Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания - Вера Семенова

— Я несколько лучше тебя владею кинжалом, — Гвендолен поднялась, с облегчением почувствовав, как побежали мурашки по затекшим ногам.

— Ровно настолько, насколько он лучше, чем ты. Потом, не забудь, я ведь в любом случае буду на его стороне.

— Против крылатой? — Гвендолен настолько удивилась, что в ее голосе зазвучала совершенно несвойственная ей интонация — священный ужас.

— Да! — Тельгадда наклонилась вперед. Чашка, поставленная на ковер, опрокинулась, и темная лужа затекла на край ее покрывала, но та даже не заметила. Глаза ее раскрылись до предела, а пальцы вцепились в ковер, как когти. — Я буду на его стороне против целого мира! Я знаю, что вы о нем думаете. И я думаю о нем абсолютно то же самое, но мне плевать! Я не могу сосчитать, сколько он убил людей, и мне это отвратительно. Он спит с другими женщинами и отдает меня другим мужчинам, и я рыдаю от унижения. Он не верит ни в одну из сил в этом мире, кроме острия своего меча, и я пугаюсь этого. Но если его корабль будет тонуть в океане, я руками и зубами вцеплюсь в волны, чтобы отпустили его, я крыльями подниму самый быстрый ветер, чтобы вынес его на сушу, можешь это понять наконец! Я погибну за него и буду счастлива вдвойне — потому что умру и потому что ради него! Теперь ты видишь, что такое проклятие Вальгелля?

— Телли, — Гвендолен помолчала, задерживаясь у дверей. Но все-таки природа взяла верх. — А ты никогда не пробовала пить только воду? Может, это бы помогло?

— Заметь, за весь разговор это всего лишь первая гадость, которую ты мне сказала, Гвендолен Антарей. Обычно ты не ограничивалась и десятью, как я помню. Значит, я совсем конченое создание. — Тельгадда опустила плечи и внезапно показалась Гвендолен совсем маленькой, особенно на фоне своих длинных накидок. — Иди уже. Три часа до рассвета.

— Мне в самом деле не померещилось, когда она стала его защищать с ножом в руке? — Баллантайн откинулся на спину и прикрыл глаза.

— К сожалению, нет.

Гвендолен вздохнула, вытягиваясь рядом. С одной стороны, очень хотелось спать, голова чуть кружилась, словно она уже соскальзывала в сон, где крылатые гуляют по своим лунным полянам, не касаясь травы. С другой стороны, было жалко расставаться с ощущением его тепла, его кожи, его шепота. Пусть даже и разговор предстоял не очень радостный.

— У моего народа… это бывает, когда крылатая женщина уходит за мужчиной-человеком. Тогда она на все готова для него. Когда ради него… забывает себя. У нас это называют проклятием Вальгелля… есть такая легенда…

— Даже для такого человека, как Гаран?

— Получается, что так. Теперь я вижу, что Эштарра особенно не выбирает.

— И у вас много таких женщин?

Он приподнялся на локте, с некоторым ужасом заглядывая ей в глаза.

— Раньше было много. Именно поэтому мы давно стали селиться отдельно от людей. А не только оттого, что люди нас презирают и ненавидят. Иначе наш народ перестал бы существовать.

— Отчего перестал?

— Понимаешь… — она запнулась, — я говорю, это такая легенда…. в общем, предсказано, что крылатые женщины будут безоглядно влюбляться в мужчин-людей, а те никогда не полюбят их в ответ. Будут только смеяться и отталкивать. Или использовать. И у них никогда не будет общих детей.

— А как ваш народ относится к таким женщинам? Ну, которые… полюбили людей?

