Русский батальон: Война на окраине Империи - Роберт Фреза

— В этом никто никогда не уверен. Достаточно и того, что вы так думаете. Кстати, и я того же мнения.

— Но вот проявляется это у него как-то странно, — с горечью вздохнула она.

— Я ему об этом пока не говорил, так что, вполне возможно, он ничего еще и сам не знает. У него и без того есть о чем подумать. Мы, как вы уже наверняка заметили, на пороге войны.

— А разве то, что происходит, еще не война?

— Нет, юффрау Брувер, это не война. Нынешняя нестабильная ситуация отличается от настоящей войны примерно так же, как рай от ада. Покуда африканеры не взяли в руки оружия и я не сказал: «Fiat justutia, ruai саеШт» — «да свершится правосудие, пусть даже небо упадет на землю», — война еще не началась. — Помолчав, Верещагин смягчил тон. — Согласен, создается впечатление, что небо уже валится на нас. Вы, бургомистр Бейерс и кое-кто еще стоите перед разверзшейся пропастью, края которой неумолимо расходятся. И все же, даже если война начнется на следующей неделе, было бы опрометчиво утверждать, что она уже идет. Терпеть не могу неточностей.

— Я вас не понимаю. Так вы говорите, что войны нет? — Брувер явно растерялась.

Очевидно было, что причудливая манера собеседника выражать мысли сбила ее с толку.

Верещагин же спокойно поглаживал пальцами трубку.

— Позвольте уточнить. Ситуация крайне нестабильна. В течение каких-нибудь нескольких дней, если никто им не помешает, фанатики, которые разожгли этот бесплодный конфликт, окончательно потеряют выдержку. И тем не менее на данный исторический момент африканеры как нация еще не сделали выбора. Я убежден, что вы, работая с Симадзу, поняли, сколь ничтожной поддержкой пользуются фанатики на данный момент. Брувер несколько минут молчала.

— Вы хотите сказать, что войны может и не быть? — очень серьезно спросила она.

— Ручей у истока можно перегородить и прутиком, но, превратись он в реку, даже слон не сможет ее пересечь, — ответил Верещагин.

Некоторое время он выжидал, проверяя, верно ли оценил собеседницу.

— А что может помешать? Кто может помешать?

— Этого я не знаю. Я не слишком-то хорошо разбираюсь в политике, которую ведут ваши люди, — решительно заявил, хотя и не вполне искренне, Верещагин. — Из всех африканеров, кое-чего стоящих в политике, я знаком лишь с бургомистром Бейер-сом, но, к несчастью, трагические обстоятельства разлучили нас. Не возьмусь руководить его действиями.

— Вы настолько бесчувственны, что… — начала было Брувер.

— Прошу вас, поймите. Я символ имперской власти. Любой импульс к разрешению конфликта должен возникнуть именно среди местных. Ведь стоит мне показать свою заинтересованность, уверяю вас, как люди, жаждущие крови, захватят всю власть в свои руки — до тех пор, пока я не поставлю африканерский народ под жесткий контроль. Надеюсь, вы понимаете, почему я не хочу этого?

Она глядела на него не мигая.

— Подумайте! Они поставили себя в такую ситуацию, что уже не могут пойти на согласие, а могут лишь осуществлять диктат. Они никогда теперь не поверят, что кто-то может положиться на то, что сами они выполнят договор. Они должны либо править, либо подчиниться. В противовес им другие африканеры должны сказать то, к чему я прислушаюсь, — я же сперва продемонстрирую силу, а лишь потом милосердие. Об этом я искренне сожалею. Обстоятельства, не предоставляя мне права выбора, вынуждают меня совершать то, что Рауль так любит называть «внешним давлением».

— А что, если мы не изъявим готовности к примирению? — спросила Брувер, замерев.

— Тогда мне придется стать строгим учителем. Впрочем, довольно. Извините, что позволил себе отвлечься. Мы должны обсудить сейчас ваше будущее.

Теперь она молчала, слушая его. Ее воинственности как не бывало.

— Вы понимаете, — продолжал Верещагин, — что, когда начнется война, вам придется выбирать. Во многих отношениях наши руки будут ничуть не чище, нежели у ваших соотечественников.

Она не отвечала.

— Некоторые, и даже многие из ваших, возьмутся за оружие. Вы можете примкнуть к ним. Или же можете связать свою судьбу с нами, рискуя при этом тем, что вас отлучат от вашего народа, и, возможно, навсегда. Единственное, чего вам не удастся, — это избежать выбора. Вам, — как, впрочем, и нам, третьего не дано.

— Я верю вам.

— Благодарю. Я редко прибегаю ко лжи.

— А если я выберу второе? Что будет тогда с Раулем?

— Предоставьте Рауля мне.

— Неужели вы никогда не прекратите играть им, словно марионеткой, дергая за ниточки?

