Том 2 - Василий Ян

— Какой злодей мог пустить хищного зверя к слабой девушке! — закричал Кара-Бургут и склонился над той, которая столько времени привлекала все его помыслы.

В комнату широкими шагами вошел сам шах. В ярости он хотел тут же казнить джигита, зарубившего его любимого барса. Но Кара-Бургут важно передал ему письмо. Шах, пораженный известием о восстании в Самарканде и нападении на его дочь, приказал начальнику войск сейчас же готовиться к походу для смирения и казни мятежников и уже не обращал внимания на джигита. А Кара-Бургут поднял Гюль-Джамал, сам на руках отнес ее в белую юрту среди персикового сада и сказал служанкам, что завтра приедут старики из пустыни с почетным караваном, который отвезет Гюль-Джамал в ее родное кочевье.

Но на другой день стариков не допустили к Гюль-Джамал и вытолкали из дворца. Им объявили, что Гюль-Джамал за покушение на жизнь великого падишаха посажена в каменную «Башню вечного забвения», в которой останется «навеки и до смерти»…

— И она умерла там? — спросил чей-то голос.

Хаджи Рахим, помедлив, сказал:

— Нет, Гюль-Джамал жива до сих пор, запертая в каменной башне Гурганджа. Ее приказала держать там злая мать шаха Туркан-Хатун, и хотя сама старуха бежала, как трусливая гиена, из столицы Хорезма, но безголовые судьи, раисы [134]и сторожа не решаются изменить приказание ненавистной шахини и держат Гюль-Джамал в тюрьме, а также много других невинных пленников.

— Дервиш, объясни мне, откуда ты знаешь все это? — спросил, поднявшись с ковра, «черный всадник». — Ведь все, что ты рассказал, это не сказка, а произошло на деле…

— Мы, скитальцы по равнинам вселенной, бродим среди людей и слышим разные беседы. А кроме того, ветер пустыни не раз напевал мне эту сказку.

— Беки-джигиты! — обратился «черный всадник» к сидевшим. — Готовьтесь! На рассвете я выезжаю в Гургандж.

— Если ты хочешь попасть в Гургандж, торопись, — сказал Хаджи Рахим. — На Гургандж с трех сторон наступают сыновья татарского хана с огромным войском. Они окружат город сплошным кольцом, и тогда в город тебе не попасть.

— А ты, дервиш, поедешь со мной, — сказал «черный всадник». — Я дам тебе и твоему спутнику пару коней, и через три дня мы будем у ворот Гурганджа. Вы же, мои товарищи, отправляйтесь в свои кочевья и ждите моего вызова. А вернусь ли я к вам или меня Азраил утащит в огненную долину — кто, кроме Аллаха, знает?..

Глава шестая

ИЗ-ЗА ГУРГАНДЖА ВРАЖДОВАЛИ

ТРИ СЫНА ЧИНГИСХАНА

Чингисхан приказал младшему сыну, Тули-хану, взять и подвергнуть разграблению древний город Мерв, а трем старшим сыновьям, Джучи, Джагатаю и Угедэю, разрешил отправиться со своими войсками на завоевание хорезмской столицы Гурганджа.

Всем монголам хотелось участвовать в походе на этот богатейший город мусульманских земель, рассылавший во все концы вселенной караваны с тонкими тканями, прославленными кольчугами и другими ценными товарами. Всякий участник штурма приведет оттуда по меньшей мере пару коней или верблюдов, нагруженных шелковыми одеждами, ожерельями из яхонтов и смарагдов, кубками и всякими другими предметами; кроме того, каждый пригонит к себе на родину несколько искусных рабов, которые будут ткать материи, шить сапоги или шубы, в то время как их владелец будет спокойно лежать на привезенном с войны ковре и слушать игру на лютне музыканта, тоже взятого в плен в Гургандже.

Так мечтали монгольские воины, подвигаясь на север к берегам реки Джейхун, в богатые равнины Хорезма.

Сыновья Чингисхана, Джагатай и Удегэй, торопились прибыть первыми, чтобы захватить этот город раньше, чем явится старший их брат, Джучи. Ведь ему, по завещанию великого кагана, вместе с Кипчакской степью отходил в полное владение весь Хорезм.

Джучи-хан, рассердившись на то, что в будущей столице его удела братьям разрешено участвовать в разделе богатства, решил не торопиться; он занимался любимой охотой на диких лошадей и равнодушно говорил:

— Без меня им все равно Гурганджа не взять. Пусть они сперва расшибут себе лбы.

А Джагатай, завистливый и жадный, во время своих попоек клялся:

— Джучи получил слишком большой удел и хочет всем лучшим завладеть один. Ему я Гурганджа не отдам, сперва я обращу его в развалины.

Гургандж, столица династии хорезм-шахов, город напыщенных кипчакских ханов, богатых купцов, искусных ремесленников и разноплеменных рабов, после вторжения монголов в Мавераннагр переживал тревожное время.

После бегства шахини Туркан-Хатун, державшей город в жестокой узде, и отъезда всех родичей династии хорезм-шахов многолюдная столица осталась во власти кипчакских главарей. Каждый из них мечтал хоть на один месяц, хоть на один день стать верховным повелителем мусульманских земель. Однако, пока ханы и беки ссорились, кипчакский бек Хумар-Тегин, не дожидаясь, чтобы его подняли на «белом войлоке почета», сам объявил себя султаном Хорезма. Все беспрекословно ему покорились, и седобородые имамы в мечетях стали усердно возносить за него молитвы.

Новый владыка Хорезма, Хумар-Тегин, прежде всего проявил свою власть ревностью к религии ислама: он приказал отыскивать и сажать в башню тех, кто не ходил ежедневно на молитвы в мечеть. По всему городу вместе с вооруженными стражниками зашагали раисы. Они палками наводили порядок и наказывали недостаточно богомольных. Новый султан назначил главным начальником охраны города своего родича Алла эд-Дина Эль-Хайати и увеличил число ночных сторожей за счет новых налогов. Однако разбои в городе нисколько не уменьшились, особенно грабились склады хлеба и риса. Росла тревога: все боялись, что станет с жителями великого города, когда прибудут страшные монгольские всадники.

Султан Хумар-Тегин через глашатаев и имамов успокаивал население, утверждая, что монголы вовсе не подойдут к Гурганджу, что они уже насытились, ограбив Бухару, Самарканд и Мерв, и уже готовятся двинуться обратно в свои степи.

Гургандж, казалось, жил своей прежней жизнью: так же утром с высоты минаретов азанчи призывали правоверных на молитву, так же на базаре купцы садились около разложенных товаров и зазывали покупателей, так же непрерывной толпой шли прохожие по узким улицам, но торговая и ремесленная жизнь города с каждым днем замирала.

Купцы жаловались, что торговля падает и у некоторых почти совсем прекратилась. Покупатели только справлялись о цене, причмокивая, покачивали головами, но не покупали, хотя цены на товары уже снизились наполовину.