— От них отрекаются, — глуховато, но спокойно произнесла Гвендолен. Она давно уже села на постели, обхватив руками колени. Сложенные на спине крылья словно отгородили ее от Эбера, полностью закрыв тело, что недавно еще было в его руках. — Они никогда не смогут приземлиться на Скале Эштарры. Это место, где любой крылатый всегда найдет приют и помощь, как бы тяжело ему не было…

— Подожди… Гвендолен… но ведь ты… Ты хочешь сказать, что от тебя тоже отреклись?

— Конечно. Никто не имеет права произносить вслух моего имени.

— Но ведь эта девушка назвала тебя…

— Она такая же, как я, — коротко ответила Гвендолен, и наступила тишина. В ней совершенно отчетливо слышался раскатистый храп Дагадда из соседней комнаты, и на улице изредка пересвистывались на разные голоса — к дому постепенно подтягивался караван контрабандиста Гарана, собираясь в дорогу.

— Ты никогда больше не увидишь своих родных и друзей? Не войдешь ни в один дом, где живут крылатые?

— Например, в дом Кэссельранда в Тарре я могу войти. Но это потому, что он наполовину крылатый…

— Повернись ко мне, Гвендолен, — тихо попросил Эбер, и она поразилась тому, что ей пришлось сделать над собой усилие. На мягком ковре, служившем постелью, где все еще соприкасались их руки и ноги, она вдруг ясно почувствовала тонкую, но непробиваемую преграду между ними. Казалось, даже если она с размаху бросится грудью на эту стену, то не приблизится к нему ни на волосок.

— Скажи мне, когда ты… когда мы с тобой встретились, ты уже знала эту легенду? И про то, что бывает с женщинами, которые… уходят с людьми?

— У нас ее рассказывают каждой девочке, как только в ней просыпается женщина. И потом повторяют еще много раз, чтобы запомнили. У нас даже специально отбирают тех, кого можно посылать в города, кто менее всего может подвергнуться проклятию Вальгелля. За много лет наши книжники сопоставили разные факты и построили целую теорию. Мне например, сказали. — она чуть усмехнулась углом рта, — что я обладаю почти абсолютной защитой, потому что слишком иронично воспринимаю все вокруг и мужчин в частности.

— И зная все это, ты согласилась пойти со мной?

— Я знаю… — Гвендолен помолчала, но надо было решаться, и она заговорила, наклонившись вперед, словно уперевшись в эту невидимую стену: — Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня. Мне еще повезло, что ты сейчас рядом со мной, и что ты ведешь себя не так… как другие могли бы вести. Но даже если бы ты презирал меня и или просто отворачивался, даже если бы я была тебе совсем не нужна… я все равно пошла бы туда, где ты.

Он смотрел на свои руки, лежащие на коленях, чуть опустив голову, и она отчетливо увидела в его волосах единственную седую прядь, обычно почти незаметную среди пепельных волос, но сейчас ясно различимую.

— Давай немного поспим, пока есть время, — сказал он наконец. — День был тяжелый, и завтра будет не легче.

Они легли рядом, прикасаясь плечами, и он держал ее руку. Гвендолен так и не заснула до самого рассвета, но лежала смирно, боясь сменить позу, чтобы не привлечь его внимания. Даже сквозь опущенные веки она прекрасно чувствовала, что глаза Эбера открыты, и он, не отрываясь, смотрит в темноту.

Три дня в караване были монотонными, одинаковыми и изматывающими, и уходили бесследно и бессмысленно, как капли воды, падающие на песок. Ночи в барханах оказались настолько ясными, что небо просматривалось до самой непроглядной глубины, со всеми пересекающими его цепочками звезд и надкусанной сбоку луной, но настолько же и холодными. Гвендолен дрожала у слабого костра, спрятавшись с головой под все покрывала, какие можно было найти, обхватив себя руками и крыльями и свернувшись в такой клубочек, что носом могла бы уткнуться в пятки. Поэтому летать ее совсем не тянуло. Зато Тельгадда, лежащая по другую сторону кострища, все время ерзала и беспокойно шевелила крыльями, но взлететь не осмеливалась.