— Юная леди, уже многие годы я привык говорить себе: «Этому — жить, а этому — умереть». Не принимать решения — уже само по себе решение.

— А какой выбор вы оставляете мне? Предать своих или предать себя?

— Слово «предательство», по моему мнению, тут неуместно. Прежде вы должны решить, какого будущего хочет ваш народ, а уж потом я позволю вам говорить о предательстве.

— А какое будущее предлагает нам Его Императорское Величество? — задала она контрвопрос.

Верещагин то и дело внимательно поглядывал на трубку, которую вертел в руках.

— Доверю вам одну государственную тайну. Какие бы инструкции ни дал Его Величество, вице-адмирал Ли, похоже, принял ванну в ядерном огне. Подозреваю, что к тому времени, когда я выясню наконец, что это были за инструкции, оба мы состаримся и поседеем. Для блага планетарной политики мне, по-видимому, придется действовать совершенно самостоятельно, на свой страх и риск.

Он дал время собеседнице осмыслить его слова. Глаза ее расширились.

— Но ведь вам все равно придется решать, не так ли? Хотите совет? Разумеется, не хотите, но все равно вы послушаете, ибо вы предельно вежливы. Выбирая сторону, я чаще всего полагаюсь на собственную совесть. Но, поскольку это худой советчик, кончается дело тем, что я выбираю тех, кто мне приятнее.

Брувер помимо воли рассмеялась: какой деликатный ответ!

— Кое в чем могу твердо вас заверить. Если вы пожелаете связать свою судьбу с Раулем, то я любыми средствами, правыми или неправыми, добьюсь, чтобы вы улетели с этой планеты на борту того же корабля, что и ваш Рауль.

— Странное решение, — нерешительно произнесла она.

— Вы даже не представляете себе, насколько оно необычное.

— Мне надо подумать. Возможно, я Поговорю с Раулем. Что же до остального, то мне все равно. Поступайте так, как сочтете нужным.

— Недурно. Поклонитесь от меня вашему дедушке. — Женщина некоторое время глядела на него, а потом вышла, ни слова не сказав.

Мгновение спустя на своем привычном месте материализовался Харьяло.

— Ты отвратительно выглядишь, Антон.

— Матти, я никогда и ничего не делал в жизни глупее. С того самого дня, как сэр Гарри Смит завоевал

обе республики буров, а британское правительство заставило его отказаться от содеянного, африканеры сопротивляются судьбе. Прекрати так улыбаться, челюсть свернешь.

— Антон, эта твоя привычка проверять людей, замучивая их до полусмерти, рано или поздно приведет к тому, что ты загубишь кого-нибудь, кто тебе особенно дорог! — вздохнул Харьяло, на мгновение посерьезнев.

— У нее есть шанс выдержать экзамен. Ты сам это предсказывал. Поживем — увидим.

— Да я вовсе не о ней беспокоюсь, — ответил Харьяло, теперь уже совсем серьезно. — Почему бы не предоставить еще десяти поколениям африканеров свободу рвать глотки друг другу? Что проку лгать и изворачиваться — и все ради того, чтобы предотвратить грошовую войну на грошовой планетке из-за грошового дивиденда «Юнайтед-Стил» по привилегированным акциям? Не лучше ли нам рвать когти на «Сокаку» и улететь на Эсдраэлон?

— Помнишь, что Арто говорил об Ашкрофте? Харьяло захохотал.

— Еще бы! Он говорил: «Разумеется, это важная война! Ведь на ней воюю я!»

— Надеюсь, операция по пересадке кожи прошла успешно и у него все пальцы действуют. — Лицо Верещагина погрустнело. — Арто — благородный человек.

— Ну вот ты и поговорил с малюткой Брувер.

— Скажи мне, Матти, мне только кажется или я действительно становлюсь мягкотелым?

— Да, да и еще раз да!

— Но ведь батальон состоит из живых людей.

— И если ты когда-нибудь об этом забудешь, мне придется пристрелить тебя и принять командование. — Матти просиял. — Конечно, потом я мог бы с тем же успехом застрелить и Консервный Оскал.

По иронии судьбы Рауль Санмартин занимался тем же, чем и Верещагин.

Сидя за столом напротив Рауля, Наташа Солчава нерешительно протестовала:

— Но ведь медицинской необходимости нет!

В связи с последними событиями непоколебимая Наташа явно сдавала позиции. Санмартин не преминул этим воспользоваться.

— Не припоминаю, чтобы я говорил, будто такая необходимость есть. Я говорил, что есть военная необходимость, а это вовсе не одно и то же. — Он взял в руки одну из стеклоновых сенсорных иголок и принялся внимательно изучать схему находящегося перед ним прибора. — Вы понимаете, мы делаем это вовсе не для забавы.