Порубежная война - Роберт Святополк-Мирский

— А ты бы оценил?

— Почему ты спрашиваешь, — удивился Медведев.

— Видишь ли, я отправил Юрка Богуна к Федору, чтобы тот знал о поддельном письме и не только приготовился к защите, но и был готов нанести ответный удар — разоблачив заговорщиков. Но поскольку я не был уверен, хватит ли у князя сил и мужества сделать это, я решил поехать к тебе, потому что тут я уверен — ты сделаешь это точно!

— Спасибо, дружище, ты не первый раз оказываешь мне огромную услугу.

— Не тебе, — вздохнул Андрей, — это не имеет к нам никакого отношения. Я просто выполняю свой долг и знаю, что ты его тоже выполнишь.

— Конечно.

— А что касается Юрка Богуна, я позволил себе, не спросив твоего разрешения, посоветовать ему после посещения князя Федора отправиться в Медведевку. Он сирота, и в Литве у него никого нет, а после освобождения из тюрьмы, где он сидел по такому обвинению, вряд ли ему удастся найти работу. Я сам арестовал его тогда в Кобрине и, хотя просто выполнил свой долг, меня терзали упреки совести — князь Бельский, сбежавший с твоей помощью в Москву, живет припеваючи, а несчастный, и по сути ни в чем не повинный человек, должен сидеть до конца своих дней в темном подвале… Мне кажется, что сейчас князь Федор вряд ли будет нуждаться в его услугах, и я подумал…

— Ты правильно подумал, — кивнул Василий. Я с удовольствием возьму его к себе.

— Вот и отлично, — Андрей встал — Тогда в путь!

— Я буду готов через полчаса.

Друзья обнялись.

…Князь Федор Бельский не поверил своим ушам, когда слуга доложил о том, что его хочет видеть Юрок Богун.

— Кто-кто? — изумленно переспросил князь.

— Этот человек говорит, что его зовут Юрок Богун, и он будто бы много лет назад служил у тебя канцлером.

— Это невозможно, — сказал Федор. — Юрок Богун отбывает пожизненное заключение. Где этот человек?

Слуга подошел к окну.

— Да вот он, стоит на крыльце.

Федор глянул и побледнел.

— Невероятно, — прошептал он.

У него снова, как когда-то, заныло сердце и все внутри сжалось, потому что это был действительно Юрок Богун. Гладковыбритый, слегка постаревший, изящно одетый, но, несомненно, он, а те воспоминания, которые были связаны с ним, с покойными Ольшанским и Олельковичем, с неудачным заговором и позорным бегством — все это обрушилось вдруг на уже давно успокоившуюся душу князя Федора Бельского.

Неужели опять что-то… Почему он здесь? Сбежал? Хочет, чтобы я его приютил? Но я уже давно не тот — у меня нет ни такой власти, ни таких денег. Боже, что ему нужно? Зачем он явился сюда, как страшная тень прошлого, чтобы напомнить о том, что я тщетно пытаюсь забыть все эти годы…

С большим трудом он взял себя в руки и даже улыбнулся, шагнув навстречу Богуну, когда того ввели к нему.

— Здравствуй, Юрок, как я рад тебя видеть, — сказал князь Федор Бельский и обнял своего канцлера.

Но от наблюдательного Юрка не ускользнула фальшь улыбки и легкая дрожь обнимающей его руки князя Федора.

— Ты убежал? Скрываешься? — тревожно спросил Федор.

— Нет, — ответил Юрок, — меня помиловали. Федор, ты много сделал для меня в юности, благодаря тебе я получили образование, я служил тебе верой и правдой…

— Да-да, я всегда ценил это, — поспешно перебил Федор.

— Позволь мне сказать. Я думаю, что мое появление вряд ли тебя обрадовало, поскольку я одним своим видом напоминаю тебе о той сокрушительной неудаче, которую ты потерпел, в то время когда я находился рядом и помогал, а потому эта неудача, быть может, косвенно связывается у тебя со мной. Я ничего не буду у тебя просить и сейчас же уйду, но я должен, в благодарность за все доброе, что ты для меня сделал, попытаться отвести от тебя угрозу. Твой брат, который принес тебе в жизни столько зла, снова хочет нанести тебе подлый удар…

Юрок рассказал князю Федору все, что сообщил ему князь Андрей о поддельном письме Семена и о той ловушке, которую заготовил для него Лукомский.

И тут Юрок увидел, как сильно изменился князь за эти годы. Раньше подобные известия вызывали у него блеск в глазах, мгновенное прояснение мыслей и порой очень остроумные ответные ходы.

Сейчас перед ним сидел совсем другой человек.

Князь Федор закрыл лицо руками и прошептал:

— Господи, за что? За что мне опять такое? Я давно живу мирно, я давно все забыл… За что, Господи?

Юрок вздохнул и поклонился.

— Если я не нужен тебе больше …

— Да-да, конечно, ступай… Впрочем, постой. Может быть… Нет-нет, ничего… Спасибо, Юрок, ты поступил очень благородно, иди… Я буду всегда помнить это.

Юрок низко поклонился и вышел.

Князь Федор не остановил его.

Юрок покинул имение князя в городке Мореве и спросил первого попавшегося прохожего, по какой дороге ему ехать, чтобы добраться до реки Угры.

…Софья, глядя куда-то в пространство, словно пытаясь преодолеть время и расстояние, видела свое детство, веселых родителей, еще живого дядю, последнего Византийского императора Константина, и слезы катились из ее немигающих глаз по щекам, а она этого не замечала, вслушиваясь в небесную органную музыку.

Джованни Сальваторе вдохновенно и упоенно играл, перебирая своими тонкими длинными пальцами клавиши инструмента, потряхивая время от времени головой, от чего его красивые седые волосы рассыпались по плечам, а Софья слушала, слушала, и душа ее разрывалась от странного и необыкновенного чувства возвращения в далекое прошлое, чувства невинности и беззаботности, веселья и открытости, когда все родные еще живы, когда жизнь прекрасна и когда еще не надо ни от кого ничего скрывать, а слезы все катились и катились по ее щекам.

Кроме нее, только Береника и Аспазия находились в органной палате, Паола сегодня была нездорова.

Софья знала, что поездка Лукомского уже завершилась, что он и люди, которые ездили с ним вернулись, но каковы результаты поездки она не знала, разговаривать же слишком часто с органным игрецом Иваном Фрязиным ей было как бы ни к лицу, но заказать музыку она могла.

Джованни Сальваторе в последний раз тряхнул головой и, вскинув ее к небу, сыграл последние аккорды.

Музыка умолкла и наступила мертвая тишина. Софья вынула платок и утерла слезы.

— Спасибо тебе, Иван, ты прекрасно играл сегодня.

И снизошла до неслыханной милости — протянула руку для поцелуя органному игрецу.

Джованни Сальваторе встал на колени с необыкновенной осторожностью кончиками пальцев прикоснулся к руке государыни и, склонив голову, едва касаясь губами ее руки, тихо шепнул по-итальянски одно слово: