результат, не так ли? Я сумею обеспечить его.

— Это исключено, — Лаубе небрежным жестом отмел возражения. — Вы для ЦК и для Ярмолюка — пустое место. С вами никто не станет разговаривать.

— Ну, а газеты? Ради сенсации, они охотно опубликуют материал.

— Также охотно они напечатают на следующий день и опровержение.

— Что же изменится, если это сделает Надежда?

— Обвинения обретут силу. Госпожа Матвеева всегда умела заставить своих коллег по партии прислушаться к себе. Нынешний случай — не исключение.

— Вы намекаете, что Надин должна шантажировать ЦК? — говорить об опасности с человеком, посылавшим его жену на смерть было бессмысленно.

— Ее никто не тронет пальцем, — уверил Лаубе. — Об этом позаботился Люборецкий. Надежда Антоновна наследует дневники Прохора Львовича, появление которых сулит эсерам множество неприятностей. Чтобы избежать их, теперь, после смерти Люборецкого, ЦК будет сдувать с вашей супруги пылинки, и уж, конечно, не только примет всерьез ее заявление о предательстве Ярмолюка, но и отыщет аргументы, способные убедить главу БО оставить политическую карьеру. Не стану, вас обманывать, риск все же есть. Генрих Францевич — личность одиозная и прессинг со стороны партии может воспринять не адекватно. Потому операцию лучше начать с беседы с ним. Он сам сообразит, что к чему и сделает, надеюсь, правильные выводы.

Матвеев кивнул уныло

— Я тоже на это надеюсь.

— Тогда, прощайте.

— Позвольте, напоследок, один вопрос? Исключительно для спокойствия Надежды Антоновны.

— Валяйте.

— Жизни Виталика Орлова и этой красивой брюнеточки ничего не угрожает? Надя вбила себе в голову, что должна их спасти.

— К мальчишке у нас претензий нет. Ну, а барышня теперь, конечно, на крючке. Впрочем, если она захочет оставить террор, мы возражать не будем. Что касается госпожи Матвеевой, то лучше бы она не о революционерах радела, а детишек рожала. Что за времена, что за нравы нынче! — В голосе Лаубе звучало почти искреннее возмущение. — Все только о высоком помышляют, о долге, о миссии. Нет, прежде простые человеческие обязанности исполнить, честно отработать свое естественное предназначение. Женщина должна рожать и растить детей. Мужчина обязан заботиться о своих близких. Глядишь, и не понадобятся никакие революции, будет в обществе и так порядок и благолепие.

С азбучной правдой хотелось согласиться. Матвеев считал так же: рожать, растить и заботиться — рецепт социального спасения был прост.

— Если вы отправитесь в Швейцарию через неделю, то, как раз застанете господина Ярмолюка на месте. В сентябре он обычно отдыхает в Ницце и партийными делами не занимается. Так что, лучше поторопиться.

— Через неделю, значит через неделю, — спорить было не о чем.

Женева встретила Матвеевых дождями. Проливные, холодные, они были созвучны траурным настроениям.

— Бедный, бедный, Прохор Львович… — Надин не давали покоя воспоминания, связанные с редкими и не особенно впечатлившими когда-то, интимными свиданиями с Люборецким. Хоть по принуждению, партийного задания ради, занималась она сексом со стариком, а тело вспыхивало страстью, наливалось нежностью и желанием. Прохор Львович многое уже не мог, но многое умел и этим покорял. Сексуальная повинность была не в тягость. Не только характер вырастил в ней Люборецкий, но и женственность затронул, чувств коснулся. И теперь, осиротевшие, чувства ныли, точили душу болью.

Не добавляла радости и мысль о предстоящем задании.

По большому счету, разоблачить Ярмолюка Надин очень даже хотелось. Неплохо было бы и ЦК наказать. И по террору нанести удар. Это для сопливых дилетантов член ЦК, партия, Боевая Организация — понятия святые и светлые. А для нее, познавшей истинную цену и людям этим, и их делам, все давно ни почем. Для нее Генрих Ярмолюк — не кумир, а один из бывших любовников и сутенер. ЦК — не обитель честнот, а свора говорунов и лентяев. Террору и вовсе приличных определений не достало. Все эсеровское движение заслужило хорошего пинка. Тем не менее, переходить в разряд врагов партии не хотелось.